Семья Тибо (Том 3) - Роже дю Гар

Он сказал это громко. Жак заметил его. Образ Даниэля в каске пробивается сквозь его оцепенение.

Металлический лязг оглашает воздух: не дожидаясь команды, солдаты последнего ряда, услышавшие эти слова, примкнули штыки. Их движение постепенно повторяется всеми - от одного к другому, и вдруг из земли вырастает целое поле блестящих стеблей. Все головы поднимаются, все взгляды обращены к зловещему "холму", над которым позолоченное солнце, мирное, чистое небо... Унтер-офицер делает знаки кавалеристам, чьи лошади топчут сочную траву, и взвод рысью мчится дальше. Капитан кричит ему вслед: "Передайте, чтобы нам прислали распоряжения! - Он обращается к бригадиру: Ну, видали вы что-нибудь подобное? Слева - связи нет! Справа - тоже! Какого дьявола можно сделать в этой неразберихе?" Он отходит к своим солдатам. "Послушайте, начальник, уйдем отсюда..." - бормочет Маржула. "Глядите-ка, там зашевелились!" - говорит Паоли. В самом деле, ряд за рядом батальон, лежавший в траве, перебежками взбирается на гребень косогора и, опять-таки ряд за рядом, исчезает на противоположной стороне. "Вперед!" - кричит капитан. "И мы тоже - вперед!" - говорит бригадир.

Носилки поднимают, трясут. Жак стонет. Никто не слушает его, никто не слышит. О, пусть его оставят... пусть дадут ему умереть здесь... Он закрывает глаза. О, эти толчки... Через каждые пять-десять метров носилки резко падают в траву; жандармы, опустившись на колени, с минуту переводят дух и снова трогаются в путь. Справа, слева солдаты перебежками взбираются по очереди на косогор. Наконец и жандармы добираются почти до самого гребня, - им осталось несколько метров. Капитан здесь. Он объясняет: "По ту сторону, на дне оврага, должны быть лес и дорога... Думаю, что лесом мы пройдем к юго-западу. Но надо будет поторопиться... После гребня мы окажемся на виду..." Наступила очередь последнего пехотного взвода. "Вперед!" - "За ними!" - кричит бригадир. Носилки еще раз отрываются от земли и достигают гребня. Перерезанный кустарником луг спускается к лесистому ущелью, за которым начинается лес, загораживающий горизонт. "Надо кубарем скатиться вниз, напрямик, самым коротким путем, и все тут! Вперед!" И вдруг долгий свист раздирает воздух; скрежещущий, сверлящий звук, все громче, громче... Носилки еще раз тяжело падают в траву. Жандармы распластались на земле, среди солдат. У каждого одна мысль: сделаться как можно более плоским, вдавиться, уйти в землю, подобно тому как уходят в песок подошвы ног после отлива. Глухой мощный взрыв раздается впереди, по ту сторону оврага, в лесу. На всех лицах выражение панического страха. "Нас нащупали!" - "Живо вперед!" - "В лесу-то нас и перебьют!" - "В овраг! В овраг!" Солдаты вскакивают и большими прыжками сбегают по склону, пользуясь малейшим кустиком, малейшей неровностью почвы, чтобы сплющиться на земле перед новой перебежкой. Жандармы бегут за ними, раскачивая, тряся носилки. Они достигают наконец опушки леса. Жак теперь - лишь неподвижная груда окровавленного мяса. Во время спуска вся тяжесть тела давила на его сломанные ноги. Ремни впились ему в руки, в ляжки. Он уже ничего не сознает. В ту секунду, когда носилки, словно снаряд, пробиваются сквозь ели опушки, он на миг приоткрывает глаза; его хлещут ветки, колют иглы, сдирая кожу с лица, с рук. И вдруг успокоение. Ему кажется, что жизнь уходит от него так, как у человека вытекает кровь, - теплой, вызывающей тошноту струей... Головокружение... Падение в пустоту... Аэроплан, листовки...

Свист гранаты раздается в воздухе, приближается, проносится мимо... Жак открывает и закрывает глаза... Гул голосов... Тень, неподвижность...

Носилки лежат под деревьями на земле, усыпанной хвоей. Вокруг какое-то неопределенное движение... Тесно прижатые друг к другу, словно слитые в одну сплошную массу, пехотинцы, сутулясь в своей неудобной одежде, связанные винтовками и ранцами, цепляющимися за ветки, топчутся на месте, не в силах ни двинуться вперед, ни повернуть назад. "Не напирайте!" - "Чего мы ждем?" "Выслали дозор". - "Надо проверить, безопасно ли в лесу". Офицеры и унтер-офицеры выходят из себя, но никак не могут перегруппировать своих солдат. "Тише!" - "Шестая, ко мне!" - "Вторая!." Недалеко от носилок какой-то солдат прислонился к елке, и сон вдруг сморил его, мертвый сон. Он молод; у него ввалившиеся щеки, серое лицо, одеревеневшая рука бессознательно прижимает винтовку к бедру: он как будто взял на караул. "Говорят, третий батальон отправлен во фланговое охранение, чтобы прикрыть..." - "Сюда, ребятки, сюда!" Это кричит капрал, коренастый крестьянин, который входит в лес, ведя за собой свое звено, словно курица цыплят.

Через носилки перешагивает лейтенант. У него тот заносчивый и испуганный вид, какой бывает у начальника, когда он растерян и готов на все, лишь бы сохранить свой престиж. "Унтер-офицеры, велите всем замолчать! Будете вы повиноваться, черт вас возьми! Первый взвод, стройся!" Солдаты с хмурым видом пытаются сдвинуться с места; они и сами хотят найти свое начальство, своих товарищей и снова почувствовать себя рядовыми нормальной воинской части. Некоторые смеются, наивно успокоенные тем, что деревья замыкают горизонт: словно война осталась там, по другую сторону опушки, в открытом поле. Время от времени какой-нибудь связной, весь потный, запыхавшийся, злой, вечно не находя того, кого он ищет, с руганью пробивает себе дорогу и скрывается за кустами и людьми, сердито бросив на ходу номер полка или имя полковника. Новый свист, более глухой, более короткий, раздается над деревьями. Все затихают, плечи съеживаются, затылки приникают к ранцам. На этот раз взрыв происходит справа... "Это семидесятипятимиллиметровый!" - "Нет! Это семидесяти семи!" Жандармы, обступившие носилки, словно они-то и придают смысл их существованию, образуют неподвижный островок, о который разбивается людская волна.

Внезапно на опушке раздается голос: "Прицел тысяча восемьсот метров!.. Линия гребня... Черная рощица... Стрелять по команде! Огонь!" Дружный залп сотрясает воздух. Под деревьями воцаряется тишина. Раздается новый залп. Затем слышатся разрозненные выстрелы, все более и более многочисленные. Все, кто находился близ опушки, обернулись в сторону луга, и, не ожидая команды, счастливые, что могут что-то сделать, вскидывают винтовки и стреляют наудачу сквозь листву. Молодой солдатик, только что спавший у дерева, теперь стоит на коленях в ногах носилок и непрерывно, усердно стреляет, пристроив винтовку в развилке двух веток. Каждый выстрел хлещет Жака, словно удар кнута, но он уже не в силах открыть глаза.

Справа вдруг раздается конский топот... Группа офицеров верхом, два майора, полковник, врываются в лес, с треском ломая кустарник. Визгливый голос покрывает трескотню выстрелов: "Кто отдал команду? Вы что - с ума сошли? Что это за стрельба? Хотите, чтобы нащупали всю бригаду?" Унтер-офицеры кричат со всех сторон: "Прекратить огонь! Стройся!" Шум сразу прекращается. Повинуясь общему порыву, все эти сбившиеся в кучу люди, казалось застрявшие здесь навсегда, находят в себе силу преодолеть инерцию и повернуться в одну сторону. Они толкаются, налетают друг на друга, молча награждают друг друга пинками и вскоре словно стая перелетных птиц, медленно трогаются к югу, вслед за группой старших офицеров. Позвякивание кружек, котелков, манерок, сопровождаемое глухим топотом солдатских башмаков по мягкой, точно устланной войлоком почве, наполняет лес неясным шумом, будто идет стадо. Смолистая пыль рыжим облаком поднимается меж елей.

"А мы, начальник?" Бригадир уже принял решение: "Мы пойдем за ними!" "Со Стеклянным?" - "А как же иначе? Ну!.. За мной, марш!" И, не дожидаясь, словно идя в атаку, он вливается в поток, а за ним и два свободных жандарма. Двое других поспешно поднимают Жака. "Готово, Маржула?" - шепчет Паоли. Он пытается проскользнуть в ряды, но людской поток все еще так плотен, что при каждой попытке носилки безжалостно отталкивают назад. "Надо подождать, пока немного поредеет", - советует Маржула... "Баста! - говорит корсиканец, резко бросая свой конец носилок. - Пойду догоню начальника и скажу, чтобы он подождал..." - "Эй, Паоли, не бросай меня здесь!" - кричит старый жандарм, тоже отпуская носилки. Но Паоли уже не слышит; быстрый, как угорь, он пробрался в толпу, и его синее кепи, короткая загорелая шея моментально исчезли. "Вот так штука!" - восклицает Маржула. Он наклоняется к Жаку, как тогда, когда давал ему пить. Огонек ярости загорается в его глазах. "Все из-за тебя, сволочь!" Но Жак не слышит его. Он потерял сознание.

Жандарм раздвигает ветки и делает попытку схватить за плечо какого-то пехотинца: "Помоги мне нести это!" - "Я не санитар", - отвечает солдат, резко отталкивая его руку. Жандарм видит светловолосого толстяка, добродушного на вид. "Подсоби немного, старина!" - "Еще чего!.." - "Что же мне делать с этой падалью?" - бормочет Маржула. Он вынимает платок и машинально вытирает лицо.

Вскоре поток редеет. Если бы Паоли вернулся, они бы смогли двинуться вперед, это бесспорно! "Господин капитан!" - робко окликает Маржула. Ведя лошадь под уздцы, мимо проходит офицер; он смотрит прямо перед собой и даже не поворачивает головы... Те, которые проходят теперь, это отставшие. Они идут вразброд, опустив голову, измученные, волоча ноги, обеспокоенные тем, что находятся в хвосте, стараясь из последних сил двигаться быстрее. Нечего и пытаться: никто из них не согласится обременять себя носилками...