Америkа (Reload Game) - Кирилл Еськов

— Ну, или «Макандаль» сам взял у Флетчера этот подряд.

— Ладно… А зачем ты мне всё это рассказываешь, Фридрих?

— Видишь ли, Виктуар… Нам очень нужен Флетчер — у нас накопились к нему вопросы, целая куча.

— Ну так арестуйте его и задайте: вам это всяко проще, чем нам.

— Это легче сказать, чем сделать. Если он стакнулся с Дюнуа — а похоже на то, иначе он вряд ли ушел бы с тех переговоров живым, — он может сейчас руководить своей сетью, скрываясь в храме вуду, что у Креольского кладбища: туда ни нам, ни полиции доступа нет.

— Даже сейчас, когда началась война?

— Я бы переформулировал: «именно сейчас, когда началась война».

— Еще одна мантра ваших «миротворцев» — «Не раскачивайте лодку», да? Экая забавная выходит экстерриториальность… Значит, мы вам — Флетчера, перевязанного шелковой ленточкой, а вы нам — что?

— А мы — закроем глаза на всё, что вы станете делать с техасскими гражданами, состоящими в культурно-просветительном обществе «Макандаль»; вы ведь, небось, собираетесь?..

— Ну, вы-то со своими штази, может, и закроете — а как насчет законников из крипо и Прокуратуры? Что на это скажет, к примеру, инспектор Пелипейко?

— Инспектор скажет — не под запись, разумеется, — что подложные удостоверения крипо и полицейская форма — это уже за границами всех здешних понятий. Так что…

— Решили попользоваться нами, как револьвером со спиленным номером, да, Фридрих?

— Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое!

54

— Вот, стало быть, какова цена твоему «слову офицера»… — пробормотал Ветлугин, отложив доставленную только что в гостиницу с посыльным записку от Расторопшина. — Да еще и парнишку втянул в эту свою имперскую уголовщину — ну и как тебя назвать после этого?

В то, что Сашины «неприятности» (так было в записке) никак не связаны с многотайными делами ротмистровой Конторы он, разумеется, не поверил ни на грош. А вот в то, что дело там серьезное (одно только «Ни в коем случае не обращайтесь в местную полицию» чего стОит!..) — поверил как раз сразу, вопреки всем небрежно-успокоительным уверениям («Вечерком будем втроем пить кофе в „Эльдорадо“, вспоминая сие приключение — по-своему назидательное, впрочем, для нашего юного друга»).

Тут как раз в дверь номера постучали. Хозяин гостиницы, округляя глаза и топорща усы, поведал «сеньору академику» о приключившемся в городе, на Шпарштрассе, покушении на его экспедиционного товарища; подробности те, в устах хозяина, были по-средиземноморски живописны и малоправдоподобны, однако то, что ротмистр застрелил одного из нападавших и сам стал предметом интереса полиции, сомнений, вроде, не вызывало.

Выпроводив хозяина, бравшегося за умеренные деньги обеспечить «своему почтенному постояльцу, сеньору географу» безупречное алиби с кучей свидетелей или, напротив того, помочь тому в бегстве за границу, Ветлугин вновь перечел послание Расторопшина и мысленно принес его автору свои извинения: да, это, видать, как раз и есть то самое «извещение о дезертирстве», о котором они с ротмистром условились тогда в Петербурге. Ладно, черт с ним — встретились-разбежались, детей с ним не крестить; важно лишь, что у служивого хватает сейчас своих — имперских — проблем, и Саше рассчитывать на помощь сего профессионала (чего никак не отымешь…) вряд ли стоит. А вот мне, если с мальчиком и впрямь случится непоправимое, останется только — пулю в лоб…

«Черт, черт, черт, — думал он, тормоша саквояж в поисках револьвера, тупорылого своего английского „веблея“ (разрешение на ношение выправить так и не успели, но это, чувствуется, будет сейчас не самым серьезным нарушением местных законов…), — и Шелленберг, как на грех, куда-то запропастился! Ну почему, почему всех этих чертовых шпионов не докличешься как раз тогда, когда в них, в кои-то веки, возникла нужда?..» Так, стоп… есть! А ведь у нас имеется кое-что… кое-кто получше!

— Флора, твой хозяин, похоже, попал в беду.

Нет, кто говорит, что они не понимают?

— Поможешь мне его выручать?

Нет, мне показалось, или она и вправду кивнула?

— Тогда пошли.

— …А скажи-ка, любезный, — со всей возможной небрежностью поинтересовался он у участливо метнувшегося к нему из-за стойки хозяина, — тут у вас где-то есть кофейня… «Канцлер»?.. или «Канцер»?..

— «Карнцерн», сеньор?

— Да, точно!

— О, это совсем недалеко сеньор! Значит, так: идете направо, мимо лавки Мамаши Мадино — там во дворике вечно вывешено белье, не слишком чисто стираное, — так вот, заворачивать направо не стоит, сеньор, а вместо того идете прямо на вывеску «66» — это такой, осмелюсь доложить, странный бар…

— Наша задача, компаньерос, — Зырянов обвел взором троицу прикомандированных, — нежданно-негаданно упростилась: служители сатанистского капища, коих вам надлежит зачистить, достали местную власть так, что нам выдана негласная лицензия на их отстрел. Взамен техасская контрразведка хочет заполучить живым некоего белого, предположительно скрывающегося сейчас там у них — резидента северян майора Флетчера. А поскольку нам, в свой черед, тоже очень хотелось бы задать майору пару-тройку вопросов, причем срочно — я бы сказал, что нам неприлично везет, суеверные люди наверняка запричитали бы: «Ох, не к добру это…»

— Верно ли я понимаю, компаньеро резидент, что это снимает с нас ограничения по части «сопутствующих потерь»? — сразу ухватил суть Иван Иванович.

— Верно. Ваша задача — проникнуть в храм и извлечь оттуда того единственного белого, которого найдете. После этого здание должно взлететь на воздух со всем содержимым — и концы в воду. Особое правдоподобие на предмет «случайного взрыва в химлаборатории», как планировалось, более не требуется, Петр Петрович — просто не жалейте взрывчатки!

— Храм расположен так, что никаких проезжих дорог к нему не ведет, компаньеро резидент, и подвезти туда груз взрывчатки не так просто, — вступил в разговор «Николай Николаевич», присоединившийся к группе буквально пару часов назад Ривера (этого Зырянов помнил еще по кое-каким операциям своего Дома). — Но прямо вдоль ограды там, помнится, проходит заброшенная узкоколейка. Мы могли бы воспользоваться большой грузовой дрезиной, да и униформа дорожников к тому же — отличная маскировка. На той же дрезине и отходить после акции, по чугунке — причем не в город, а в степь.

— Грузовая дрезина — это хорошая идея, Николай Николаевич: вчетвером как раз справимся… Да, и вот еще что: те, кто в храме — очень опасные люди, не стóит их недооценивать. Тут вокруг много болтают про «магию вуду»; я во все эти колдовские штучки не больно-то верю — благо мы с вами тоже умеем много чего смахивающего, на сторонний взгляд, на «магию», — но, однако ж, кое-что по этой части мы с вами наблюдали нынче утром в порту воочию… Словом, нам следует быть готовым к… неожиданностям, скажем так.

Боевики, похоже, отнеслись к предупреждению о «колдовских штучках» ровно так же, как и к остальным вводным — не выделяя его особо из планов местности, данных об охране храма и всего прочего, чем любезно снабдил их Штрайхер. Тлинкиты лишь ритуальным жестом призвали на помощь своего Священного ворона Йэла, а Ривера деловито перекрестился — по-католически, слева направо; что ж — задача техническая, и решать ее надо технически…

— Мальчик — там, внутри, — едва слышно, одними губами, прошелестела Мария. — И — ему совсем плохо… я даже не уверена, жив ли он. Я его больше не чувствую…

— Ч-черт… А где внешняя охрана? — я что-то никого вокруг не вижу…

— Ее у них и нет: появиться тут после захода солнца — это надо вообще рехнуться… ну, как я рехнулась сейчас, на почве общения с тобой…

Храм вуду — деревянное двухэтажное строение нелепой конфигурации — вплотную примыкал к старой кладбищенской ограде, и ряды вычурных креольских надгробий казались в свете ущербной луны его безмолвной стражей. В окнах второго этажа скорее угадывались, чем виднелись какие-то перемещающиеся отсветы; на первом этаже окон не было вовсе.

— Значит, так. Если не боишься — побудь где-нибудь тут, снаружи, пока я не вернусь с мальчиком; тогда сразу же примешься его… ну, лечить, или расколдовывать, или как это у вас называется. Если через четверть часа меня не будет — всё, уходи немедля и поставь по мне свечку.

— Нет. Я с тобой.

— И думать забудь!..

— Это ты — думать забудь лезть туда в одиночку! А я уже взрослая девочка, солдатик, могу решать за себя сама.

— Маша, если ты это к тому, что я сейчас — «однорукий», то — всё в порядке, обезболивание твое работает превосходно. Ты мне там, внутри, будешь только мешать, уж поверь!