Зов Оз-моры - Андрей Хворостов

— Он ведь не касался моего веника и не сказал: «Моя душа отныне твоя».

— Скажет! — веско ответила Варвара. — Обещаю тебе: Уговорю его. Денис отдаст тебе душу. Не хочу его терять. Никогда.

— Подумаю, Толганя… когда… — молвила Дева воды.

Она оборвала фразу, потому что за дверью послышался шум, и скоро в покои постучался хозяин.

— Чего ты здесь делаешь? — строго спросил он выглянувшую Ведь-аву. — За постой платить надо! Снимешь покои, «важная особа»?

— Сниму самые лучшие. Для богатых постояльцев. Те, что для купцов, дворян и сынов боярских бережёшь.

— Это будет дорого стоить.

— Я никогда не торгуюсь. Заплачу, сколько попросишь.

Владелец заезжего дома назвал цену.

— Мне бы до Волхова дойти, — вздохнула Ведь-ава. — Деньги там, в реке.

«Она рассудка чаем не полишилась? Зело, зело похоже…» — задумался хозяин и сурово сказал:

— Отправляйся немедля. Чтоб к заревой деньги были.

— Раньше будут, — засмеялась она.

Ведь-ава выскочила в город, добежала до реки, нашла укромное место на берегу, разделась и погрузилась в воду Волхова. Вынырнула она действительно очень скоро. В руке у неё был мешочек, полный серебра. Богиня не спеша оделась и вернулась в заезжий дом.

— А, важная особа подъявилась! — засмеялся хозяин.

— Вот деньги, — ответила она. — Рубль за ночь заплачу.

Насмешливая мина сразу же слетела с лица хозяина заезжего дома. «Ишь богачиха! — подумал он. — Придурчивая богачиха! Что мне теперь делать? Эта красава может учудить что хошь, распугать всех постояльцев. И не откажешь ведь уже …»

Он повёл Ведь-аву на второй этаж в роскошные, но самые дальние, угловые покои заезжего дома. «Там эта блажница будет не на виду, — решил он. — Глядишь, и дурь её никто не заметит».

Дева воды только обрадовалась этому: поменьше будет завистливых женских и масленых мужских взглядов, которые уже до колик ей обрыднули. Она заперлась в покоях, завалилась на пуховую перину и проспала до тех пор, пока из-за двери до неё не донеслись мужские голоса. «Это Денис с Михаилом и Григорием прибыли», — поняла она и прислушалась.

— Ваши супряжанки совсем стыд потеряли! — жаловался хозяин. — Обе голые сюда заявились. В реке, видать, плавали, а платья и сорочки бросили на бережку. Вот и утащили тати их одёжу. Манька ещё и кошель с серебром в Волхове стеряла. Потом бегала, ныряла за ним. Отыскала, однако! Уплатила мне рубль за ночь постоя. Как боярыня жить захотела. Разоряет она тебя, Михалка, изрешишься ты с ней! Говорили тебе, поди, мудрые люди: не женись на красовитой. Говорили, а ты не послушал. Теперь смотри за ней!

— Она не моя супружница, — открестился от неё Михаил.

— Кто ж она?

— Подруга Варварина, — нашёлся Денис.

— «Важная особа»! — ухмыльнулся хозяин. — Так твоя супряжанка сказала.

— А ты верь супруге моей. Она зря не скажет. Игумен на Кожозере — её близкая родня. Глядишь, патриархом станет.

— Кто кем станет, токмо Бог ведает, — ответил владелец заезжего дома. — Однако и игумен — не репни мешок. Буду знать.

«Вот не думала, что у Дениса язык без костей! — разозлилась Ведь-ава. — Всё выболтал! Хорошо хоть не сказал, что Никита мне сын. А то смешно бы вышло».

Она заглянула в зеркало и начала с упоением рассматривать своё лицо — очень молодое, почти юное, со светлой-светлой тугой кожей, напоминающей китайскую ценину[2]. «Да, забавно, — усмехнулась Дева воды. — Мать игумена! Ему ведь уже тридцать два. Поставь нас рядом, я бы скорей за его дочь сошла, а не он за моего сына».

Скоро шум в коридоре утих, и она опять уснула.

Когда утром Дева воды спустилась вниз, чтобы поесть, Михаил с подьячим уже были на приёме в Поместном столе.

— Нашлись деревни, — сказал Михаил дьяку. — Ни одна не заброшена, во всех трёх люди живут.

— Как же вы туда проехали?

— С помощью Господа нашего, — ответил дворовый Боборыкина. — И татей одолели тоже с Божьей помощью.

— Как же вы совладали с ними? — удивлённо покачал головой чиновник Поместного приказа. — Вас же четверо было, а их двенадцать.

— Добрую охрану Боборыкин мне дал. Что Денис, что Григорий — один другого крепче. Десятерых вдвоём зарубили!

— Нарядим грамоту в Стрелецкий приказ, — пообещал дьяк. — Пусть их наградят. Ну, а тебе Роман Фёдорович спасибо отдаст. За то, что нашёл его деревни. В долгу не останется. Езжай теперь в Тонбов.

-

[1] Для знаку — для отчётности.

[2] Цениной в XVII веке на Руси называли глазурованный фарфор.

Глава 48. Последняя битва Быкова

Ночью тяжёлые капли дождя выбили ямки в упругой и влажной, пронизанной корнями пырея земле. Во время прежнего налёта, меньше недели назад, татары пробили брешь в Козловском вале: выкорчевали надолбы и срыли насыпь, пытаясь засыпать ров. Русские их прогнали, но восстановить повреждённый участок успели лишь отчасти.

На скользкую, не обсохшую за утро насыпь поднялись, испачкав бурой грязью сафьяновые сапоги, два пожилых командира в новых бехтерцах. У одного на седой голове был украшенный позолотой шишак, у другого — начищенная до блеска ерихонка, помятая сабельными ударами.

— Понимаешь, Борисыч, зачем я тебя позвал? — прошамкал первый. — Татары вновь сюда идут. Теперь их ещё больше. На этот раз вал их не сдержит, ведь надолбы мы врыть не успели. Бой будет трудным.

— Это и барану ясно, Василич, — усмехнулся второй. — Как думаешь, почему я доспехи надел?

— Я, конечно, лишил тебя головства, — виновато сказал Биркин. — Но ведь не по своей воле, а по царёвой дури. Прошу тебя по-дружески: пособи Петрушке Красникову! Он, боюсь, не справится с обороной Бельского городка. Ну, какой из него голова! О своих поместьях он думает, а не о Козлове-городе. Не уважают его стрельцы, а служилые по отечеству и подавно. Послушают они одного тебя!

— Стрельцы… — хмыкнул Быков. — Им бы торговать, мошну набивать. Токмо собственным примером их и можно на бой вдохновить. Но я-то им больше не начальник.

— Ужели не поможешь? — заволновался козловский воевода. — Признаю́т они тебя. По-прежнему признаю́т.

— Добро, Василич, — кивнул Путила Борисович. — На тебя зла не держу, а Козлов мне уже родным стал. Он падёт, ежели Бельский городок не задержит татар до прихода подкрепления… а Роман Фёдорович, похоже, не торопится его посылать. Вот подлец! Нарочно время тянет. Хочет, чтоб весь удар на нас пришёлся, а у него потерь не было.

— Так и мы в том году не рвались ему помогать. Вспомни, когда ты подошёл к стенам Тонбова. Там уже вовсю осада шла.

— Не выгораживай его, Василич! — рыкнул Быков. — Не он