Мерзость - Дэн Симмонс

— Легкие у него в порядке, — возражаю я. — И глаза тоже.

— Ага, — выдыхает Жан-Клод, словно наконец что-то сообразил.

Реджи качает головой.

— Вы не понимаете, Джейк. Горчичный газ повреждает не только глаза, легкие и слизистые оболочки человека, но — как произошло с моим бедным кузеном Чарльзом — при попадании на кожу желтый порошок буквально разъедает плоть, и раны от него никогда не заживают. После контакта с горчичным газом остаются кровоточащие, сочащиеся гноем язвы, требующие ежедневной перевязки. Именно от них страдал мой дорогой кузен Чарльз. Кому-нибудь из вас знакомо имя Джона де Вере Хазарда?

— Хазард был членом прошлогодней экспедиции, — отвечает Жан-Клод. — Тот парень, что оставил четырех шерпов здесь, на Северном седле, во время бури — такой, как теперь, — и заставил Мэллори, Сомервелла и остальных рисковать жизнью и подниматься сюда из третьего лагеря, чтобы забрать шерпов.

Реджи кивает.

— Мистер Хазард во время войны был награжден Военным крестом. Очень серьезная награда за безупречную службу и ранения, полученные на боевом посту. Мистера Дикона награждали этим орденом четыре раза. В прошлогоднюю экспедицию на Эверест мистер Хазард пришел вместе со своими ранами; больше всего неприятностей доставляли те, что образовались в результате контакта с порошком горчичного газа, но, кроме них, имелась шрапнель в спине и раны от пуль на бедрах. Здесь, в горах, раны мистера Хазарда открылись. Постоянно кровоточили под всеми этими слоями шерсти и хлопка. И он вышел из строя именно тогда, когда был более всего нужен.

— Откуда вы все это знаете? — снова спрашиваю я.

— У моих кузенов Чарльза и Перси были обширные связи, — говорит Реджи. — Кроме того, я много лет переписываюсь с полковником Тедди Нортоном, с которым вы встречались прошлой осенью в Королевском географическом обществе.

— Поэтому, — говорит Жан-Клод, — вы считали необходимым… проверить мистера Дикона, приказав доктору Пасангу осмотреть его, пока он спит на вашей плантации под действием морфия.

— Да. — В тоне Реджи нет вызова, но нет и сожаления.

— И что вы обнаружили? — спрашивает Жан-Клод.

Я поворачиваюсь и бросаю на Же-Ка возмущенный взгляд.

— Больше дюжины шрамов, как нетрудно догадаться, — отвечает Реджи. — Часть икроножной мышцы отсутствует, вероятно, срезанная пулеметной очередью. Не меньше трех комплектов шрамов на туловище, где шрапнель или пули прошили капитана Дикона насквозь, — очевидно, не задев жизненно важных органов или кровеносных сосудов. Шрамы на обнаженном теле капитана Ричарда Дэвиса Дикона выглядят так, словно паук свил белую паутину у него на коже.

— Это довольно бесцеремонно — так подглядывать за ним. — Мой голос звучит резко, максимум того, что я могу позволить себе в разговоре с дамой.

Реджи кивает.

— Совершенно верно. Непростительное вторжение в личную жизнь мистера Дикона. Но я должна была знать. Трое швейцарских гидов, которых я попросила помочь найти тело Персиваля, уже отплыли из Европы, и мне нужно было отправить им телеграмму в Коломбо, если я отказываюсь от их услуг и пойду в горы с вами.

— Значит, Ри-шар прошел проверку? — В голосе Же-Ка нет гнева, только легкое смущение. Сомневаюсь, чтобы он говорил тем же тоном, если бы его голого рассматривала Реджи. Хотя не обязательно.

— Прошел, — подтверждает Реджи. — Но Пасанг сообщил мне, что из-за местоположения и тяжести некоторых ран мистер Дикон может испытывать постоянную боль.

— И что? — возражаю я. — Многие альпинисты мирового класса совершают восхождения, несмотря на боль.

— Возможно, не такую сильную, — отвечает Реджи. — И я сожалею, что солгала вам насчет того, что мой дорогой кузен Чарльз умер от ран, пока вы плыли в Индию. На самом деле он покончил с собой. По словам моей тети Элизабет — леди Бромли, — он семь лет мужественно переносил страдания, но у него больше не осталось сил терпеть боль. Чарльз застрелился из служебного револьвера.

Мы долго молчим, несколько минут.

— Просто из любопытства, — наконец произносит Жан-Клод, — вы не повторите имена тех нанятых вами швейцарских гидов?

Реджи снова называет их, и Жан-Клод смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

— Я удивлен, леди Бромли-Монфор, — уважительно присвистнув, говорит он, — что вы отправили их назад и выбрали нас.

Реджи улыбается.

— Я заплатила трем швейцарцам за потраченное время, отправила чек на приличную сумму, когда они вернулись из Коломбо, но вам уже заплатила моя тетя. А она получает доходы от плантации в Дарджилинге, которой я управляю с четырнадцати лет. Продолжать экспедицию с вами — а также с Пасангом и «тиграми» из числа шерпов — было гораздо дешевле. Но я должна была знать о ранах мистера Дикона… выдержит ли его организм это восхождение, или нет. Как вам известно, ему тридцать семь.

— Джорджу Мэллори тоже было тридцать семь, когда он пропал в прошлом году. — Это звучит глупо, но на мою фразу никто не реагирует.

Жан-Клод высвобождает верхнюю часть туловища из кокона спального мешка. Ему нужно освободить руки. Он не может разговаривать, не жестикулируя.

— Но, мадам, вы спрашивали, знали ли мы Ри шара Дикона в послевоенные годы. Этот период как-то связан с вашими сомнениями по поводу лидерских качеств нашего друга?

— Что вы знаете о жизни мистера Дикона сразу после войны? — спрашивает Реджи.

— Только то, что он приехал во Французские Альпы и большую часть времени проводил в горах, — отвечает Же-Ка.

Реджи кивает.

— Мать мистера Дикона умерла за насколько лет до начала войны. Отец скончался от сердечного приступа в тысяча девятьсот семнадцатом. У мистера Дикона был младший брат, который служил пилотом Королевских ВВС и погиб в тысяча девятьсот девятнадцатом. Поэтому Дикон остался не только единственным владельцем двух громадных поместий — по сравнению с большим домом в Брамблз Бромли-хаус выглядит жалкой хижиной, — но также стал графом, пэром Англии и членом палаты лордов.

— Граф Дикон? — вырывается у меня.

— Люблю американцев, — смеется Реджи. — Нет, мистер Дикон, несмотря на все его возражения, носит титул девятнадцатого графа Уотерсбери. — Она произносит имя на британский манер, растягивая гласные.

— Несмотря на возражения? — Ладони Же-Ка взлетают вверх.

— Мистер Дикон не может законным образом отказаться от наследственного титула, — объясняет Реджи. — Однако он не желает на него откликаться, отказался почти от всех поместий и не участвует в заседаниях палаты лордов.

— Не представлял, что кто-то может не хотеть быть графом, — удивляюсь я. — И что он вынужден быть им, даже если не хочет.

— Многие люди в Соединенном Королевстве тоже не представляют, — говорит Реджи. — Как бы то ни было, в тысяча девятьсот девятнадцатом, находясь во Франции, мистер Дикон передал в пользу короны два своих поместья с двадцатью девятью тысячами акров земли и всеми доходами. С условием, что самый большой дом, Брамблз, которому больше девятисот лет, превратят в санаторий для выздоравливающих после ранений. После войны мистер Дикон так и не вернулся в Англию. У него есть скромный доход — кажется, нерегулярные авторские отчисления за романы и стихи, которые он публиковал до войны под различными псевдонимами, — и с тысяча девятьсот девятнадцатого он почти не покидал Альпы.

— Вы хотите сказать, что Ричард Дэвис Дикон сумасшедший? — спрашиваю я.

Реджи смотрит на меня в упор, прищурив свои ультрамариновые глаза.

— Никоим образом, — резко отвечает она. — Я пытаюсь объяснить, почему ваш друг взял сборник стихов и выбросил в пропасть.

— Я не понимаю.

— Мистер Дикон знает, что в сентябре тысяча девятьсот четырнадцатого, когда война с Германией только началась, недавно созданное бюро военной пропаганды организовало тайную встречу лучших писателей и поэтов Англии, которая состоялась в Веллингтон-Хаусе на Букингем-гейт. Там присутствовали Томас Харди, мистер Герберт Уэллс…

— «Война миров»! — вырывается у меня.

Реджи кивает и продолжает список.

— Редьярд Киплинг, Джон Мейсфилд — католический писатель, — Гилберт Кит Честертон, Артур Конан Дойл… Джордж Маколей Тревельян, Джеймс Мэтью Барри…

— Питер Пэн! — восклицает Же-Ка.

— Очевидно, мистер Дикон был достаточно уважаемым поэтом, поскольку его тоже пригласили, — тихим голосом продолжает Реджи. — Вместе с его другом поэтом Робертом Бриджесом. Всех их предложили освободить — даже молодых, таких как мистер Дикон, — от воинской повинности во время войны, чтобы они послужили стране своим литературным талантом. В первую очередь поддерживая высокий моральный дух британцев и никогда… никогда не раскрывая перед ними, какой ужасной может на самом деле оказаться война.