Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Но несравненный оппортунист на этот раз ошибался. Цезарь, сам того не зная, своим завоеванием Галлии, которому он придавал так мало значения, уже содействовал более всех своих современников тому будущему возрождению древнего мира, которого он ожидал от парфянской войны. Но для того чтобы это возрождение могло совершиться, нужно было не великое внешнее предприятие, а большой внутренний кризис, в котором могли бы истощиться до конца разрушительные силы, действовавшие уже целое столетие. И этот кризис, возможно, самый глубокий во всей древней истории, уже начинался в тот момент, когда Цезарь с пронзенной грудью падал под ударами своих прежних друзей и товарищей у постамента статуи Помпея.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Война с гельветами и свевами

Рассказ о первом годе проконсульства Цезаря (первая глава второго тома) по своей версии настолько отличается от традиционной, что мне кажется необходимым оправдать его подробным критическим разбором источников. Мы касаемся здесь одного из самых темных и важных периодов истории Рима. Речь идет о том, почему Цезарь завоевал Галлию.

Мы знаем точно, что только с 61 года, т. е. за три года до проконсульства Цезаря, римский сенат начал заниматься галльскими делами. Его внимание было возбуждено событиями, которые, к счастью, мы можем точно определить, сближая факты, связи между которыми до сих пор не замечали. Цезарь говорит нам (В. G., I, 31), что вождь эдуев Дивитиак был отправлен послом в Рим, а Цицерон утверждает (Di divin., I, 41, 90), что Дивитиак был друидом и его, Цицерона, гостем в Риме. Следовательно, весьма вероятно, что Дивитиак воспользовался гостеприимством Цицерона, когда прибыл в Рим с посольством, о котором говорит Цезарь. Но когда и для чего Дивитиак был послан в Рим сенатом эдуев? Хотя ни Цезарь, ни Цицерон не дают нам никаких хронологических указаний, первый все же косвенно помогает определить время посольства, говоря (В. G., I, 35), что в 61 году (M. Messala, M. Pisone consulibus) сенат издал декрет, который, подтверждая еще раз за эдуями статус друзей и союзников римского народа, рекомендует правителю нарбонской Галлии защищать их. Не приезжал ли Дивитиак в Рим, чтобы добиться этого декрета? Предположение кажется мне очень вероятным. Дивитиак был, судя по Комментариям, вождем романофильской партии эдуев; естественно, что правительство эдуев воспользовалось им для ведения переговоров в Риме. Что касается оснований, побуждавших эдуев просить помощи у Рима, то Цезарь (В. G., I, 31) косвенно опять дает нам их понять с достаточной ясностью: эдуи хотели получить помощь Рима в своей войне с царем свевов Ариовистом.

Следовательно, вполне вероятно, что в 62-м или 61 году Дивитиак прибыл в Рим, описал сенаторам печальное положение Галлии, объяснил им «германскую опасность», угрожавшую ей с возрастанием могущества Ариовиста, и возвратился в Галлию, получив от сената декрет, о котором говорит Цезарь. Этот декрет уполномочивал эдуев хлопотать у правителей нарбонской и Цизальпинской Галлии о том, чтобы получить помощь их легионов против Ариовиста. Но в следующем 60 году сложилось парадоксальное положение: Ариовист начал в Риме переговоры, чтобы в свою очередь быть объявленным, подобно его врагам — эдуям, другом и союзником Рима. Плиний (Η. Ν., II, 67, 170) косвенно указывает нам на этот факт, рассказывая, что Ариовист сделал значительные подарки Метеллу, одному из консулов 60 года. Так как мы знаем, что в следующем 59 году Цезарь в качестве консула предоставил царю свевов желанный титул, то мы можем думать, что подарки, сделанные Метеллу, должны были подготовить почву для переговоров. Факт очень странный. Конечно, внешняя политика Рима, отданная некомпетентным котериям сената, честолюбию, злобе и интригам партий и необдуманным голосованиям комиций, была в эту эпоху очень противоречивой. Но сколь бы велики ни были ее непоследовательность и легкомыслие, отказываешься верить, чтобы сенаторы дошли до объявления друзьями и союзниками Рима двух врагов, находившихся в состоянии войны. По крайней мере, если не допускать, что все в Риме сошли с ума, то этот двойной союз с эдуями и свевами был бы непонятен, если бы только какое-нибудь событие не изменило положения Галлии так, что убедило бы римлян в возможности и полезности сближения Ариовиста с эдуями. Мы можем, следовательно, утверждать, не боясь ошибиться, что в течение 61 года в Галлии произошло нечто важное, что могло повлиять на изменение общего положения в стране. Действительно, в первых главах Комментариев Цезарь рассказывает нам, что в 61 году гельветы, один из самых варварских и воинственных галльских народов, позволили одному из своих вождей Оргеторигу убедить себя вторгнуться в Галлию и завоевать ее. Со своей стороны Цицерон своим письмом к Аттику от 15 марта 60 года сообщает нам, что уже в начале года в Риме живо интересовались этими проектами гельветов, и добавляет новые детали об их движении: «Боятся войны в Галлии. Достоверно известно, что гельветы взялись за оружие и вторгаются в Провинцию. Сенат решил, чтобы консулы бросили жребий, касающийся обеих Галлий, произвели набор, приостановили роспуск солдат и отправили послов к галльским народам с целью отвлечь их от гельветов».[917] Цицерон, по-видимому, боялся сплочения галльских народов вокруг гельветов, и эта несколько отличная версия не противоречит, но дополняет версию Цезаря. Гельветы хотели, прежде чем вторгнуться в Галлию, найти помощь и союзников в стране для основания под своей военной гегемонией Великой Галльской империи. Не объясняет ли эта эмиграция гельветов того коренного изменения положения, о котором мы говорили? Кажется, что ответ не может вызвать сомнений. Ожидаемое гельветами вторжение должно было страшить как эдуев и Ариовиста, так и римлян. Если эдуи, ослабевшие во взаимной борьбе, рисковали быть уничтоженными гельветской коалицией, то и римляне еще очень живо помнили страшное вторжение кимвров и тевтонов, в котором участвовали и гельветы. Не попытаются ли они повторить его, оказавшись во главе Галлии. Следовательно, римляне, свевы и эдуи были заинтересованы в объединении против общего врага.

До сих пор все кажется ясным. Хотя мало склонные к занятию галльскими делами римские политики должны были наконец признаться, что вторжение гельветов вынуждает их принять оборонительные меры. Сенат думал предупредить случайное развитие событий при помощи декрета, о котором говорит в своем письме Цицерон; другие, как Метелл и Цезарь, готовы были дополнить эти меры союзом Ариовиста с Римом, при котором последний должен был выступить примирителем между свевами и эдуями. В общем, угроза гельветов заставила союз Рима и эдуев против Ариовиста потерять свой наступательный характер. Первые шаги этой политики, относящиеся уже к 60 году, становятся, таким образом, очень ясными.