Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера - Николас Блейк

— У поэтов крепкий внутренний стержень.

— Ну, он всегда был по-своему упрям, если так можно сказать, эластичен, упруг. Старый Джеймс Ситон уважал его за это. Он понимал, как опасно, точнее, бесполезно, слишком сильно давить на Боба.

— Что вы имеете в виду?

— Вернувшись из Оксфорда — он получил там стипендию, и отец стал вроде бы помягче к нему относиться, — Боб влюбился в Дейзи Саммерс. Дейзи работала на фабрике. Милая, прелестная девушка, просто золото, — она была первой красавицей Редкоута. Но предстоящий брак не устраивал Джеймса Ситона. Чтобы его сын женился на фабричной, на дочери обыкновенного рабочего — ну уж нет! Произошла страшная ссора. Боб, конечно, женился — выстоял против отца. Но это, вместе с его отказом работать в фирме, привело к тому, что Джеймс поставил на младшем сыне крест. Как бывало в старину, его попросту выгнали: «Не появляйся больше на пороге моего дома». Он и не появился. Поехал во Францию в тысяча девятьсот семнадцатом, потом служил в армии. Когда демобилизовался, у них с Дейзи наступили трудные времена. Я тогда на Флит-стрит работал и часто виделся с ними. Боб не чурался никакой работы — немного писал в газеты, немного читал лекции, и все это оставляло ему достаточно досуга, чтобы сочинять стихи. Тяжелое это дело — перебиваться с хлеба на квас. Да еще с женой и ребенком. И все же они были счастливы, очень счастливы. Пока не родился второй ребенок. Дейзи серьезно заболела. Боб забыл о гордости и написал отцу письмо, в котором в первый раз просил денег. Теперь он стал старше и меньше думал о гордости, чем в молодые годы. Ну а Джеймс Ситон ничего не забыл и ничего не простил. Он ответил Бобу, что тот может стать его компаньоном, если бросит литературу. Поверите ли? Стихи Боба были тогда уже хорошо известны. Но старый Джеймс представлял себе поэзию, театр и все такое прочее как дьявольское наваждение. Я думаю, что Боб бросил бы писать ради Дейзи, только она и слушать ни о чем не хотела. Дейзи была стойкой женщиной. Однако ж нет, вряд ли он на это пошел бы. Так или иначе, она умерла. У Боба не было денег послать жену за границу, доктора говорили, что это спасло бы ее. И Дейзи не стало. Не хочу думать о том, что он тогда чувствовал. В сущности, поэзия — если уж смотреть в корень, — его поэзия погубила ее. А через год или два умер старый Джеймс. Слишком поздно. Бедняга Боб, тяжелая была у него жизнь. Вы знаете, люди говорят о том, будто бедность облагораживает: счастлив художник, творящий на чердаке, и все такое прочее. Бог мой, Роберт мог бы рассказать им, что это такое. Я думаю, он бы пошел на многое, лишь бы не пережить все снова.

Наступило молчание. Потом Найджел спросил:

— Вас не удивило, что он опять женился?

— Нет. Он страдал от одиночества. Он хотел, чтобы у Ванессы была мать. Для него женитьба стала лучшим выходом. Но меня удивило, что он женился на Дженет Лэйси. Или, вернее, что она вышла за него замуж. Дженет властная и надменная особа, хоть и из разорившейся семьи.

— Может быть, она пожалела его?

— Или он ее. Роберт всегда был склонен к неожиданным донкихотским поступкам. Он странный человек. Этот карлик — знаете, Боб сказал мне, что нашел его всего избитого в деревне, недалеко от того места, где он с Дженет проводили медовый месяц. Боб подобрал его и привез в Ферри Лэйси. Не знаю, как ему удалось уговорить жену.

— Кажется, теперь она очень гордится карликом.

— У нее нет своих детей. Но старина Боб по-своему получает то, чего хочет. Как это происходит, Бог знает.

— Возможно, ему много и не надо.

— Он весь в себе, хотите сказать? Похоже. Роберту и нужно было все переложить на жену. Говорят, у нее железная воля. Она управляет Ферри Лэйси и Хинтон Лэйси, управляла бы Редкоутом, если бы пришлось. Дженет отстала от жизни лет на пятьдесят, но она слишком вошла в образ правительницы усадьбы и последней в роде Лэйси и преуспевает во всем, что ни делает. Я бы не хотел стать у нее на пути. Мой предшественник напечатал редакционную статью, где была критика в адрес Дженет в связи с какими-то местными проблемами — это было еще до ее замужества, — и на следующий же день она ворвалась сюда чуть ли не с охотничьим хлыстом. Не добилась эта дама лишь одного.

— Чего же?

— Скорее — кого: Освальда Ситона. Не то чтобы она хотела его; Плэш Медоу, старое имение, — вот что ей было нужно. Пожалуй, она бы вышла замуж за любого, чтобы вернуть наследство рода Лэйси, — вот какова жажда власти.

— Каким человеком был Освальд?

Мистер Кили поднял глаза:

— Если я скажу вам, что худший враг не пожелал бы ей встретить Освальда, вам кое-что станет ясным. Хоть про покойников плохое не говорят, но он был просто дрянь. Весьма преуспевал в делах фирмы, однако воспитание, которое дал ему отец, разрушило его. Он был хитрый, изворотливый и жестокий. Впрочем, не уверен, что виноват лишь его отец. Помню, Освальду тогда было лет семь, я вошел к ним в дом и услышал, как он говорит: «Сначала я суну в огонь твои ступни, и ты закричишь. Потом ноги, до колен, и ты закричишь еще громче, но я тебя не стану жалеть. Вся твоя кровь закипит и запузырится. Это адский огонь, и он с моей помощью сожжет тебя постепенно». Я вошел в комнату — Освальд как раз засовывал куклу в огонь через каминную решетку. С тех пор я поверил в первородный грех, мистер Стрэйнджуэйз.

— Так его смерть не была ни для кого утратой?

Редактор упер язык в щеку, вывел особенно сложный узор на бумаге.

— Это самоубийство. Да. О покойном шибко не горевали. Я сам был почти счастлив. Между нами говоря, ничьи дочери — а у меня их две — не были в безопасности, пока тут находился Освальд Ситон. Но мне было бы спокойнее, если бы нашли тело.

— Но ведь…

— Да, я знаю, сомнений быть не могло. Но, как я уже вам сказал, Освальд выкрутится из чего угодно.

— Даже из собственной смерти?

— Он не оплошает.

— Почему он покончил с собой?

— Неурядицы в фирме. Так говорили. Он оставил письмо, как вы знаете. Все было предусмотрено.

— Но вы не очень-то этому верите?

— Когда крысу загоняют в угол, — сказал мистер Кили с нажимом, — она дерется. Не скажу, что у фирмы Ситона тогда не было проблем, — появились сильные конкуренты за границей. — Он взъерошил седые волосы. — Но я заболтался. Что еще вы хотели узнать?

— Я полагаю, ваша газета публиковала подробный отчет о смерти Освальда Ситона. Если вас не затруднит моя просьба, мне хотелось бы посмотреть эти номера.

— Да, мы публиковали материалы о происшедшем. Дженет Лэйси использовала свое влияние, чтобы замять это дело. Думаю, именно тогда она невзлюбила «Редкоут газетт» еще больше. Поэтому я не так часто вижу Боба Ситона, как хотелось бы. К тому же он теперь знаменитость. Да, давно ли мы сидели рядом с ним в школе, изучая грамматику. Я до сих пор ее изучаю.

Найджел тепло поблагодарил редактора за помощь. Минут пятнадцать он внимательно просматривал номера газеты с отчетами о смерти Ситона, вырезки с откликами из разных журналов и наконец покинул здание редакции. Вместе с Полом Уиллингемом он позавтракал в «Золотом льве». Найджел был очень рассеян. Садясь в машину Пола, он спросил:

— Не мог ли ты остановиться у магазина игрушек?

— Любого?

— Да.

Пол Уиллингем пристально посмотрел на него, потом, проглотив какую-то, видимо ироническую, реплику, включил зажигание.

Глава 5

Глиняная голова

Найджел Стрэйнджуэйз сидел на лужайке, откинувшись в кресле. На столе перед ним лежала стопка записных книжек Роберта Ситона. То ли дом, словно женщина, отвлекал его внимание, то ли мешал шум плотины из-за окутывающего все и вся неподвижного плотного воздуха, но Найджел никак не мог сосредоточиться на этих записях. В тот полдень, казалось, на всех предметах лежала печать фатальности. О чем так настойчиво напоминала плотина? От одной из увядавших перед домом роз отделился лепесток и полетел к земле. Когда он опустился, Найджел вздохнул с облегчением: он опасался, что, падая, лепесток произведет землетрясение. Голубь, вдруг заворковавший над головой, заставил его вздрогнуть.

Найджел попытался отбросить свои мысли, взял одну из записных книжек, но она так и осталась нераскрытой лежать на его коленях. Красивый дом не терпел соперников. «Так ты ревнуешь? Ты хочешь избавиться от меня, поглотить меня целиком? Я мог бы противостоять чарам плоти и крови. Но чарам кирпича и цемента, от которых исходит дух человеческих надежд, желаний и трагедий… — о, смотри на меня своими стеклянными глазами!» — пробормотал Найджел.

Найджел намеренно резко встал и повернул кресло так, чтобы сесть спиной к дому. Он видел его в июне окутанным пеленой роз. Видел и на прошлой неделе, более реальным, от мира сего. Нынче в полдень Плэш Медоу вновь изменился. Дом стал Найджелу ближе, слабый и беззащитный, он, казалось, просил о чем-то. Великолепие и высокомерие сменились беспомощностью. Или хуже — страхом, паникой, чувством вины?