Ложная память - Дин Кунц

Дом доктора Клостермана находился не на внутренних улицах острова, а глядел прямо на побережье. Они оставили машину в конце Марин-авеню и вместе с Валетом вышли на пешеходный приморский бульвар, окружавший весь остров и отделенный от гавани невысоким барьером набережной.

Прежде чем они нашли дом Клостермана, спустя час и одну минуту после предыдущего приступа, Марти настигла еще одна волна аутофобии. Этот приступ тоже оказался терпимым, не сильнее, пожалуй, чем предыдущие три, но все равно она была не в состоянии не то что идти, но даже стоять. Они сидели на барьере набережной, ожидая конца приступа. Валет вел себя очень терпеливо; он не подлизывался к хозяевам, упрашивая их поскорее продолжить прогулку, и не рвался обнюхать потенциального приятеля, когда мимо прошел человек с далматином на поводке.

Шел прилив. Одновременно в гавань ворвался ветер. Он рябил обычно спокойную воду, разбивал барашки волн о бетонную стену набережной, и отражения огней зданий на противоположной стороне гавани извивались во взволнованной воде, как огненные змеи.

Яхты и моторные катера, пришвартованные в частных доках, раскачивались на волнах, испуская стоны и скрипы. Фалы и металлические скрепы звенели, ударяясь о стальные мачты.

Приступ прошел быстро.

— Я видела мертвого священника, — сказала Марти. — Во лбу у него торчал костыль, которыми крепят железнодорожные рельсы. Это промелькнуло быстро, слава богу, не так, как сегодня утром, когда я никак не могла выкинуть из головы какую-то подобную мерзость. Но откуда вся эта дрянь берется?

— Кто-то вложил это туда, — ответил Дасти и, превозмогая сопротивление настойчивого внутреннего голоса, уточнил: — Это вложил Ариман.

— Но каким образом?

Оставшийся безответным вопрос улетел в глубь гавани, и они отправились дальше разыскивать дом доктора Клостермана.

На острове, похоже, не было домов выше трех этажей. Многие из зданий представляли собой очаровательные бунгало, втиснувшиеся между массивными замками. Клостерман жил в уютном с виду двухэтажном доме с фронтонами, окна которого украшали декоративные ставни и ящики, где буйно росли английские примулы.

Клостерман открыл им дверь. Он был бос и облачен в коричневые спортивные штаны, туго обтягивавшие его внушительное чрево, и футболку с рекламой аквапланов Хоби. Рядом с ним стоял черный Лабрадор с большими любознательными глазами.

— Шарлотта, — представил ее хозяин. Валет обычно бывал застенчив при встрече с другими собаками, но, спущенный с поводка, он сразу же потянулся носом к Шарлотте, радостно размахивая хвостом. Они сделали пару ритуальных кругов вокруг друг друга, пофыркали, принюхиваясь, а потом Лабрадор рванулся в глубину прихожей, к лестнице, и Валет, позабыв обо всем на свете, кинулся за новой подругой.

— Все в порядке, — успокоил прибывших Рой Клостерман. — Они не смогут ничего сбить, потому что все, что можно, сбито уже давно.

Врач предложил забрать у посетителей куртки, но они предпочли оставить их при себе, так как в одном из карманов Дасти лежал «кольт».

В кухне от большой кастрюли соуса для спагетти поднимался аппетитный аромат готовящихся фрикаделек и сосисок.

Клостерман предложил Дасти коктейль, кофе Марти:

— Если вы не принимали больше валиума.

Оба гостя решили выпить кофе.

Они сидели за идеально отполированным деревянным столом. Врач взял несколько пухлых желтых перцев, тщательно осмотрел их и разрезал на части.

— Я намеревался постараться немного получше понять вас, — сказал Клостерман, — а потом решить, насколько откровенно можно с вами говорить. Но потом решил, что, черт возьми, нет никаких оснований для излишней сдержанности. Я очень любил и ценил вашего отца, Марти, и если вы хоть сколько-нибудь похожи на него — а я полагаю, что это так, — то это значит, что я могу положиться на вашу рассудительность.

— Спасибо.

— Ариман, — продолжал Клостерман, — самовлюбленный засранец. Это не личное мнение. Это неопровержимый факт, который в соответствии с законом следует включать в биографическую справку автора, напечатанную на суперобложках.

Он оторвал взгляд от перцев, чтобы посмотреть, насколько потряс этим заявлением своих гостей, и улыбнулся, увидев, что они не стали делать протестующих жестов, отгоняя нечистую силу. Со своими сединами, тяжелыми челюстями, массой подбородков и улыбкой он был очень похож на безбородого Санта-Клауса.

— Вы читали что-нибудь из его книг? — спросил он.

— Нет, — ответил Дасти. — Лишь вкратце пролистал ту, что вы прислали.

— Это куда хуже, чем обычное популярное дерьмо, которое производят психиатры. «Учитесь любить себя». Марку Ариману никогда не было нужно учиться любить Марка Аримана. Он был влюблен в себя, начиная с самого рождения. Прочтите книгу, и вы это поймете.

— Как вы считаете, он способен привносить расстройства в психику своих пациентов? — напрямую спросила Марти.

— Способен? Меня не удивило бы, если бы вдруг стало известно, что половину всех заболеваний, которые он вылечивает, он сам внушил своим больным.

Услышав эту фразу, Дасти почувствовал, что у него перехватило дыхание.

— Мы считаем, что подруга Марти, та, о которой мы упоминали сегодня утром…

— Страдающая агорафобией?

— Ее звали Сьюзен Джэггер, — сказала Марти. — Я знала ее с десяти лет. Она покончила с собой прошлой ночью.

Слова Марти потрясли врача так, как его эмоциональная речь не потрясла посетителей. Он отложил нож и отвернулся от желтых перцев, вытирая руки маленьким полотенцем.

— Ваша подруга…

— Мы обнаружили ее тело сегодня во второй половине дня, — пояснил Дасти.

Клостерман сел за стол и взял в обе ладони руку Марти.

— А вы считали, что ей становится лучше…

— Так мне вчера сказал доктор Ариман.

— У нас есть основания считать, что аутофобия Марти — как мы теперь узнали, это называется именно так, — не естественного происхождения, — вмешался Дасти.

— Я ходила к нему вместе со Сьюзен два раза в неделю в течение года, — объяснила Марти. — И начала замечать… странные провалы в памяти.

В привыкших к ослепительному солнцу с покрасневшими от морского ветра уголками глазах врача читалось больше доброты, чем потрясения. Он повернул руку Марти и всмотрелся в ее ладонь.

— Я могу рассказать вам кое-что важное об этом склизком сукином сыне.

Его прервала Шарлотта, вбежавшая в кухню с мячом в зубах. Следом за ней вприпрыжку бежал Валет. Поскальзываясь на кафельном полу, собаки развернулись и вылетели из комнаты так же бойко, как появились там.

— Приученные к опрятности собаки могут научить нас гораздо большему, чем мы их, — сказал Клостерман. — Я веду небольшую благотворительную работу. Я никакой не святой. Многие врачи делают куда больше. Моя благотворительная работа связана с неблагополучными детьми. Ребенком я жил очень плохо. Но это не наложило на меня непреодолимого отпечатка. Я мог потратить время своей жизни на ненависть к виновным… или же предоставить их закону и богу и использовать свою энергию для помощи невинным. Так или иначе… помните случай с Орнуолами?

Семья Орнуолов более двадцати лет содержала популярное заведение для дошкольников в Лагуна-Бич. За каждое место между родителями потенциальных подопечных Орнуолов шли форменные сражения.

Два года назад мать пятилетнего ребенка подала в полицию жалобу, обвинив руководителей заведения в сексуальных злоупотреблениях по отношению к ее дочери и в том, что других детей использовали для группового секса и сатанинских ритуалов. В последовавшей затем истерической кампании другие родители подопечных Орнуолов рассматривали любую мельчайшую странность в поведении своих детей как тревожную эмоциональную реакцию на злоупотребления воспитателей.

Я не был никоим образом связан ни с Орнуолами, ни с семьями, чьи дети посещали их школу, — продолжал Рой Клостерман, — и поэтому меня попросили провести в порядке благотворительности обследование детей от имени Службы защиты детей и управления окружного прокурора. На таких же благотворительных началах они привлекли к работе еще и психиатра. Он вел беседы с детьми, посещавшими школу Орнуолов, чтобы определить, могут ли они дать адекватные показания об имевшихся злоупотреблениях.

— Это был доктор Ариман? — полуутвердительно заметила Марти.

Рой Клостерман встал из-за стола, взял кофейник и снова наполнил чашки.

— Нам приходилось встречаться, чтобы скоординировать различные аспекты медицинской стороны расследования по делу Орнуолов. Я сразу же невзлюбил Аримана.

Дасти почувствовал болезненный укол угрызения совести, от которого даже заерзал на стуле. Неотвязный внутренний голос в очередной раз пристыдил его за отсутствие лояльности к психиатру, за то, что он слушает, как про того рассказывают гадости.