Горбун - Вероника Кузнецова

Выход для меня оказался закрыт, но квартира была в полном моём распоряжении. Я прошла в гостиную и подошла к окну с намерением его открыть, но тут же отпрянула, потому что суровый зверь с рычанием отделил меня от окна.

— Тебе не кажется, что это уже слишком? — рассердилась я, но едва ли пёс смог определить по моему тону, что я сгораю от негодования. Мне и самой мой голос показался тихим и дрожащим.

Денди стоял у окна, настороженный и страшный. Я, шаг за шагом, стала отодвигаться к двери, но пёс одним прыжком оказался рядом. Меня отнесло в сторону, и каким-то образом я обнаружила себя стоящей на диване. Глупее убежища от гигантской собаки не придумаешь, но от страха человек иногда совершает такие поступки, какие ему самому через минуту кажутся странными.

Как всегда невовремя зазвонил телефон. Какое счастье, что я не унесла его на место. Выйти в прихожую я бы сейчас не решилась.

— Да, — произнесла я, не спуская глаз с Денди, с интересом наблюдавшим за моими робкими передвижениями к аппарату.

— Жанна, что с вами?

Ларс сразу уловил, что со мной творится нечто странное. Я хотела объяснить, но пёс подошёл поближе, и у меня из горла вырвался лишь какой-то хрип.

— Жанна, что случилось? Жанна! Жанна! — Ларс уже почти кричал.

Не могу сказать, хотел Денди развлечься и попугать меня, или намерения его были честны и невинны, но он опёрся передними лапами о стол и приблизил к моему лицу свою гигантскую морду. Я дико заорала, выронила трубку, зацепила ногой провод, и аппарат полетел на пол. Пёс отскочил, облизал ушибленную лапу, обнюхал телефон и спокойно уселся, помахивая хвостом.

— Шутить и ты горазд, ведь нынче кто не шутит! — сказала я, наслаждаясь явными признаками дружелюбия, но не решаясь поставить телефон на место.

Денди являл собой в эту минуту воплощение солидности и спокойствия. Несомненно, он был очень красив, и пропорциональность сложения ещё более подчёркивал почти чёрный цвет.

— Ты не будешь против, если я тебя нарисую? — спросила я.

Если человек одержим какой-то мыслью, то ему оказываются нипочём даже спрятанные устрашающие клыки. Я уже воображала, как на бумаге появятся чёткие прекрасные наброски, а примером при рисовании животных я обычно брала манеру Ватагина. Пёс прошёл следом за мной, убедился, что я не делаю попыток бежать и, пока я доставала бумагу и карандаши, уселся в дверях моей комнаты. Делать ещё один переход мимо собаки я не решилась и поэтому поудобнее уселась на диване и стала набрасывать своего мучителя. Денди это пришлось не по вкусу. Он вставал, снова садился, отворачивался в смущении и, как любая другая собака, всячески выражал своё отвращение к моим действиям, так что ничего, мало-мальски напоминающего прекрасного пса, у меня не получилось.

— Бессовестный ты пёс, — сказала я, захлопывая тетрадь.

Не чувствуя на себе моих изучающих взглядов, собака сразу успокоилась и обрела потерянное на время сеанса достоинство. А мне сразу же захотелось попробовать свои новые акварельные краски.

— Я иду рисовать графин, — предупредила я Денди, осторожно продвигаясь к выходу.

Пёс размахивал хвостом и не мешал мне, но и не переставал следовать за мной по пятам. Я подняла телефон и села перед пленившим меня красным графинчиком. Карандашом я водила очень мягко, почти без нажима, чтобы сквозь прозрачный слой краски не просвечивали чёрные линии, а когда добралась до отделки и, в частности, до вырисовывания плоской шишечки на крышке, замерла. Я прекрасно помнила, что, когда искала для графина наиболее выгодное положение, устанавливала шишечку широкой частью к себе и после этого не только не дотрагивалась до неё, но даже не подходила к столику. А теперь она была небрежно повёрнута наискосок. Если её не трогали, я со своего места обязана была видеть широкую часть. Но раз её трогали, то, значит, кто-то был в доме.

В первый миг я не подумала о Дружинине, но потом вспомнила, с какой настойчивостью он расспрашивал, почему я наливаю воду именно для Иры и не пью её сама. На следующее утро он входил в дом осматривать замок и вполне мог подсыпать в графин яд. Кроме того, он в одиночестве закрывал дверь и окно…

Меня трясло от нервного возбуждения, и это состояние передалось собаке. Она встала и настороженно оглядывала то меня, то комнату, прислушивалась и принюхивалась.

Как мне надо было поступить? Звонить в полицию я не могла, боясь, что Хансена не окажется на месте, а объясняться с датчанами на русском языке было бы абсурдно. К тому же, я только сейчас окончательно поняла Ларса, который был почти уверен в том, что преступления совершал горбун, даже знал причину его ненависти к Ирине, но не мог поведать о своих подозрениях полиции, потому что не располагал ни единым фактом. А чем располагала я? Ну, допустим, вызову я полицию. А что скажу? Что шишечка повёрнута не так? Хорошо, если люди попадутся вежливые, а то меня и на смех могут поднять. Вот если бы быть уверенной в том, что вода в графине, действительно, отравлена, тогда никакого стыда я бы не почувствовала, даже если бы сперва все засмеялись. Я бы наслаждалась насмешками, упивалась бы ими, зная, что потом они сменятся удивлением и восхищением моей наблюдательностью. И что тогда? Кто проник в дом и подсыпал яд? Кто мог это сделать? Если отвлечься от ненависти горбуна к Ире, ещё не доказывающей, что он желает её смерти, сделать это мог кто угодно, потому что, налив воду в графин и уйдя за красками и замком, я оставила окно приоткрытым. Это во-первых. А во-вторых, горбун сейчас же укажет на то, что вчера утром, когда он знакомил меня со своим дядей, Ларс оставался около дома. Полиция должна быть объективной, и она будет тем более объективной, что не знает об отношениях горбуна с Ирой.

Мне оставался только один выход — позвонить Ларсу. Однако для этого требовалось выйти в прихожую и взять телефонную книгу, а при возбуждении, охватившем чёрное чудовище, решиться на это оказалось непросто.

Какое счастье, что Ларс был дома!

— Жанна? — воскликнул он. — Что с вами было? Я думал, что вас растерзал проклятый пёс, и позвонил Петеру. Вы застали меня дома совершенно случайно. Я уже должен был ехать к вам, но забыл ключ и вернулся. Что случилось?!

— Извините, Ларс, я испугалась собаки, когда она встала на задние лапы, и уронила телефон.

— Почему же вы не перезвонили?! — завопил датчанин.

Он был вправе сердиться, тем более, что я была так занята своими страхами, а потом красотой пса и, как следствие, рисованием, что совсем забыла позвонить.

— Если бы вы увидели Денди, вы бы меня поняли, — ответила я.

Понял меня Ларс или не понял, но он перестал кричать.