Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа

завтрашний день слишком затянулся, и Шарангиа до сих пор ждет ответа. Правда, Шадиман написал, что за ответом он приедет сам. Неужели правда приедет? Нет, этого нельзя допустить! Какой скромный человек этот Шадиман! Десять дней он терпеливо ждет ответа, а его письмо так и лежит в кармане у Реваза.

Все эти десять дней Реваз не в настроении, и ни к чему у него не лежит душа.

Александре сразу заметил, что после поездки в Хергу сына точно подменили. Он стал поздно вставать и позднее обычного уходить на работу. Возвращается домой он рано, перекусит чего-нибудь и закрывается в своей комнате. К нему в гости никто не приходит, и сам он ни к кому не ходит. На работе не осталось незамеченным, что Реваз последнее время не в духе, но сотрудники лаборатории не рискнули приставать к нему с расспросами, и только Гуласпир Чапичадзе спросил его прямо в лоб:

— Что, не приехала Русудан? Да, трудновато так жить!

— Знаю, — глухо сказал Реваз.

— Знать — это мало! Ты такие дела развернул, а с женой и дочкой не можешь справиться! Разве этому кто-нибудь поверит?

«Здорово я его поддел, мне даже страшно стало, что он не сдержится», — подумал Гуласпир.

Реваз ничего не ответил. Он только посмотрел Гуласпиру в глаза и так улыбнулся, что тот понял: уладит он свои семейные дела, просто это вопрос времени.

Реваз достал из кармана рубашки письмо, решив перечитать его еще раз до того, как показать Екатерине.

«…Мир — это сцена, и наша жизнь подход к ней: приди, посмотри и уходи!» — изрек один мудрый философ. Да и мне недолго ждать — досмотрю свое и уйду, но в душе у меня останется обида, и с той обидой я не хочу уйти из этого мира. У меня очень тяжело на сердце, батоно Реваз! Вы знаете, моя жизнь сложилась так, что мне пришлось оставить школу и перейти работать в ресторан. Это было сразу после войны, и я боялся, что не смогу прокормить своих детей, а их у меня трое. Разве в этом было что-нибудь удивительное? Я воровал? Упаси меня бог! Разве все, кто работает в торговле, нечисты на руку? А люди думают именно так, и, сколько я ни буду убеждать их в обратном, никто мне не поверит. Это отравило мне жизнь. Я и сам стал смотреть на вещи иными глазами, в голове у меня все перепуталось, по ночам стали мучить кошмары, и сердце уже не в силах выдерживать все это. Вы не поверите, но я совсем изменился к своей семье, и с матерью стараюсь видеться как можно реже. Последнее время только шлю ей в письмах приветы и каждый раз обещаю приехать навестить, но никак не могу собраться с духом, чтобы сделать это.

Первым ударом была для меня беседа с заведующим отделом просвещения. Он меня хорошо знает, и я попросил его назначить меня в какую-нибудь школу учителем истории или грузинской литературы. Он удивленно посмотрел на меня и усмехнулся. «Выражаясь фигурально, — сказал он, — я не имею намерения пускать в стены школы… ресторанную крысу».

Я опешил, но, вдруг вспомнив, что он тоже учился на историко-философском факультете, решил призвать на помощь философию и закончил свою речь словами: «Не место красит человека, а человек — место».

Он с улыбкой выслушал меня и захохотал.

— Ну и мудро ты сказанул (извини меня за такие слова), — проговорил он, продолжая бессмысленно смеяться, потом взглянул на часы и вскочил с места. — В шесть часов по телевизору футбол, а сейчас уже без десяти. — И он, не попрощавшись со мной, бросился вниз по лестнице.

Тогда я поехал прямо в райком партии к Константинэ Какубери. Какубери сразу же спросил, что со мной случилось, — так я был взволнован. Я сказал, что ничего особенного, но, не в силах сдержаться, очень громко начал:

— Ваш заведующий отделом просвещения наглец! Какое он имеет право обзывать меня ресторанной крысой?

Константинэ улыбнулся, и это окончательно вывело меня из себя.

— Да, да, он глупый и циничный человек, так его и растак!

Какубери опять улыбнулся, но я не понял, смеялся он надо мной или собирался утешить. «Успокойся», — сказал он, усаживая меня в кресло, а сам, пройдясь несколько раз по кабинету, остановился передо мной и спокойно спросил, из-за чего мы поссорились. Глядя мне прямо в глаза, он еще раз повторил свой вопрос. Я рассказал ему все, как было. Учителем в школу? Преподавать историю? Да, сказал я. При этих словах Какубери расхохотался, как и заведующий роно, сильно хлопнул меня по плечу и посмотрел на часы.

— Сейчас из Тбилиси должны приехать гости, которые будут у тебя ужинать. Иди в ресторан и сам понаблюдай, чтобы все было как полагается, а в твоем деле разберемся завтра. — И он проводил меня до дверей кабинета.

На следующее же утро в ресторан нагрянули ревизоры, но у меня все было в порядке, и они ни к чему не смогли придраться. Узнав это, Какубери, оказывается, решил, что к Шарангиа прислали неопытных ревизоров, и на меня набросилась новая комиссия. Но она тоже не обнаружила никаких нарушений, и Какубери вызвал меня в райком:

— Ума не приложу, что с тобой случилось. За тобой никаких грехов не числится, а ты надумал уходить из ресторана. Чтобы в другой раз я ничего подобного не слышал, глупости какие-то.

…Теперь я обращаюсь к вам, батоно Реваз! Может быть, у вас в сельской школе найдется для меня место учителя? Походатайствуйте тогда за меня перед Екатериной Хидашели…»

Реваз закурил сигарету и посмотрел на часы.

Через десять минут будет звонок. Он покажет письмо Шадимана Екатерине и попросит помочь ему.

— Доброе утро, Александрович! — неожиданно услышал он над головой голос Гуласпира.

Реваз встал, поздоровался с Гуласпиром за руку и предложил ему сигареты.

— Вы тоже в школу? — спросил Реваз.

— К большой Екатерине, — почему-то грустно сказал Гуласпир, закуривая.

— Сейчас как раз звонок, и мы зайдем к ней вместе.

— Реваз, большая Эка больна, она лежит.

— Разве вчера она не была в школе? — удивился Реваз.

— Ей к вечеру стало плохо. Сердечный приступ. Эх, сломалась большая Эка. Пока нужна была, она крепко держалась, а как добилась своего — сломалась. Я хочу узнать, не нужно ли ей чего-нибудь, а потом приду в контору, — сказал Гуласпир, собираясь уходить.

«Оказывается, большая Екатерина больна. Как же она могла нам прислать ту корзину с едой? Что-то хитрит маленькая Эка».

Реваз взял Гуласпира под