Мерзость - Дэн Симмонс

— Жаль, что у меня не было возможности поднять маленький бензиновый генератор, — сказал Жан-Клод.

Но сегодня он плохо себя чувствует и восстанавливает силы внизу, так что этим ясным воскресным утром по каменным плитам к пятому лагерю карабкаемся только мы с Реджи. Перед расставанием, когда Реджи была в нескольких ярдах от нас и возилась с регулятором шипящего кислородного аппарата, Же-Ка прошептал мне:

— Кроме того, mon ami, Дикон, Тенцинг и Тейбир поставили в пятом лагере только две маленькие двухместные палатки. Если повезет, сегодня я буду спать один.

Мы с Реджи не стали связываться веревкой, и я не могу сказать почему. Наверное, потому, что первые несколько сотен ярдов по снежным полям, ведущим от Северного седла, требовалось просто идти, высоко поднимая ноги, а выше, на этих чертовых плитах из черного гранита, передвижение напоминало подъем по лестнице с гигантскими ступенями. Несколько острых ребер и нависающих выступов, с которыми мы столкнулись на вершине гребня, легко обходились по таким же наклонным гранитным плитам Северной стены — мы отклонялись в сторону, огибали препятствие и возвращались на широкую вершину.

Нельзя сказать, что падение с Северного гребня — иногда Дикон называет его Северо-Восточным плечом (не путать с Северо-Восточным гребнем высоко над нами, который ведет к вершине) — не представляет серьезной опасности. Ветер в эти предрассветные часы переменный, совсем не похожий на тот непрекращающийся шторм, с которым Дикон и двое шерпов столкнулись в пятницу. Они были вынуждены наклониться навстречу ураганному ветру так низко, что голова оказалась ниже коленей, а нос почти касался каменных плит перед ними. Мы с Реджи можем идти, лишь слегка наклонившись вперед — как французская и британская пехота в битве при Сомме навстречу вражескому пулеметному огню, я читал об этом, — но редкие порывы отбрасывали нас назад, заставляя переносить вес на пятки и размахивать руками, чтобы сохранить равновесие. Разумеется, падение назад здесь дорого обойдется. На одном из участков хребта ветер вдруг налетает на нас одновременно с двух сторон, и Реджи приходится упасть вперед и рукам в варежках искать зацепку на обледенелой каменной плите перед собой, чтобы не дать ветру отбросить ее назад, в глубокую пропасть.

Нам следовало идти в связке. Я это знаю — все мои чувства и опыт альпиниста говорят, что нужно идти в связке, — но по какой-то причине даже не могу предложить это Реджи. Возможно, такое предложение кажется мне слишком личным.

Впервые я осознаю проблему, с которой столкнулись Дикон и его шерпы — а также обе высокогорные британские экспедиции до них, — когда искали место для палаток. Справа от нас, на западе, края крутого гребня и самой Северной стены открыты для сильных ветров, постоянно дующих с северо-запада. Палатка не продержится здесь и часа. Но на западной стороне Северного хребта все равно нет плоской площадки, на которой можно поставить палатку, даже самую маленькую.

Слева, на востоке, гребень немного защищает от ветра, но на той стороне тоже нет ничего, кроме очень крутых и полностью открытых склонов, снежных ущелий, внезапно заканчивающихся 5000-футовыми обрывами к главному леднику Ронгбук, пятнистыми от нагромождения наклонных скал, среди которых легко потеряться альпинисту, особенно не в лучшем физическом состоянии.

Дикон и Мэллори в 22-м и Мэллори в 24-м опасались, что спускающиеся альпинисты ошибутся и свернут в одно из этих оканчивающихся отвесным обрывом ущелий, и поэтому этим утром мы с Реджи тащим с собой много бамбуковых вешек с красными флажками и втыкаем их поглубже в снег вдоль всего маршрута, чтобы тот, кто будет спускаться в метель, не ошибся и не свернул не туда — навстречу вечности.

Мы продолжаем идти навстречу солнцу, но наши защитные очки из крукса все еще на обтянутых замшевой маской лбах. Вершину Эвереста золотистое сияние окружило еще вскоре после того, как мы покинули снежное поле и вышли на скалы Северного гребня, а теперь ярким светом уже залиты Чангзе, Макалу, Чомо Лонзо и другие соседние пики. Даже заснеженные вершины далеко на севере начали приветствовать наступающее утро. Я с нетерпением жду, когда полоса утреннего света доберется до нашего гребня, расположенного ниже, и немного ослабит этот жуткий холод. Даже в новой, подбитой пухом одежде и ботинках с несколькими слоями войлока только постоянное движение противостоит стремительной потере тепла телом на такой высоте, но все время двигаться здесь практически невозможно.

Дикон продемонстрировал нам трюк, который он с Мэллори использовал высоко в горах, когда ты делаешь глубокий вдох — глубже и дольше, чем обычно, — затем делаешь шаг, выдыхаешь во время паузы и снова делаешь глубокий вдох для следующего шага. Но поскольку мы с Реджи включили кислород на минимальную подачу 1,5 литра в минуту, воспользоваться этим трюком нам не удастся — регуляторы не позволят. Поэтому мы с Реджи сразу же опускаем маски и пытаемся сделать двадцать шагов, прежде чем остановиться, хрипя и жадно глотая ртом воздух, но самое большее, на что мы способны — на снегу или на этих каменных плитах, — это тринадцать коротких шагов. С каждой сотней футов завоеванной высоты наши остановки, чтобы перевести дух, становятся все чаще и продолжительнее.

Я смотрю вниз и по сторонам, а не под ноги, как должен. Но ничего не могу с собой поделать. Мне всегда нравились виды, открывающиеся с большой высоты, но ничто в моем небогатом опыте — и в моей короткой жизни — не могло сравниться с картиной, которая открывалась мне с Северного плеча Эвереста на высоте около 25 000 футов. Позади нас долина ледника Восточный Ронгбук, в которой стоят наши лагеря с первого по третий; она все еще заполнена густыми серыми облаками, которые клубятся и наскакивают друг на друга в бесплодной попытке бушующей внизу бури поднять эту тяжелую влажную массу на Северное седло. Воздух над облаками такой прозрачный, что, кажется, можно дотянуться рукой до далеких вершин милях в пятидесяти от нас. Наклонившись вперед, я могу видеть четвертый лагерь на Северном седле в просвете между моими закутанными в брезент и гусиный пух ногами — зеленые палатки уже превратились просто в темные точки на белом снегу седловины.

Следуя совету Дикона и Жан-Клода, мы с Реджи не снимаем — в том числе на этом крутом склоне из нескончаемых каменных плит — «кошки» с 12 зубьями. Поначалу я нервничал, карабкаясь по скалам в «кошках» вместо привычных твердых подошв — если не следить за каждым своим шагом, можно запросто зацепиться передними зубьями и споткнуться, — но после двух или трех часов восхождения я ясно вижу преимущества «кошек». Сцепление с камнем у них не хуже, чем у шипованных ботинок, но преодоление участков снега и льда значительно облегчается — можно вонзать передние зубья «кошек» и двигаться с такой же скоростью, как на камнях. Кроме того, лишь немногие из камней действительно голые: несмотря на сильный ветер, на большинстве плит метель оставила тонкий слой льда. «Кошки» вгрызаются в этот лед и удерживают ногу так, как не смогли бы удержать никакие шипы.

Разумеется, мы используем длинные ледорубы; через каждые тринадцать шагов останавливаемся, сгибаемся почти пополам, опираясь на ледорубы, включаем подачу кислорода и жадно наполняем живительным воздухом измученные легкие. У каждого за спиной по три баллона с кислородом — хотя по дороге в пятый лагерь мы планируем израсходовать только по одному, — но не на металлической раме, а в особом рюкзаке, который приспособил Жан-Клод. Чтобы надеть этот рюкзак, требуется несколько лишних минут — трубки и регулятор нужно пропустить через специально проделанные отверстия, которые затем туго зашнуровываются, — но мы несем на себе дополнительный запас продуктов, одежды и другой груз, который неудобно сдавливает ремешки кислородной маски, висящей на груди или на плече. Я чувствую тяжесть трех баллонов кислорода со всеми их клапанами, трубками и прочим, но благодаря усовершенствованиям мистера Ирвина и месье Клэру общий вес не превышает 30 фунтов — даже с дополнительным грузом у меня за спиной. И это с 10-фунтовой двухместной палаткой Мида, детали которой распределены по нашим рюкзакам.

Нас настигает солнце. Я вижу, что фигурка рядом со мной, похожая на человечка с рекламы «Мишлен», жестами показывает, что нужно надеть очки; у самой Реджи очки уже на месте. Я их ненавижу, поскольку особое стекло искажает цвета и вызывает ощущение — вместе с недостатком кислорода, — что я заперт в чужом мире, как человек в тяжелом водолазном костюме с металлическим шлемом. Однако Реджи права. Теперь мы вышли со снежного поля на длинный участок вздыбленных плит и низких каменных пирамид, но на такой высоте это не спасет нас от снежной слепоты. Ультрафиолетовые лучи все равно ослепят, если достаточно долго карабкаться даже по темной скале. Под анораками, надетыми поверх пуховиков, у нас с Реджи висят маленькие полевые бинокли. Обычно их не берут на Эверест, однако они могут помочь в поисках кузена Персиваля. Реджи еще не доставала бинокль, и на Северной стене справа от себя я не видел ничего такого, что заставило бы меня достать свой. Один раз, когда мы остановились, разломили плитку шоколада и пытались растопить ее во рту, я спросил, ищет ли она тело кузена.