Свобода и Магия - Максим Вишневенко

— Позже, пока не прибудет Клим с Бранденбурга, бойцов Игната я отправлять никуда не буду. Тут главное, чтобы турки в теплицы раньше не сунулись, — Салтыков запалил трубку и начал раскуривать, — Ежли спохватятся, то да, это будет проблемой. Я не до конца понимаю, что они могут. Кубань очень удивится.

— А в Тюрингии кто, напомни?

— Раввин, — трубка раскурилась, и от неё снова поднялось облачко дыма, — Ему тоже несладко придётся.

— И пока у нас не будет разрешение на проезд на руках, даже ребята отсюда не выдвинутся, — на эту фразу Салтыков кивнул, — А ещё у нас больница забита нашими ранеными. Шваниц там просил…

— Плевать на Шваница, — Свят Вениаминович перебил подчинённого и забарабанил пальцами по столу, — А вот на наших не плевать. Туда, говоришь, и турок свезли?

— Да, думаю, Али Демир не будет ничего устраивать в Шарите́.

— Нет, он не будет, думаешь, зря Шваниц паникует?

— Я бы выставил охрану, — Романов пожал плечами, — Будь у меня свободные люди.

— Как ты понимаешь, единственные сейчас свободные люди, это охрана базы.

— Снимать с базы их тоже нельзя.

— Самый страшный для нас сценарий, это если на нас нападут до подхода колонны Клима. А бойцов Игната надо будет экстренно дёрнуть куда-то. — Салтыков усмехнулся, — Придётся вспоминать, каково это рвать людей когтями.

— Надеюсь, так уж не сойдутся звёзды, — очень хмуро усмехнулся Михаил.

— Ладно, по теплицам просто сидим и ждём, — Свят Вениаминович выпустил облако дыма из трубки и задумался.

Кабинет снова погрузился в молчание. Было слышно лишь, как дождь барабанит по оконному стеклу.

— Не идёт у меня из головы Шарите́ эта, — наконец после нескольких минут тишины пробасил Салтыков, — Давай-ка сам съезди, глянь, что там да как? Только сделай так, чтобы в твоём отделе похороны завтра были только одни.

— Сделаю всё возможное, — сухо отозвался Михаил.

— Тебе ещё Рудольфу потом всё объяснять.

— Речь-то у тебя, конечно, мотивирующая, — очень мрачно отозвался его подчинённый.

— Такие времена, трость не забудь, когда в Шарите́ поедешь.

— Хорошо, — кивнул Михаил и поднялся из-за стола.

— Ты не думай, что мне всё равно, — в тоне Свята Вениаминовича мелькнули извиняющиеся нотки.

— Я и не думаю, — улыбнулся ему в ответ глава аналитиков, — Всё ж понимаю, просто дела наши нынче ни к чёрту.

— Останься в клинике, пожалуйста, мне так спокойнее будет.

— Пришлёшь всё-таки бойцов?

— Как наши с теплиц доедут, вышлю. Но ты же понимаешь, как это нескоро может быть?

— Надеюсь, там кормят хорошо, — усмехнулся Михаил и направился к выходу, оставив главу War&Consulting докуривать трубку в одиночестве.

(18 августа)

В ординаторскую клиники Шарите́ зашёл уставший Герман Штольц и опустился на диван, откинувшись на его спинку. Вчера после взрывов прибыло два десятка пострадавших, все в разном состоянии, и до утра шли операции, чтобы избавить раненых от кусков проклятого металла в их телах.

А с утра случилось нападение на кайнцауберскую турецкую мечеть и Канцлер Магической Германии постановила после консультаций со своим визави из кайнцауберского Правительства, что всех их также следует вести в магический блок Шарите́, потому что основная масса пострадавших получила ранения от применения атакующих чар.

От такого решения персонал клиники грязно выругался и сдвинул койки в общей палате, вынеся все возможные кушетки со склада — волшебное крыло больницы было рассчитано на приём одновременно до полусотни пациентов в тяжёлом состоянии, и на утро эта цифра была достигнута. Шарите́ буквально в одночасье превратилась в военный госпиталь неподалёку от линии фронта.

Усугублялось положение тем, что все прибывшие сегодня были до смерти напуганы. И это был не обычный человеческий страх, который можно унять, они все оказались под воздействием заклинания животного ужаса. Но когда глава клиники, Вальдемар Хоффман, известнейший в волшебном сообществе специалист по ментальным травмам, начал осматривать поступивших к нему пациентов, то выяснилось, что даже он не в силах им помочь — воздействие было куда сильнее, чем то, с чем он обычно имел дело. И тут уже Хоффман принял решение погрузить всех новоприбывших в сон, пока не будет найден способ помочь им, и лечить те телесные увечья, с которыми его сотрудники хотя бы могли справиться.

Но новых пациентов было настолько много, что сейчас в клинике работали все имеющиеся медики, вне зависимости от того, чья была смена.

— Герр Штольц, вот остался кофе, — турчанка Айше Доган, бывшая медсестрой при больнице, подняла голову от записей, буквально метнулась к кофейному столику и в два шага оказалась у дивана, — Жаль, подостыл уже немного.

Штольц потёр глаза, зевнул, взял кружку и устало улыбнулся. Кофе и впрямь был подостывшим, но вкусным и крепким. Как бы он сам не относился к туркам в целом, и к этой турчанке в частности — не всегда расторопной и подчас неуклюжей, но кофе она делала отменный. Возможно, подумал врач, именно из-за кофе Хоффман и отказался выгонять её из клиники после распоряжения фрау Канцлера. Хотя, конечно, не за это, просто глава Шарите́ здраво оценил, что выгонять из больницы рабочие руки в такое время — это несусветная глупость.

— Вам что-то ещё нужно, или я могу вернуться к бумагам? — чёрные глаза девушки внимательно смотрели на него, и так преданно, что Герман невольно улыбнулся.

— Нет, Айше, ты писала, продолжай.

Та кивнула и вернулась к своему столу.

— Ты же тоже должна была быть на службе в той мечети сегодня? — неожиданно для самого себя спросил немец.

— Да, — смущённо улыбнулась девушка, — Но герр Хоффман попросил задержаться из-за пациентов.

Штольц кивнул, он сам видел, что она до утра провела всё время на ногах, ассистируя во время операций. А когда стали привозить её соотечественников после утренней бойни, и Вальдемар сказал, что если ей тяжело, то она может идти, она лишь попросилась остаться писать бумаги, а не выходить в общую залу к пациентам. В эту мечеть она обычно ходила с матерью и сейчас совершенно не представляла, что с той могло произойти.

Дверь открылась и вошла ещё одна медсестра, Клара Леманн, вечно