Ложная память - Дин Кунц

В кабинете на втором этаже располагался большой П-образный стол, на котором находилось все то, что было ей необходимо для того, чтобы помочь хоббитам выбраться из Эриадора, провести через Гондор и Ристанию в Мордор, царство зла, — если, конечно, допустить, что жизнь оставит ей шанс вернуться в здравомыслящий мир, вымышленный Толкиеном. Примерно треть места занимали два мощных компьютера и подключенный к обоим принтер.

К телефону был присоединен автоответчик, которым Марти пользовалась начиная с того года, когда закончила колледж. В эпоху электроники он был не просто устаревшим, а по-настоящему древним. Судя по окошку индикатора, на ленте содержалось пять сообщений.

Марти стояла на изрядном расстоянии от стола, около двери, будто расстояние могло помочь ей укрыться от эмоционального воздействия голоса Сьюзен.

Здесь тоже лежала покрытая овчиной подушка для Валета, но он остался рядом с хозяйкой, будто заранее знал, что ей потребуется утешение. Дасти перемотал ленту, включил воспроизведение. Первое сообщение было от Дасти, когда он накануне вечером собирался уехать с автомобильной стоянки около «Новой жизни».

«Скарлетт, это я, Рэт. Звоню просто для того, чтобы сообщить, что я уже ругаюсь…»

Второй звонок был от Сьюзен. Судя по всему, она звонила в то время, когда Марти первый раз заснула после того, как, донельзя усталая, выпила несколько капель виски, но до того, как она проснулась, увидев кошмар, и совершила налет на аптечку в поисках снотворного.

«Это я. Что-то случилось? С тобой все в порядке? Может быть, ты думаешь, что я схожу с ума? Для этого у тебя есть все основания. Перезвони мне».

Марти отступила еще на два шага в дверь, как будто голос мертвой подруги толкнул ее назад. Ее лицо побелело, но руки, которыми она закрыла его, были еще белее.

Валет сидел перед нею, не сводя с хозяйки глаз; уши насторожены, губы растянуты в улыбке, словно он надеялся, что зрелище прекрасных белых клыков поможет ей противостоять печали.

Третье сообщение также было от Сьюзен. Оно поступило в 3.20 утром. Вероятно, в это время Дасти мыл руки в ванной, а Марти «спала освежающим сном невинных младенцев», как говорилось в телевизионной заставке, рекламирующей патентованные медицинские препараты.

«Марти, это я. Марти, ты здесь?»

Сьюзен сделала паузу — на ленте в течение нескольких секунд был слышен только слабый шорох, — она ждала, чтобы кто-нибудь снял трубку, и Марти, стоявшая в дверях, застонала.

— Да, — с безутешной горечью сказала она, и это единственное коротенькое словечко означало: да, подвела тебя, и мой промах уже не исправить.

«Послушай, если ты рядом, то, ради бога, возьми трубку».

Началась следующая пауза. Марти, оторвав руки от лица, с ужасом уставилась на автоответчик.

Дасти знал, что она ожидала услышать дальше, поскольку сам он ожидал того же самого. Разговор о предстоящем самоубийстве. Мольба о поддержке, о дружеском совете, об утешении.

«Это не Эрик, Марти. Это Ариман. Это — Ариман. Я записала ублюдка на видео. Это ублюдок — после того, как я совершила для него такую выгодную сделку, когда он покупал дом. Марти, пожалуйста, пожалуйста, позвони мне. Мне необходима помощь».

Дасти остановил ленту прежде, чем аппарат перешел к четвертому сообщению.

Дом, казалось, сотрясло землетрясением, будто тектонические плиты глубоко под побережьем Калифорнии со страшной силой врезались одна в другую. Но это землетрясение происходило лишь в головах двоих людей. Дасти посмотрел на жену.

Какие глаза, какие у нее глаза… Удар шока пробил даже тяжелое горе, от которого ее глаза сделались еще синее, чем обычно. А теперь в ее глазах появилось что-то еще, чего он еще никогда не видел ни в чьих глазах, качество, которому он не мог подобрать подходящего названия.

Он услышал свой собственный голос, произносящий:

— Похоже, что под конец она все-таки немного сошла с ума. Я имею в виду: ведь в ее словах нет смысла. Какое видео?

Доктор Ариман…

— …Великий психиатр. Он…

— …Употребляет все свои знания и опыт…

— …На благо пациентов.

В голове Дасти звучала та же негромкая музыка примитивного электрического инструмента, жуткая и немелодичная, даже не музыка, а рожденный его душою эквивалент звона в ушах — мысленный звон в мысленных ушах. Она была порождена тем, что психотерапевты, берущие с пациентов по сто долларов за час, называют когнитивным диссонансом: столкновение двух диаметрально противоположных мнений об одном и том же предмете. Предметом в данном случае был Марк Ариман. Дасти испытывал сильнейший когнитивный диссонанс, поскольку все время считал, что Ариман — великий психиатр, а теперь вдруг оказалось, что он к тому же еще и насильник, считал Аримана сострадательным доктором, употребляющим все свои знания и опыт на благо пациентов, и узнал, что он к тому же убийца, жестоко манипулирующий людьми.

— Это не может быть правдой, — сказал он.

— Не может, — согласилась она.

— Но хокку…

— Лес красных деревьев в моем сне.

— Его кабинет облицован панелями красного дерева.

— И окно в нем выходит на запад, — добавила Марти.

— Это сумасшествие.

— Но даже если это может и впрямь оказаться он — почему мы?

— Я знаю, почему ты, — мрачно сказал Дасти. — По той же самой причине, что и Сьюзен. Но почему я?

— Почему Скит?

Из оставшихся двух сообщений первое поступило в девять часов утра этого дня, второе в четыре дня, и оба были от матери Марти. Первое было кратким: Сабрина звонила только для того, чтобы поболтать.

Второе сообщение было более длинным и полным тревоги, так как Марти работала дома и, как правило, делала ответный звонок матери не позже, чем через час-другой. Поэтому недостаточно быстрый ответ дал Сабрине повод пуститься в домыслы апокалиптического толка. В хаотичном монологе легко было уловить пусть не высказанные вслух, но совершенно ясные для любого, кто достаточно хорошо знал окольную манеру выражаться, присущую Сабрине, горячую надежду на то, что (1) Марти обсуждает с адвокатом детали будущего развода, (2) Дасти напился до потери сознания и теперь проходит курс лечения в клинике, (3) Дасти оказался бабником и теперь лежит в больнице, выздоравливая после побоев — сильных побоев, — которые нанес ему муж другой женщины, а Марти находилась в конторе адвоката, обсуждая с ним детали предстоящего развода.

Обычно Дасти против воли раздражался, слыша речи тещи, но на сей раз отсутствие у Сабрины малейшей капли веры в него показалось совершенно несущественным.

Он промотал ленту назад, ко второму и последнему сообщению Сьюзен. Сейчас, второй раз, ее слова было слушать даже тяжелее, чем в первый.

Сьюзен мертва, но остался ее голос.

Ариман — целитель, Ариман — убийца.

Когнитивный диссонанс.

Лента автоответчика не могла являться неопровержимым доказательством, которое можно было бы использовать для того, чтобы дать делу законный ход, так как сообщение Сьюзен не было достаточно определенным. Она не обвиняла психиатра в насилии или совершении каких-то еще действий, а лишь обзывала его ублюдком.

Однако лента все равно являлась уликой, и они должны были сохранить ее.

Дасти извлек микрокассету, взял со стола красный фломастер и написал печатными буквами на ярлыке «СЬЮЗЕН». Марти вставила в автоответчик новую кассету, а он положил подписанную кассету в небольшой центральный ящик стола. Марти казалась совершенно потрясенной.

Сьюзен мертва. А теперь доктор Ариман, который казался такой надежной опорой в шатком мире, превратился в губительный капкан.

ГЛАВА 57

Из кухни Дасти позвонил в офис Роя Клостермана и переговорил с дежурившим там по ночам врачом. Он наврал, что у Марти возникла аллергическая реакция на медикаменты, прописанные доктором.

— У нас здесь сложилось просто чрезвычайное положение.

Пока хозяева сидели за кухонным столом, ожидая ответного звонка, Валет лежал под столом и вздыхал, чтобы людям стало ясно, насколько бестолково они проводят время и что гораздо лучше было бы заняться перетягиванием каната или какой-нибудь игрой с мячиком.

Дасти листал «Маньчжурского кандидата» в поисках имени, при виде которого его так же бросило бы в дрожь, как случилось во время прочтения стихотворения Басё про цаплю. Сидя в приемной доктора Аримана, он прочел довольно значительную часть триллера и видел, наверно, большинство имен ведущих персонажей, но ни от одного из них у него под кожей не забегали мурашки. Теперь, уже почти на последних страницах, ему попалось еще одно имя: крайне малозначащего действующего лица, вызвавшее тем не менее ожидаемую реакцию. Виола Нарвилли, плохонькая оперная певица, имя которой казалось слишком дурацким и претенциозным, чтобы Ариман — или кто бы ни было другой — мог выбрать его для такой убийственной цели.