Семейство Майя - Жозе Эса де Кейрош

Карлос дошел до конца Атерро. Тихо текла река, почти невидимая в темноте. Скоро по ней приплывет из Бразилии тот, кто в своих письмах забывает послать поцелуй дочке! Ах, если бы он не вернулся! Если бы вдруг предусмотрительная волна поглотила его… Как бы все тогда легко, превосходно и чисто устроилось! И кому нужна жизнь этого пустоцвета? Все равно что балласт, выброшенный в море! Ах, если б он погиб!.. И Карлос уже рисовал в мечтах Марию в трауре, свободную, спокойную, ожидающую его с улыбкой облегчения…

Батиста, когда Карлос в своем кабинете распростерся в кресле с удрученным и горестным вздохом, заметил, прибавив свету в лампе и покашляв:

— Без сеньора Эги вам, видать, малость одиноко…

— Одиноко и грустно, — отвечал Карлос. — И нам следует встряхнуться… Я уже говорил тебе, что зимой мы, может быть, отправимся путешествовать…

На самом деле молодой барин об этом и не заикался.

— Возможно, мы поедем в Италию… Тебе хочется снова побывать в Италии?

Батиста задумался.

— В прошлый раз я так и не увидел папу… Хотелось бы разок взглянуть на него перед смертью…

— Прекрасно, я тебе обещаю, — ты увидишь папу.

Батиста помолчал, затем, бросив взгляд в зеркало, спросил:

— Я полагаю, сойдет, ежели я буду при этом во фраке?

— Да, фрак вполне уместен… Для подобных случаев тебе бы нужен знак ордена Христа… Посмотрим, может быть, я тебе его выхлопочу.

Батиста замер в изумлении. А потом сделался весь пунцовый от восторга:

— Весьма благодарен вашей милости. Здесь кто только его не имеет, а у меня, верно, заслуг не меньше… Мне говорили, что есть даже парикмахеры…

— Ты прав, Батиста, — подхватил Карлос с серьезным видом. — Это просто стыд. Я думаю, что ты вполне заслуживаешь командорского знака ордена Непорочного зачатия.

Теперь каждое утро Карлос мчался по пыльной дороге в Оливаес. Жалея гонять своих лошадей по солнцепеку, он пользовался экипажем Мулата, любимого возницы Эги; Мулат довозил его до «Берлоги», заводил лошадей в старую конюшню и до того часа, когда Карлосу нужно было возвращаться в «Букетик», околачивался в окрестных тавернах.

Обычно в полдень, после завтрака, Мария Эдуарда, заслышав стук колес на тихой дороге, выходила встречать Карлоса у дверей дома, на лестнице, украшенной вазонами с цветами и защищенной от солнца новым розовым тентом. В деревне Мария носила светлые платья; иногда, на испанский манер, вкалывала в волосы цветок; свежий деревенский воздух оживил краски ее матово-бледного лица; просто одетая, сияющая радостью и красотой среди зелени и солнца, она каждый день поражала Карлоса неожиданным и все более сильным очарованием. Закрывая входную дверь, скрипевшую петлями, Карлос, по его словам, сразу же ощущал «необычайный душевный покой», в который все его существо легко и незаметно погружалось, проникаясь долгожданной и сладостной гармонией… Но первый поцелуй он дарил Розе, спешившей ему навстречу по обсаженной акациями аллее, — черные кудри метались у нее по плечам, а рядом бежала Ниниш и заливалась радостным лаем. Карлос поднимал Розу на руки. Мария из-под розового тента улыбалась им. И вся природа сияла, умиротворенно взирая на их счастье.

Внутри дом теперь радовал глаз изящным убранством. Гостиная утратила нежилой музейный вид, навевавший тоску своей мертвой роскошью: повсюду были расставлены цветы, разложены газеты, мотки шерсти, и само присутствие женщины, ее светлые, легкие одежды придавали теплоту и уют даже кичливым бюро эпохи Карла V, украшенным позолоченной бронзой; в гостиной они сидели и беседовали втроем, пока для Розы не наступало время уроков.

Тогда появлялась мисс Сара, серьезная, сдержанная, всегда в черном платье со строгим мужским воротничком, заколотым серебряной брошью. Щеки ее вновь обрели яркий, как у куклы, румянец; опущенные ресницы выражали еще большую девичью стыдливость, а безукоризненно гладкая прическа подчеркивала пуританский вкус гувернантки. Она располнела, и тугой корсаж трещал под напором ее пышной груди; весь ее вид выражал полное довольство тихой и мирной деревенской жизнью. Однако, по ее словам, эта рыжая земля с оливковыми рощами мало похожа на деревенские поля. «Слишком сухо и сурово», — говорила она, и в голосе ее звучала неизбывная тоска по зеленым влажным просторам родной Англии, ее туманным, серым, изменчивым небесам.

Ровно в два часа мисс Сара уводила Розу в верхние комнаты; уроки длились долго. Карлос с Марией спешили уединиться в японской беседке, которую фантазия Крафта и его любовь к Японии воздвигли вблизи аллеи с акациями, в тени двух старых каштанов. Мария полюбила беседку и называла ее своим «уголком для размышлений». Беседка была деревянная, с одним круглым окошечком и островерхой, на японский манер, крышей, над которой простирались ветви каштанов; сквозь тонкую крышу в тишине можно было слышать птичий щебет. Крафт украсил беседку изящными индийскими циновками; там стоял черный лаковый столик, и японский фарфор отражался в нем, как в зеркале; потолок был скрыт желтым шелковым полотнищем, подвешенным за четыре угла подобно роскошному балдахину; и вся беседка была словно предназначена укрывать собой низкую и пышную софу, призывавшую к гаремной неге, сладостным снам и сказочным наслаждениям…

Карлос и Мария входили в беседку; Карлос с какой-нибудь книгой, выбранной им в присутствии мисс Сары, Мария с вышиванием или шитьем. Но и книга и вышиванье тут же падали на пол — они бросались друг другу в объятия, и губы их сливались в поцелуе. Она опускалась на софу, он бросался возле нее на колени, трепещущий и нетерпеливый: наконец-то он мог откинуть сдержанность, которую вынужден был хранить перед Розой и мисс Сарой, и он замирал, обняв ее за талию, и шептал ей тысячи нежных слов, ребяческих и пылких, прерываемых долгими поцелуями, которыми они упивались, закрыв глаза и погружаясь в сладостное обморочное состояние… Она спрашивала, что он делал всю эту длинную, длинную ночь без нее. И Карлос мог лишь отвечать, что он всю ночь думал о ней, мечтал о ней… Они замолкали; в тишине было слышно, как чирикают воробьи и воркуют голуби над островерхой крышей; и Ниниш, всегда сопровождавшая их в беседку, свернувшись в уголке, следила за их шепотом и молчанием своим черным глазом сквозь нависшие над ее мордочкой серебристые завитки.

Снаружи в такие тихие, безветренные дни ни один лист не шевелился в припорошенном пылью саду, изнемогавшем под знойными лучами. Из дома, сверкающего белизной на солнце, сквозь закрытые ставни доносились, наводя сон, слабые звуки гамм, разыгрываемых Розой. И в беседке тоже воцарялась умиротворенная тишина, нарушаемая лишь томным вздохом из глубины шелковых подушек на софе или нескончаемым поцелуем, венчающим бескрайнее блаженство. Из сладостного забытья их выводила Ниниш: ей надоедало лежать без движения в нагретой солнцем беседке, где душный воздух благоухал ароматом жасмина.

Мария медленно поднималась, проводила ладонями по лицу и тут же вновь в благодарном изнеможении падала к ногам Карлоса… Боже мой, как ей невыносимо расставаться с ним! И зачем? Разве не глупо, — ведь они все равно как муж и жена, — им расставаться и ей проводить здесь ночи одной, умирая от желания быть с ним вместе, а ему лишаться ее ласк и спать на одиноком ложе в «Букетике»… И она еще долго не отпускала его, прильнув к нему в немом экстазе, с повлажневшим взором, и их нескончаемый поцелуй все длился, умирая на усталых губах. И только Ниниш вынуждала их наконец покинуть беседку: она бегала от двери к софе, ворча, готовая вот-вот залаять.

Мария, уединяясь с Карлосом в беседке, часто была неспокойна. Что подумает мисс Сара об их странном затворничестве в беседке с закрытым окном, откуда не доносится ни звука? Мелани была нанята в услужение к Марии еще девочкой и пользуется ее полным доверием; добряка Домингоса тоже можно не опасаться. Но мисс Сара?.. Мария с улыбкой признавалась Карлосу, что, встречаясь с мисс Сарой за обедом, робеет под невинным взглядом англичанки с ее девственно гладкой прической… Разумеется, позволь себе добрая мисс хоть какой-нибудь намек или даже легкую гримасу, ей немедленно был бы куплен билет на пароход до Саутгемптона! Роза не стала бы о ней жалеть, Роза не слишком к ней привязана. Но англичанка такая серьезная особа и относится к ней, Марии, с таким обожанием! Ей не хотелось бы утратить уважение столь высоконравственной девушки. И они решили как можно скорее расстаться с мисс Сарой, вознаградив ее по-королевски, а позднее, в Италии, заменить ее гувернанткой-немкой, для которой они будут обычной супружеской парой, «месье и мадам…».

Мало-помалу желание глубже и полнее наслаждаться своим счастьем завладело ими всецело. Краткие свидания в беседке, где над крышей пели птицы, в жаркие полуденные часы, когда сад изнемогал под жгучим солнцем, заставляли их мечтать о долгом блаженстве долгих ночей, о тесных объятиях, которым не препятствует плотная ткань одежд, о погруженных во тьму полях и селениях, где все спит крепким сном…