Игра на понижение - Михаил Луговой

– Будь проклят, предатель! – выдохнул из последних сил Джалили.

Полковник вздрогнул, даже собственный шепот казался ему опасно громким, а последний вскрик умирающего и подавно. Действительно последний, поскольку через мгновение до него, наконец, дошел смысл сказанного, и выхваченный нож по рукоять вошел в горло Джалили. Короткий хрип – и все затихло.

Глаза Уилкинса немного адаптировались к темноте, и он заметил выглядывающую из-под третьего тела, лежащего здесь же, лямку рюкзака, ткань которой неожиданно блеснула в темноте отраженным звездным светом.

Нашел! Значит, все было не зря!

Полковник наклонился и потянул, но рюкзак не поддавался. Толкнув тело ногой, он мимолетно удивился странной одежде покойника – форменному комбинезону. Труп неожиданно легко перекатился на спину, и полковник Уилкинс успел заметить направленный в него пистолет и через мгновение – вспышку выстрела.

…Олег машинально потряс головой, близкий гранатный разрыв оставил колокольный гул в ушах. Грудь побаливала – прямое попадание автоматной пули в грудную пластину. Ощущение было такое, словно какой-то великан со всего размаха заехал туда кувалдой. Кем бы ни были эти четверо, сражались они яростно. Он с трудом смог отбить их отчаянную, но нескоординированную атаку. Теперь руки едва заметно дрожали, а сердце трепыхалось где-то под горлом. Утром, после разгрома полевого лагеря, он тихо порадовался, что вид тел погибших врагов не вызывает у него нежелательных на войне эмоций. Но этих людей он убил своими руками и теперь опасался использовать голосовую связь, чтобы подчиненные не заметили у него в голосе нервной дрожи.

Так или иначе, но его тактический маневр на сто процентов оправдался. Двух «Терминаторов» уничтожили осколки мин, трех остальных Кучеренко встретил огнем в упор и, прижав к песку, удерживал ровно столько, чтобы второе отделение, разделившись, успело зайти с флангов и уничтожить роботов огнем стрелкового оружия. Двое бронепехотинцев пострадали от их ответного пулеметного огня, но броня выдержала пули небольшого калибра, а попаданий крупнокалиберных полуавтоматов, от которых на такой дистанции спасения не было бы, к счастью, удалось избежать.

– Развертываемся цепью, – скомандовал Олег, приложив определенные усилия, чтобы голос не дрожал, – прочесываем местность. Смотреть в оба.

Роботов у противника точно не осталось, но кто-нибудь из врагов мог затаиться на изрытой минами полосе песка, раненный или не пожелавший бежать в пустыню, как сделали это несколько человек возле большой колесной машины, когда в нее в самом начале боя попала ракета. Опять же пленные могли бы показать, что именно здесь произошло.

– Вижу противника, – раздался на открытом канале напряженный голос одного из солдат. – Сидит на земле. Оружия не наблюдаю, там рядом еще тела. Снять его?

– Отставить, Якупов! – в один голос скомандовали командиры отделения и взвода.

– Все стоп, я сейчас сам посмотрю, – добавил Олег.

Подойдя поближе, он присмотрелся. Якупов не разглядел, оружие у сидящего было. А приборов ночного видения – нет. Он, очевидно, слышал, что к нему приближаются из темноты, и суматошно водил из стороны в сторону пистолетным стволом.

На каком языке ему скомандовать? – на мгновение задумался младший лейтенант. – Если он из талибов, значит, должен понять арабский. А если из наемников – поймет ли английский? А как по-арабски «Брось оружие!»? Черт, все из головы вылетело… Наверное, лучше не выпендриваться.

– Эй, ты! – крикнул он по-русски, установив громкость внешнего динамика на максимум. – Брось пистолет и держи руки на виду!

Пистолет человек опустил и наклонил голову, словно прислушиваясь. Потом крикнул что-то в ответ, а что – не разобрать.

– Марихуаныч, у тебя фонарь цел? – поинтересовался Олег.

Вместо ответа командир второго отделения включил мощный фонарь, осветив сидящую на песке одинокую фигуру в перемазанном кровью и грязью светло-синем комбинезоне. Возле ног человека валялся совершенно неуместный здесь рюкзак веселенькой желто-красной расцветки. После чего с удивлением увидел, как его командир, подняв забрало шлема, выходит в освещенный круг и опускается перед сидящим на песке человеком на колени.

– Женька! – прошептал младший лейтенант Родионов, протягивая руки к брату и забыв, что его по связи слышат подчиненные. – Братуха!

6 мая 2074 года.

Утро. Каракумы

Небо еще сохраняло белесый оттенок, но было уже голубым, а не мутно-белым. Солнце, видимо, мстя за вчерашний день, когда ему помешали прокалить песок пустыни, подбираясь к зениту, старалось вовсю.

По закопченной громаде «Валерия Быковского», разматывая какие-то провода, ползали несколько человек. Все вокруг тонуло в реве и свисте – последний из трех вертолетов байконурской службы поиска и спасения, который должен был вывезти оставшихся пассажиров потерпевшего аварию парома, раскручивал тяжелые винты. Потом он тяжело поднялся в воздух и взял курс на север, не отрываясь, однако, слишком высоко от поверхности. Вокруг сразу стало тише, и с юга донесся приглушенный гул артиллерийской канонады. Олег непроизвольно покосился за окно армейской палатки, где под навесом были разложены элементы его «доспехов» и сейчас отдыхали солдаты его взвода.

– Мы все еще в пределах досягаемости их артиллерии, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Не беспокойся, курсант, – капитан Щеглов пожал плечами. – За ночь о месте аварии были оповещены ООН и правительства всех стран мира. Обстреливать нас здесь – значит наживать себе большие неприятности. Очень большие.

Он двумя пальцами поправил повязку на голове и поморщился. Сидевшая напротив Алина, заметив это, вздрогнула и поспешно отвела глаза в сторону. Второй пилот, руки которого она касалась пальцами, успевший снова задремать, опираясь спиной о тихо гудящий ящик с аппаратурой связи, проснулся.

– Чего мы ждем? – спросил он.

Полог палатки откинулся, и вошел доктор Петров. Коротко кивнув, он развернул к себе стул и сел, скрестив руки на груди.

– Вероятно, вы ждете меня, – объявил он. – Простите за задержку, я говорил с президентом. Сначала о хорошем: вы все награждены правительством. Ну, почти все. Кроме вас, капитан. Вы проходите по другому ведомству, и Родимцев, я думаю, тоже вас не обидит.

Капитан коротко кивнул головой.

– Чем наградили-то? – поинтересовался Евгений.

– Брата твоего орденом «Военной доблести»… – Олег вздрогнул и повернулся к профессору. – Солдат его медалями «За отвагу». Даме, – профессор чуть наклонил голову в сторону Алины, – положена медаль Гагарина. А с тобой, Женя, еще не решили. Либо тоже получишь «Гагарина», либо орден «Воздушно-космических заслуг». С мечами. Все это, конечно, будет еще утверждаться, но принципиальное решение уже принято.

Евгений вдруг очень хорошо представил себе свой возможный орден. Бронзовый пальмовый венок на колодке цвета морской волны. Серебристые крылья и мечи остриями вверх с пятилучевой красной звездой под созвездием Большой Медведицы. Формально национальные награды служба кадров Космического комитета ООН во внимание принимать не обязана, но на деле…

– И… от чего же это зависит? – осторожно поинтересовался он.

– Зависит? – профессор хитро прищурился. – От одной небольшой беседы. Президент сообщила мне, что с тобой хочет говорить Генеральный секретарь ООН.

– Ну и что? – удивилась Алина. – Женька поговорит. В чем проблема-то?

– Проблема в том, что госпожу Стаффанссон, скорее всего, будет интересовать тема кутриттера. Но поскольку война-то еще не кончилась, мы бы не хотели раскрывать имеющиеся у нас карты.

– Профессор, – поморщился второй пилот, – не юлите. Я сейчас не в том состоянии, чтобы понимать намеки. Что такого я должен сказать?

– Да ничего, – пожал плечами профессор. – Возникнет эта тема, скажи, что кутриттера не видел и, где он, не знаешь.

– А где он на самом деле? – наивно поинтересовалась Алина. – Я его точно не видела. А хотелось бы посмотреть.

– Мы отправили его… к нам, – замялся профессор. – Не буду скрывать, что тут вмешивается большая политика, и до тех пор, пока боевые действия не закончатся и не начнется процесс политического урегулирования, его местоположение раскрываться не будет.

Евгений потер виски.

– Владимир Филиппович, я не хотел бы говорить неправду. Как-то все это неприятно выглядит… Вообще все. Мы будто обезьяны, перессорившиеся из-за банана. Ей-богу, перед инопланетянами неудобно!

Профессор задумчиво пожевал губами, собираясь с мыслями.

– Не ерепенься, Женя. Помнишь, о чем мы с тобой говорили в Можайске? Есть два вида деятельности. Один, если так можно выразиться, направлен вовне, второй – внутрь. Ты все правильно сделал, не сомневайся. Просто вы, космонавты, привыкли ощущать себя авангардом цивилизации. Почти небожителями, чья миссия – представлять все человечество. И часто забываете о том, что там, за вашими спинами, идет жизнь во всей своей полноте. Миллиарды людей творят историю. Конечно, они об этом не думают. Они трудятся, любят, воюют друг с другом, создают что-то прекрасное, плетут интриги и заговоры, просто зашибают деньги, не размышляя о высоких материях. Это фундамент, на котором стоит человечество. И когда вы, космонавты, почти полубоги по нашим, земным, меркам, вступите на спутники Юпитера или пожмете протянутые Почтальонами клешни или щупальца, пожалуйста, помните, что люди, которых вы привыкли считать маленькими, не так уж малы. Фактически вы будете стоять на плечах гигантов. – Петров переменил позу, слегка развалился на стуле и развел руками, как бы призывая собеседника принять участие в дискуссии. – Ты просто внезапно оказался в несвойственной для тебя роли. Ты привык думать о себе лишь как о представителе человечества. Человеке – с большой буквы. А ты ведь не просто человек, ты русский человек. И интересы твоей страны, они так же важны сейчас, как и интересы всего человечества.