Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

– Ты не должна умереть, – захныкал Граги. – Ты не можешь оставить нас.

– Ты видишь листья? Ступай. Ты больше ничем не сумеешь помочь мне. И ты нужен своей земле. Я не знаю всего, но в одном я уверена: это сердце Элда, и если здесь мне грозит опасность, она будет преследовать меня повсюду. Ступай. Ступай домой – в третий раз я приказываю тебе.

– Дина Ши! – воскликнул Граги, но Финела неторопливо двинулась дальше, оставляя его позади.

И Арафель углубилась в лес, где деревья вздымались, как серебряные колонны, а листья лучились светом. Легкий перезвон звучал здесь, и ветер благоухал нежностью. Она въезжала в сердце рощи, где вздымался травянистый холм, усеянный цветами, а над ним высилось величайшее из деревьев, и имя ему было Кеннент. На нем висели тысячи камней, как тот лунно-зеленый, что был на ее шее; эльфийские доспехи и мечи, которыми когда-то сражался ее народ, висели тут и там на братьях Кеннента, и роща вся светилась и пела воспоминаниями, когда ветры перебирали камни.

Здесь, собравшись с силами, она спустилась с Финелы, легла и утонула в траве, и земляная прохлада гасила ее лихорадку. Так лежа отдыхала она, время от времени ощущая дыхание эльфийской кобылицы на своем лице.

– Ступай, – сказала она Финеле. – Возвращайся к Аодану.

Ударил гром, и вздохнул ветер. И Арафель осталась одна под луной на холме, и долго боль не оставляла ее.

А затем она увидела, как лист перед ее глазами упал на землю. За ним другой. Арафель приподняла голову и увидела, что листья опадают дождем, а деревья вокруг нее поблекли.

Ужас охватил ее – дрожь бессилия. Она встала и прикоснулась к узловатой ветви Кеннента – его сияние стало ярче и зеленее, но это исцеление дорого ей стоило. Другое древнее, неповторимое древо исчезло из ее владений, растаяв в тумане и навсегда став собственностью Далъета.

Арафель двинулась дальше – к тем деревьям, что были юными и самыми дорогими ей. Митиль звали одно – единственное, что родилось в Элде за много-много лет, стройное и свежее, оно было сейчас одного роста с Арафелью. Но и вокруг него лежали опавшие листья, серебряные и сверкающие в лунных лучах. Ему больше всех она отдала своей силы; а потом прикоснулась к листьям и камням Кеннента, призывая их память, но они откликались лишь воспоминаниями о войне, о страшном времени былых раздоров и отчаянии, что последовало за ним.

– Микар, Лиадран, – призывала Арафель своих потерянных товарищей. Но камни не могли помочь ей, отзываясь лишь печалью. В отчаянии она называла другие имена. – Вы все покинули меня! – вскричала она наконец. – О, зачем вы ушли за море? Неужто там вас ждет надежда?

Но тишина была ей ответом, лишь тишина, и только гулкий стук камней, когда ветер ударял их друг о друга.

– Лиэслиа, – прошептала она. – Но эти воспоминания, самые дорогие из всех, были потеряны для нее, ибо этот камень носил господин Кер Велла. Все, связанное с этим именем, потонуло во мгле, оставив лишь печаль да крики чаек, которых она больше не могла уже слышать.

Страх обуял ее. Яд пожирал ее силы. Когда-то в глубочайшее отчаяние повергал ее шорох волн, порой доносившийся из камней, обещания, нашептываемые морем: «Гибельно все, чего коснулся человек, – твердили они. – Море велико: кто знает, что ждет там?»

Но теперь между ними лежал мрак, и даже надежды на отступление быть не могло. Деревья одно за другим уходили в Элд Далъета, и духи вставали, чтобы преследовать Арафель.

«Далъет», – дрожа шептали листья. «Весна миновала, и наше лето проходит: впереди осень и зима. Лиэслиа потерян, потерян, потерян».

Война окружила их. Брадхит забурлил, и Ан Бег ощетинился железом, зло царило в Дун-на-Хейвине, обещая еще худшее впереди.

Арафель опустилась на землю, закрыв глаза и обхватив себя руками. Ничего другого ей не оставалось. А где-то Граги скакал и хоронился, ибо зло подобралось к берегам Керберна и рыскало в его водах – не речные лошади плескались в них, а куда как более жуткие твари.

Страх продолжал нарастать – то был яд в ее жилах. И когда поднялось эльфийское солнце, Арафель вскрикнула, ибо серебряная зелень деревьев была тронута золотом осени.

«Безумной» назвала ее госпожа Смерть. Люди оплели ее своими сетями – изгой в лесу, арфист, лишенный трона король, которого она никогда не видела, Ан Бег, Кер Дав, и последним знамением явился Киран Калан, сын Элда и человека, трижды призвавший ее по имени себе на помощь.

И невиннейший из всех причинил ей самую страшную боль. Так всегда было между эльфами и людьми – встречи их становились роковыми. И теперь подернутые золотом опадали листья и шелестели по земле под ветром из Дун Гола.

Решение пришло к ней, и она подняла голову.

– Аодан, – позвала она. – Аодан! – И не дожидаясь третьего зова, Аодан примчался с ветрами, и Финела рядом с ним. Он прядал ушами, и огнедышащие ноздри вдыхали ветер, а шкура соперничала в яркости с эльфийским солнцем; и вся его поступь сквозила радостью, но вскоре и она сменилась глубокой печалью.

– Нет, – тихо промолвила Арафель, тронутая до самого сердца, ибо всякий раз, как она призывала его, одна лишь мысль владела Аоданом, одна надежда. Из всех великих коней, служивших Ши, осталось лишь двое, остальные унеслись с ветром: Финела, ибо она служила, и Аодан, ибо он ждал, надеясь на один-единственный голос, на памятное прикосновение руки Лиэслиа – последнего из эльфов, кроме нее. – Его здесь нет, Аодан. Ступай. Найди его, если сможешь, у моря. Будь мудр, будь осторожен: позови его там, и может, он услышит.

Слаба была надежда на то, что Аодан сможет связать ее с морем после того, как все камни замолчали. Но Аодан вскинул голову и исчез – оба скакуна умчались в раскатах грома. Вскоре гром покатился обратно, ибо Финела вернулась – она била копытом, перебирала ногами и стряхивала молнии с гривы. С печалью взирала кобылица на Арафель, подходя все ближе, и, когда та опустилась на траву, Финела, нежно фыркнув, ткнулась мордой в подставленную руку.

– Нет, – тихо промолвила Арафель, – море не для меня, дорогая подруга, еще не сейчас. Ты неверно поняла меня. Следуй за Аоданом. Это почти безнадежно, но пусть попытается; и если вас настигнет тьма, беги свободно, беги как можно дальше, будь мудрее, чем Аодан.

Нос Финелы мягко коснулся ее щеки, дыхание защекотало ухо, и кобылица пошла прочь, опустив голову, не обращая внимания даже на нежную траву. Опадающие листья скользнули по ее белоснежной спине, и она растаяла среди серебряного леса, словно была всего лишь