Слеза чемпионки - Ирина Роднина

В то время денег у нее просто не было. Мы едем на сборы в Минск на двадцать дней, у нее в кошельке всего пять рублей! На сборах, конечно, талоны на питание, бесплатное проживание. Лена ничего не ест, она эти талоны меняет на деньги. Она действительно всегда следила за фигурой, мало ела, знала, что фигура — это ее достояние. А потом это уже и балетная привычка. Для нее еда на день — кусок сыра и кофе, все, больше ей ничего не нужно. Она меняла талоны и с этими деньгами ехала обратно. У них с Трушкиным в то время было тяжелое положение.

Я к ним приходила, дома — ничего, у него работы никакой. Один раз я на него крепко наехала. Мы так разругались, что полгода не разговаривали. Лена ужасно мучилась, оттого что два самых дорогих для нее человека друг друга не замечают. Мы же регулярно встречались, но не общались. Он заявление в театре написал, что уходит с работы, Лена страшно переживала. Я высказалась в таком духе, что раз не можешь работать актером, раз у тебя нет способностей, признайся в этом хотя бы сам себе и пойди, я не знаю, ящики грузи, что ли. А то ты пристроился в квартире с видом на Кремль и ничего не делаешь! Мы разругались вусмерть. Я приходила и каждый раз: то принесу банку кофе, то оставлю бутылку вина, то кусок сыра, то пакет сахара. Если я открыто еду приносила, Лена ужасно обижалась, такие подарки нужно было делать очень тактично. Я приходила и тут же начинала все, что принесла, резать. Все равно, говорю, я дома завтракать не успеваю, давай у тебя посидим, спокойно кофе попьем.

Прошло несколько лет, у Лени теперь как у режиссера пошли свои спектакли. Кстати сказать, на первый спектакль Трушкина деньги дал Миньковский. Леня поставил «Вишневый сад», и в конце восьмидесятых это был самый модный спектакль в Москве. Потом, когда мы уехали, Миньковский передал Трушкина другим людям, которые помогали Лёне, финансировали его следующие спектакли.

С Лаймой у нас до сих пор хорошие отношения. Лайма тоже училась в ГИТИСе вместе с Трушкиным.

Хорошая была компания. Все мы были разные, может, оттого нам было друг с другом очень интересно.

Если с Таней или с Наташей я ощущаю себя на равных, то и с Оксаной не чувствую, что на поколение старше. Наша дружба сделала меня сильнее, хотя бы потому, что у меня полностью отсутствует такая черта характера, как жажда приключений, в отличие от нее. К тому же весь свой запал на конечный результат я потратила в спорте, а в обычной жизни я в общем-то не сильно упрямый человек. Оксана стала меня «накручивать». Причем она знает, как меня надо настропалить и в какие моменты. Дальше, после ее подготовки, я уже иду сама и бьюсь. Оксана начала работать в Москве, а я еще жила в Штатах, и наше общение — это бесконечные телефонные счета. Потом я стала к ней летать, потому что платить за телефон восемьсот долларов — все равно что купить билет из Лос-Анджелеса в Москву туда и обратно.

Судьба свела нас с Оксаной очень смешно. В Лос-Анджелесе мы встретились у Ильи Резника. Илюша жалуется: «Жить здесь ужасно, моя жена Мунира задыхается». Они там действительно поселились в самом жарком месте города. Я предложила Илье: «Приезжайте ко мне в горы. Воздух свежий, чистый, дети разъехались. Лето. С шести утра до девяти вечера меня дома нет». Они приехали ко мне и прожили у меня с ребенком недели две: Илья, Мунира и их сын Артур.

Но началось все с того, что у Илюши проходил творческий вечер и он меня на него пригласил. Вела вечер Оксана, которая с Резником знакома еще с Питера. В свое время на питерском телевидении она сняла о нем передачу, примерно такую же, как сейчас делает в «Женском взгляде».

На своем вечере Илья меня познакомил с Оксаной. Через два дня Оксана приехала ко мне в горы. Потом сделала обо мне передачу. Недели через две она присылает мне кассету. Я ее посмотрела. Жук, спорт и жизнь меня хорошо научили, что вызывать у людей жалость — последнее дело. А по отношению ко мне жалость никогда не работала. Люди привыкли видеть меня успешной и сильной. Если начинаются какие-то сопли в рассказе обо мне — это вызывает недоверие. Но прежде всего я никогда не позволяла ставить себя в подобную ситуацию. Оксана сделала передачу для своего цикла «Русские в Америке» в таком сострадательном ракурсе. Я посмотрела кассету и так за себя расстроилась! У меня, как правило, заканчивается в девять часов последняя тренировка, я прихожу домой, успевая только чаю выпить и перекусить. В десять часов вечера она в течение двух дней начинала со мной интервью. И получилось, что в кадре я совершенно черная, осипшая, потому что весь день на катке. Начинала она свою передачу так — стоит наверху, с горы сумасшедший вид на океан, и говорит: я здесь встретила нашу звезду, которая вкалывает с утра до ночи.

Оксана объявилась через несколько дней. Мы с ней на вы. Она: «Ира, почему вы мне не звоните? Вам не по-нравилось?» — «Оксана, — я отвечаю, — неужели я вызываю такую жалость? Вы человек, который меня не знает? Я посмотрела, как в ваших глазах выгляжу, мне страшно стало. Я уже сама чуть не плачу, сама по себе поминки устраиваю. Да, ситуация у меня в жизни сейчас нелегкая. Но неужели она у вас вызвала только такую реакцию?» Она мне: «Знаете, я частично свои эмоции вам приписала». В тот момент, когда она уезжала в Америку, она узнала, что у Вадима, ее мужа, связь с другой женщиной и там родился ребенок.

Мы объяснились. Она обещает: «Я, конечно, подправлю, я понимаю. Слишком сильно я там минор дала. Но у меня еще сложный вопрос: скажите, сколько вы хотите, чтобы я вам за эту программу заплатила?» Я: «Оксана, если бы я думала о деньгах, мы говорили бы о них, наверное, до съемок. Раз мы гонорар не обсуждали, значит, меня деньги за эту работу не интересуют. Мне важнее, чтобы вышла обо мне программа. Если не вся Россия, то хотя бы питерская ее часть, тем более вы говорите, и Москва этот канал смотрит, чтобы про меня вспомнили». Она удивленно: «Да? А Резник поставил меня перед фактом, что Родниной надо заплатить за программу». Илюша решил помочь мне заработать, а может и себе, он оказался в Америке в тяжелом положении. Оксана у Ильи прожила несколько дней, пока вела его программу и меня снимала. И она ему отдала деньги.

Но к Илье нет никаких претензий. Наоборот, мы ему очень благодарны за то, что он нас познакомил. Рядом с Оксаной хорошо и легко, я ее люблю, хотя первое время мне было с ней очень непросто. Меня шокировало и поражало ее умение прямо в лоб задавать вопросы, она не ждет, когда наступит удобный момент. Я, например, поначалу любую проблему в себе начинаю тихо переваривать, вспоминая, почему и как такое произошло. Первое время в спорте я тоже прямо говорила, что мне не нравится. Чем это заканчивалось? Мы с партнером переругаемся, время, выделенное на работу, уходит, тренировка пролетела впустую, к соревнованиям мы не готовы. Со временем я научилась свою первую реакцию прятать. Мы приходим на лед: кто-то не выспался, у кого-то что-то болит, а кто-то, может, голодный пришел на тренировку, — масса всяких причин, чтобы вести себя неадекватно. И у меня за долгие годы (а это, наверное, моя беда) этот навык перешел в обычную жизнь. Я или законченный экстремал — «убиваю» напрочь, или долго в себе коплю. Коплю, сама себя съедаю, особенно с родными людьми. С теми, кто для меня не близок, я, как мне кажется, веду себя в общем-то обычно. Но с родными, не в смысле родственников, а с кем я иду по жизни рядом, мне очень трудно. Я боюсь близкого человека обидеть. Обидеть легко, наладить потом отношения — тяжело. А Оксана сразу не то чтобы обижает, а вычищает ситуацию. Она во всем экстремал. У нее выскочил маленький прыщичек, она не будет с ним ходить, она его тут же выдавит. Точно так же и в жизни — она быстро все проблемы выдавливает.