Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах во-от оно что, – удивленно протянул Шишкин. – А я смотрю – что-то… Господа!
– Громадяне! – зычно поправил его Ведмеденко.
– Господа громадяне, а ведь князь Долгорукий не мой отец, – с доверительной улыбкой сообщил Шишкин. – Он, может, и думал, что он мой отец, но я-то так никогда не считал. Мой бедный покойный отец был истопником в Мариинском театре. Мамаша же была там балериной. Говорят, что князь ухаживал за мамашей. Возможно. Но ума не приложу, кто сумел внушить князю, что он мой отец.
– Это как же его держать? – спросил вдруг Новик, вертя в руках большой кинжал со странной рукояткой.
– Вот так. – Шишкин вложил кинжал в руку Ивана. – Это кутар, нож для пробивания кольчуги. Я выиграл его у одного раджи. – Шишкин был рад, что появилась возможность отвлечься от неприятного разговора. – Я вам его дарю, Иван Васильевич.
– Скажите, господин Шишкин, вы нарочно картавите? – выкрикнул вдруг Брускин.
Шишкин задумался над странным вопросом.
– Зачем же нарочно? С детства. Это, пожалуй, наследственное. Папаша картавил, и я…
– Который папаша? – закричал Брускин.
– Оба, – нашелся Шишкин. – Князь от рождения, а истопник, он пил очень и однажды в драке откусил себе кончик языка…
– Снимите шляпу, Шишкин! – потребовал вдруг Брускин.
– Пожалуйста, – повиновался допрашиваемый.
Он снял шляпу. Шишкин был крупно лыс – рыжеватые волоски остались лишь с боков и сзади. Но дело было не в этом.
Дело было в том, что Шишкин как две капли воды походил на Ленина.
– Вылитый Владимир Ильич, вылитый! Как шляпу снял, меня ноги сами подняли – Ленин! – делился потрясенный Шведов.
Брускин нервно ходил по палатке.
– А может, была двойня? – высказал догадку Колобков.
– Кто? – спросил Шведов.
– Ну, Ленин и этот Шишкин. Детей разлучили, сколько таких историй было…
– Вы с ума сошли, товарищ Колобков! – закричал Брускин. – Вы понимаете, что вы говорите?!
Новик оторвался от разглядывания кутара.
– Из‑за чего сыр-бор, не пойму? – спросил он. – Ну похож и похож. У нас в деревне один мужик на царя Николашку был до ужаса похож, и ничего…
– Да, есть теория мистического толка, что у каждого человека на земле есть свой двойник. Но это же идеализм! Он же свой день рождения по старому стилю назвал. А по-новому получается – двадцать второго апреля тысяча восемьсот семидесятого года. Вы понимаете, день в день! – не находил себе места Брускин.
– Ну вот и я говорю, – пожал плечами Колобков.
– Двух Ленинов быть не может, – убежденно проговорил Шведов.
– Так и треба робити. Першего расстреляти, а другий хай живе, – предложил Ведмеденко.
Новик сунул кутар за голенище сапога.
– А он, между прочим, обещал Лапиньша вылечить… И расстреливать его я не дам. – Иван вышел из палатки.
Иван и Шишкин плыли в лодке вниз по течению широкой мутной реки.
– Нет, Иван Васильевич, это страна не для нормальных людей вроде нас с вами, – откинувшись назад, говорил Шишкин. – Если бы вы знали, как я устал от этих бесконечных чудес. Вот, к примеру, колдунья, к которой мы плывем. Она излечила меня от геморроя. Скверная болезнь, я вам скажу, ни самому посмотреть, ни людям показать. Я лечился в Баден-Бадене, в Карловых Варах у лучших профессоров. Ванны, клизмы, пилюли. Культурное лечение. А здесь? Пришел я к этой даме, а она не то что осматривать, она спрашивать не стала! Дала мне какой-то цветок. Я тут понюхал, а там – все прошло. Это ли не дикость, Иван Васильевич?
– Слышь, Шишкин, а ты как тут, с индусочками баловался? – поинтересовался Иван.
– Что скрывать, Иван Васильевич, было, – признался Шишкин смущенно.
– Ну и как они?
– Ах, Иван Васильевич, по праву старшего по возрасту я вам скажу: женщина должна быть белой. Если бы я был здесь ханом и имел огромный гарем, то, поверьте мне, без колебаний отдал бы его за один поцелуй русской женщины.
Иван недоверчиво покосился и вытянул шею, всматриваясь. Неподалеку в стремнине их догонял плывущий человек. Он то появлялся над поверхностью, то исчезал, то вдруг начинал крутиться. Шишкин снисходительно улыбнулся.
– Не волнуйтесь, Иван Васильевич. В этой варварской стране покойников не хоронят, а сжигают. А самых бедных – шудров всяких, парий – просто бросают в воду. Так что катать здесь барышню в лодке я бы вам не посоветовал…
– Да он живой! – закричал Новик, бросая руль и стягивая гимнастерку.
– Иван Васильевич, вы с ума!.. – завопил Шишкин, вскакивая и хватая за руку Ивана. – Посмотрите, там же черепахи!
Иван замер, всматриваясь. Плывущий труп сопровождала стая черепах, огромных, жирных, неуклюжих, кормящихся остатками мяса на костяке, они-то и заставляли его нырять, вздрагивать, переворачиваться.
– Ах вы твари! – закричал Иван, выхватил наган и стал выпускать в них пулю за пулей.
– Иван Васильевич, я вас умоляю! – взмолился Шишкин.
– Да пошел ты! – возмутился Иван, расстреляв все патроны. – Коров не тронь, обезьян не тронь, этих тварей не тронь! Кого же в твоей Индии трогать можно?
– Никого, – ответил Шишкин испуганно и кротко.
К обиталищу колдуньи – вырубленному в скале гроту – вела узкая тропка среди деревьев и густого кустарника. Шишкин шел первым.
– Кобра! – пискнул он вдруг, и не успел Новик глазом моргнуть, как Шишкин уже висел, держась за сук, и его поджатые ноги были на уровне головы Ивана.
Перед ним стояла в боевой стойке огромная королевская кобра. Она покачивалась из стороны в сторону и шипела, но не угрожающе, а скорее хозяйски-царственно. Не отрывая взгляда от ее круглых глаз, Новик плавно вытаскивал шашку из ножен.
– Ива-ан Васи-ильевич, – тоненько скулил вверху Шишкин.
Но Иван не слышал, он уже заносил саблю для удара.
– Не надо! – визгливо крикнул Шишкин в тот момент, когда сабля описывала мгновенный полукруг…
Кобры не было. Иван удивленно смотрел по сторонам и нигде ее не обнаруживал. Он в ярости кинул шашку в ножны, выхватил из‑за голенища сапога нагайку и хлестанул по круглой заднице Шишкина.
– Ай! – закричал Шишкин и свалился на землю.
– Не говори под руку! Не говори! – Иван успел хлестануть Шишкина еще пару раз, пока тот не вскочил и не скрылся за изгибом тропки.
– Говорят, ей триста лет, – с выражением ужаса на лице прошептал Шишкин.
В темном и мрачном жилище с вырубленными из камня фигурами богов со звериными телами и человеческими головами, и наоборот, сидела у горящего очага женщина в темно-вишневом платье и венке из лотосов. Лицо ее закрывала густая черная кисея.
– Это одежда смерти, – шепнул Шишкин. Сложив ладони, он коснулся ими своего лба, груди и каменного пола и громко приветствовал: – Намасте!
Колдунья повела головой, нюхая воздух, и что-то ответила.
– Узнала! – обрадованно шепнул Шишкин и торопливо заговорил на хинди.
С настороженным недоверием Новик смотрел по сторонам.
– Она просит дать ей какую-нибудь вещь больного, – прошептал Шишкин.
Иван вытащил из‑за пазухи буденовку Лапиньша. Держа ее перед собой, Шишкин побежал на цыпочках к колдунье.
Она щупала буденовку, мяла, нюхала и наконец сказала что-то. Шишкин удивленно переспросил. Она повторила.
– Она говорит, что может его вылечить, но лучше ему умереть своей смертью, потому что, если она его и вылечит, его все равно убьют на третий день.
– Кто? – удивился Новик.
– Его убьют айсуры. Это… злые духи. У него потом будут неприятности с перевоплощением.
Иван усмехнулся.
– Ты скажи ей – пусть лечит, а своего комкора мы защитим. Тем более от духов.
Колдунья опустила голову, и Шишкин на цыпочках же вернулся.
– Деньги давайте, – зашептал он.
Иван вытащил из кармана галифе горсть царских золотых червонцев, отдал Шишкину.
– Эх, червончики, с вами бы сейчас в первопрестольную, – успел прошептать Шишкин, прежде чем вновь побежать к колдунье.
Что-то заставило Ивана оглянуться. Кобра, та самая, стояла за его спиной, готовясь к прыжку. Иван выхватил шашку. Змея мгновенно упала и шмыгнула куда-то, пропав в темноте. Выставив перед собой оружие, Новик озирался по сторонам, отовсюду ожидая атаки.
А змея поднялась по руке колдуньи и обвила ее шею. Шишкин побелел от страха, стоя рядом, но от того же страха не мог сдвинуться с места.
Колдунья что-то сказала.
– Кангалимм спрашивает, кто хотел убить ее маму, – блеющим голоском перевел Шишкин.
– Скажи ей, знаешь, где я ее маму видел? – зло ответил Иван.
Шишкин посмотрел на Ивана в ужасе.
Колдунья стала вдруг подниматься и пошла к Новику – прямо через пламя очага. Это была высокая статная женщина. Змея тут же заняла ее место, свернулась клубком на атласной подушке.