Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Павлович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исходя из того, что Верховный в директивном письме от.10 января 1942 года утверждал, что у советской стороны резервов будет много, в упомянутом плане Харьковской операции запрашивалось выделение 32–34 стрелковых дивизий, 27–28 танковых бригад, 19–24 артиллерийских полков, 756 боевых самолетов; кроме того, доукомплектование войск личным составом до 80 процентов и вооружением до 100 процентов. Испрашивалось людское пополнение численностью свыше 200 тысяч человек, а также большое количество стрелкового оружия, вспомогательной техники (тракторов, автомашин и т. п.), лошадей. Учитывая огромную роль авиации в предстоящих боевых действиях, Военный совет Юго-Западного направления делал вывод: «При получении 756 самолетов общее количество авиации ЮЗН будет равно 1562 самолетам, что по всем расчетным данным является минимально необходимым для выполнения боевых задач»[140].
П. И. Бодин и И. X. Баграмян понимали, что эти запросы нереальны, и предполагали, что Ставка, не имея таких ресурсов, возможно, не будет настаивать на проведении наступательной операции.
К сожалению, С. К. Тимошенко был настроен в этом вопросе оптимистически. Он считал, что определенный успех, достигнутый в Барвенково-Лозовской операции в крайне трудных зимних условиях, может быть всесторонне развит в более благоприятной летней обстановке, ведь май на Харьковщине — фактически лето.
Заинтересован был в возможно более широкомасштабной операции и Н. С. Хрущев, мысливший не столько военными, сколько политико-экономическими категориями. После возвращения солидной части Украины, полагал он, появится возможность поставить ее ресурсы на службу фронту, а ему самому вернуться к привычной деятельности первого секретаря ЦК КП (б) Украины. Однако он все же более здраво, чем Тимошенко, смотрел на вещи.
— Надо признать, — говорил мне И. X. Баграмян, — что Никита Сергеевич внимательно прислушивался к нашим с Бодиным аргументам и нередко соглашался с нами. По-иному вел себя Тимошенко. Ведь после того как он добился успеха наших войск в войне с Финляндией, сменил Ворошилова на посту Наркома обороны и по совету компетентных военачальников вернулся в ряде случаев к линии Тухачевского, Тимошенко подвергся испытанию лестью со стороны подхалимов. В результате у него сложилось преувеличенное представление о собственных способностях, которое не уменьшилось и после многочисленных неудач в начальном периоде войны. Он питал надежду стяжать лавры победителя в планируемом сражении и вернуться в Москву на должность если не Наркома обороны, то хотя бы первого заместителя Верховного, потому что при всей своей преданности Сталину считал его «штафиркой», то есть сугубо штатским деятелем.
И. X. Баграмян, с которым мы были близки, особенно на протяжении последнего десятилетия его жизни, пояснял, что эта надежда Тимошенко наиболее отчетливо выявилась в первые дни операции, когда обозначился явный успех войск Юго-Западного фронта и Сталин прислал в адрес Военного совета хвалебную телеграмму. В ней Сталин с несвойственным ему восторгом оценивал достигнутые результаты и одновременно громил руководство других фронтов, не сумевших в тот период добиться успеха.
Однако, подчеркивал Иван Христофорович, Тимошенко и Хрущев ни в коем случае не стали бы настаивать на проведении операции, если бы Сталин отнесся к ней отрицательно.
Жестоко сокрушался мой старший товарищ из-за того, что не смог в своих трудах изложить собственные подлинные мысли и оценки по ряду вопросов минувшей войны, так как в годы выхода его книг существовало множество ограничений. Зная, что я задумал готовить к печати воспоминания, он говорил:
— Ты, Семен Павлович, на целых десять лет моложе меня и, наверное, доживешь до того времени, когда, наконец, позволено будет писать о войне более правдиво. Так постарайся же тогда поправить невольные искажения и умолчания тех, кто ушел из жизни слишком рано.
О Харьковской операции он говорил также:
— Нам в штабе Юго-Западного направления удалось добыть множество данных о том, что именно здесь развернутся главные события весенне-летней кампании 1942 года. Но сказать об этом ясно и четко фактически запрещалось. Сомнение в правильности «гениального предвидения вождя», будто враг вновь станет всеми силами рваться к нашей столице, расценивалось как политическая ошибка, граничащая с вредительством. В то время еще никто из военачальников, включая и Г. К. Жукова, не имел у Сталина достаточного авторитета. А представление Сталина о намерениях врага в обеих летних кампаниях (1941 и 1942 годов) было просто фатально искаженным. В первом случае он считал главным Юго-Западное направление, а во втором — Западное, тогда как в действительности было наоборот. Поэтому мы, приведя в плане операции имевшиеся в штабе сведения, вынуждены были делать из них противоположный их смыслу вывод. Аукнулось это и много позже, в 1976–1977 годах, когда готовилась к печати рукопись моей книги «Так шли мы к победе». Ее пришлось местами буквально искорежить, чтобы втиснуть «аргументы» в подтверждение того, будто у Сталина имелись достаточные основания полагать, что враг, как и осенью 1941 года, станет и в 1942 году наносить главный удар на Москву. Правда, я постарался в этой книге сказать более или менее ясно, что первоначальный план Харьковской операции был отвергнут исключительно из-за того, что Ставка не располагала достаточными резервами и наш с Бодиным маневр в какой-то мере удался. Своими огромными запросами Юго-Западное направление фактически подвело Сталина к необходимости ограничить цели наступления овладением районом Харькова, Днепропетровска и Синельникова. Не исключено, что, если бы наши запросы были скромнее, операцию утвердили бы в гораздо более крупном масштабе. Мы выклянчивали не широкомасштабную операцию, а силы и средства для того, чтобы укрепить войска Юго-Западного направления. И если бы нам дали просимые резервы, а не держали их вблизи Москвы, то, возможно, на юге не разразилась бы катастрофа. Во всяком случае, размеры ее были бы гораздо меньшими.
Харьковская операция была памятна для Ивана Христофоровича и тем, что она едва не стоила ему ареста и предания суду военного трибунала, так как именно на него Сталин решил возложить главную ответственность за ее провал. С. К. Тимошенко находился в родственных отношениях со Сталиным (его дочь была тогда замужем за сыном Сталина — Василием), а Н. С. Хрущев не был военным специалистом. Обвинения против П. И. Бодина отвел сам Иван Христофорович, взявший на себя всю полноту ответственности за подготовку плана. Складывалась ситуация, характерная для периода культа личности: свалить вину на
