Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Действительно, на стройке все прибавлялось число работающих. Однажды она потребовала, чтобы я пришел вместе с представителем заказчика «принять колера». Я удивился, так как цветовое решение было заранее уже определено. Придя на место, я увидел, что кусок гладкой стены был закрашен квадратами условленного голубого цвета, но с различными трудноразличимыми оттенками. Выбрав один из них, показавшийся наиболее подходящим, под ним прямо на стене подписались представитель завода и я.

Однажды, придя на завод, я увидел стоящего на высоком берегу затона директора с начальником ОКСа, смотрящими на стоящие в затоне суда. Их внимание привлек дебаркадер, вдруг засиявший свежим голубым цветом. Перебравшись на дебаркадер, я обнаружил, что на нем одновременно работают маляры в количестве, намного превышающем указанное в наряде. Работы, в состав которых входили росписи и трафареты в зале ресторана, были выполнены даже до срока. При этом никакого технического руководства работами с моей стороны не требовалось.

Уже теперь, общаясь с рабочими на строительстве собственной дачи, я вспоминал саратовских мастеров с чувством чего-то безвозвратно утерянного, не только мастерства, но, главное, врожденной ответственности и гордости за свой труд.

За короткий срок работы в артели я немножко «прибарахлился», заказав себе два шевиотовых костюма.

Поступив на работу в артель, я нашел себе жилье, сняв угол в одноэтажном частном домике, которым владела одинокая старая вдова тетя Поля. Она согласилась готовить мне завтраки и ужины, так что я жил у нее в относительном комфорте. Правда, она все время «доставала» меня предложениями жениться. Один из «проектов» ее особенно занимал: девушка из богатой семьи. Они занимаются тем, что изготавливают ковры — одеяла, разрисованные под трафарет лебедями, плавающими среди кувшинок, и другими подобными живописными шедеврами. Реализация на рынке этих ковров приносила им большой достаток. За время жизни у нее она так ко мне привязалась, что, когда я уезжал уже в Москву, горько рыдала.

Вася Кирьязи устроился работать помощником печника в Энгельсе. Тогда еще не было автомобильного моста через Волгу. Зимой ходил по льду автобус, а летом работала переправа катером. Во время осеннего и весеннего ледохода связь вообще прерывалась. Поэтому Вася в Саратове появлялся редко. Но когда приезжал, мы с ним музицировали на мандолине с гитарой.

Вечерами я захаживал в Дом культуры железнодорожников, находившийся неподалеку, в Парке Очкина. Там я некоторое время играл в струнном ансамбле на балалайке-басе и участвовал в драматическом кружке.

Заработная плата прораба была небольшой, всего 600 рублей. Но к ней добавлялась «прогрессивка», размер которой доходил до 100 процентов, и оплата проектных работ, стоимость которых включалась в «процентовки» и оплачивалась в полном объеме. Поэтому уже через два-три месяца я стал получать до 1500 рублей, что считалось очень высоким заработком.

Устроившись с работой и бытом, я все-таки испытывал «комплекс неполноценности». Чувствовал, что без документов об образовании добиться чего-нибудь в жизни дальше невозможно. Представлялось, что наилучшие условия дальнейшего продвижения в жизни могут быть в Москве, где кроме Рогожкиных у меня не было близких людей.

Представился случай побывать в Москве в командировке — нужно было получить из капитального ремонта грузовую автомашину.

В феврале 1950 года я приехал на несколько дней. Помимо хождения на авторемонтный завод, я стал искать возможностей к перемене места жительства и работы. Еще прежде мне удалось выяснить, что прописаться в Москве бесперспективно, можно устроиться в Подмосковье, если удастся там найти работу. Читая многочисленные щиты справок, висевшие в те годы на заборах и стенах домов, нашел организацию, имевшую многочисленные строительные участки в разных местах Московской области. Зашел туда для выяснения. Оказалось, что потребность велика и можно надеяться получить место мастера-десятника.

Вернувшись в Саратов, стал вести разговоры с председателем и техноруком об увольнении.

Отпускать не хотели. Только уже осенью 1950 года меня решили отпустить восвояси.

Настало время прощаться с Саратовом, где у меня завелось множество знакомых, со многими установились приятельские отношения.

И в городе осталось много следов моей строительной деятельности: здание поликлиники, построенное вновь, одноэтажное деревянное, рубленное из бревен на кирпичном полуподвале (теперь оно, наверное, уже разобрано), здание фельдшерско-акушерской школы, где деревянные перекрытия были заменены на монолитные железобетонные, дом-музей Чернышевского, директором которого в то время была внучка знаменитого революционера, детский дом «Красный городок», располагавшийся в древней постройки кирпичных корпусах бывшего монастыря, теперь от него остались лишь монастырские ворота, учебный корпус автодорожного института, в котором руками той же Максимовой производился косметический ремонт.

Осенью я получил расчет. Провожать меня в одном из кафе на проспекте Кирова собралось все руководство артели во главе с председателем. До этого я с Иваном Кирьязи заказал там столик и пригласил только прорабов. Когда же явились все члены правления, это оказалось для меня неожиданным. Моих денег, полученных при расчете, не хватило бы, чтоб рассчитаться, но к моим 100 или 200 рублям добавили в складчину, чего не хватало.

Наутро, распрощавшись с тетей Полей, сел в заказанное накануне такси и поехал в аэропорт: решил лететь самолетом, в то время еще редким видом транспорта. Через несколько часов был уже в Москве, которую мне предстояло завоевывать, как Париж бальзаковскому Растиньяку из «Утраченных иллюзий».

Тогда поселок при станции Лосиноостровская, в конце войны переименованный в город Бабушкин, был застроен одноэтажными деревянными домами, в основном частными, стоявшими среди сосен. Во всем городе было всего два четырехэтажных кирпичных дома (если не считать военного городка при погранучилище, который местные жители называли «Военка»): здания бывшего горсовета — серого дома вблизи станции, где теперь булочная и галантерея, — и дома, в котором теперь суд и военкомат.

В одном из частных домов Мария Викторовна нашла мне комнату за 200 или 300 рублей в месяц. По справке, свидетельствовавшей о том, что я принят на работу, получил временную прописку.

Сразу же пошел по адресу, который узнал еще во время командировки в феврале: управление экскаваторных работ треста «Спецстрой» Министерства строительных материалов. Мне тут же предложили место работы: два участка — Хотьковский и у станции Воронок. Оба — по Ярославской железной дороге, но в разных направлениях от Мытищ. Хотьково — в сторону Загорска, Воронок — к Монино.