Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— Нет! — крикнула она. — Нет! — Она понизила голос. — Мне нужен ты без всего остального. Только ты, и точка. Только ты и я. Мы придумаем себе новые имена, свои правила игры. Никого больше не будет, ни папы, ни мамы. Мы будем печатать свои газеты, свои удостоверения, свои хлебные карточки; мы будем своим собственным народом. — Она шептала, ее глаза светились.

— Ты шпион, — сказала она ему в самое ухо. — Тайный агент. У тебя есть пистолет.

— Нож лучше, от него нет шума, — сказал он.

Она рассмеялась и смеялась, пока не заметила синяки у него на плечах. Она прикоснулась к ним с любопытством, с каким-то странным уважением — как дети трогают мертвую птицу.

Закутавшись, в плащ, она взяла корзину и пошла за покупками. Лейзер оделся, побрился с холодной водой, разглядывая свое осунувшееся лицо в кривом зеркале над умывальником. Девушка вернулась около полудня и казалась озабоченной.

— В городе полно солдат. И военные грузовики. Что им здесь надо?

— Может, ищут кого-то.

— Они просто сидят, пьют пиво.

— Какие солдаты?

— Не знаю какие. Русские. Откуда мне знать?

Он пошел к двери:

— Вернусь через час.

Она сказала:

— Ты хочешь удрать от меня.

Взяла его за локоть и стала глядеть на него, готовясь устроить сцену.

— Я вернусь. Может, приду позже. Может, вечером. Но если приду…

— Да?

— Это будет опасно для тебя. Я должен буду… кое-что сделать здесь. Опасное.

Она поцеловала его, просто и с легкостью.

— Я люблю опасность, — сказала она.

— В четыре часа, — сказал Джонсон, — если он еще живой.

— Конечно, он жив, — сердито возразил Эйвери. — Почему вы так говорите?

Холдейн вмешался:

— Не будьте ослом, Эйвери. Это технический термин. Мертвые или живые агенты. С его физическим состоянием ничего общего не имеет.

Леклерк легонько барабанил пальцами по столу.

— Все с ним будет в порядке, — сказал он. — Фреда убить не просто. У него большой опыт. — Дневной свет явно взбодрил его. Он взглянул на часы. — Что случилось с тем курьером, хотел бы я знать.

Лейзер щурился, глядя на солдат, будто вышел на солнце из темноты. Они заполнили кафе, разглядывали витрины, девушек. На площади стояли грузовики, колеса их были покрыты толстым слоем красной грязи, капоты припорошены снегом. Он стал считать — их оказалось девять. У некоторых сзади были тяжелые крюки для прицепов, у других на помятых дверцах было что-то написано по-русски или стояли какие-то цифры и обозначения. На обмундировании водителей он заметил знаки различия одного цвета с погонами — стало ясно, что водители из разных частей.

Вернувшись на главную улицу, он протолкнулся к кафе и попросил пива. Полдюжины солдат с печальным видом сидели за одним столом, на котором стояло всего три бутылки. Лейзер улыбнулся им — такой подбадривающей улыбкой улыбается уставшая проститутка. Он отдал им честь, как положено в Советской Армии, и они посмотрели на него как на сумасшедшего. Он оставил кружку недопитой и пошел опять на площадь, где стайка детей собралась вокруг грузовиков. Водители уговаривали их разойтись.

Он обошел город, зашел в дюжину кафе, но никто с ним не заговаривал, потому что он не был знаком ни с кем. Везде сидели или стояли группами солдаты, они выглядели смущенными, будто догадывались, что их пригнали сюда без всякой цели.

Он поел сосисок и выпил немного «Штайнхегера», потом пошел на станцию поглядеть, что делалось там. Из-за своего окошка за ним наблюдал тот же самый человек, на этот раз без подозрительности, и все-таки Лейзер понял, хотя это ничего не меняло, что он-то и доложил о нем в полицию.

Возвращаясь со станции, он проходил мимо кино. Несколько девушек собрались у рекламных фотографий, он подошел и встал рядом с ними, сделав вид, что тоже разглядывает снимки. Тут возник какой-то тяжелый неровный гул, улица наполнилась гудками, грохотом двигателей, железа и войны. Лейзер отступил в фойе и увидел, как девушки повернулись и кассирша поднялась со стула в своей будке. Старик перекрестился, он был одноглазый и носил шляпу набекрень. Через город катились танки, на них сидели солдаты с автоматами. Орудийные стволы были слишком длинные, кое-где на них белел снег. Лейзер дождался, когда они пройдут, и быстро пошел через площадь.

— Что они там делают? — спросила она и заглянула ему в глаза. — Ты боишься, — прошептала она, но он покачал головой. — Ты боишься, — повторила она.

— Это я убил мальчишку, — сказал он.

Он подошел к умывальнику и стал изучать свое лицо о той тщательностью, с какой себя разглядывает преступник, услышавший приговор. Она подошла сзади, прижалась к нему и обняла. Он обернулся, схватил ее в охапку и потащил через комнату. Она яростно сопротивлялась, кого-то звала, что-то выкрикивала, проклинала его, прижимала его, мир горел огнем, и жили только двое, они плакали, смеялись, падали, неловкие любовники в неловком триумфе, ничего не существовало, кроме них двоих, в те минуты они оба стремились добрать от жизни чего не успели; в те минуты тьма отступила.

Джонсон высунулся из окна и осторожно потянул на себя антенну; удостоверившись, что она надежно закреплена, он вперил взгляд в передатчик, словно гонщик перед стартом, без надобности регулируя приборы. Леклерк смотрел на него с восхищением.

— Великолепная работа, Джонсон. Великолепная работа. Мы должны отблагодарить вас. — Лицо у Леклерка сияло, как будто он только что побрился. В бледном свете он выглядел странно хрупким. — Я считаю, что после следующей передачи нам пора возвращаться в Лондон. — Он рассмеялся. — Нас ведь ждет работа. Сейчас не сезон для отдыха на континенте.

Джонсон будто не слышал. Он поднял руку.

— Осталось тридцать минут, — сказал он, — Скоро я попрошу вас некоторое время не разговаривать, господа. — Он напоминал затейника на детском празднике. — Фред ужасно пунктуален, — громко заметил он.

Леклерк обратился к Эйвери:

— Джон, вы один из тех немногих людей, кому в мирных условиях посчастливилось наблюдать военную операцию. — Видно, ему хотелось поговорить.

— Да. Я вам очень благодарен.

Не за что благодарить. Вы отлично поработали, мы оценили это. Благодарность тут ни при чем. В нашей работе вы добились очень редкого результата — вы догадываетесь, что я имею в виду?

Эйвери сказал — нет.

— Вы добились того, что стали нравиться агенту. Обыкновенно — спросите у Эйдриана — отношения между агентом и теми, кто стоит над ними, омрачены подозрениями. Во-первых, он злится на вышестоящих, за то, что они не делают сами эту работу. Он подозревает у них какие-то тайные мотивы, подозревает их в некомпетентности, двойственности. Но мы ведь не Цирк, Джон: мы ведем себя иначе.

Эйвери кивнул:

— Конечно.

«Вы с Эйдрианом сделали больше того. И я хочу, чтобы, если это понадобится нам в будущем, мы бы смогли использовать те же приемы, те же средства, ту же специфику, то есть группу Эйвери-Холдейн. Иначе говоря, — большим и указательным пальцем Леклерк потер переносицу, — опыт вашей работы пойдет нам всем на пользу. Спасибо вам.

Холдейн подошел к печи и, легонько потирая ладони, стал согревать руки.

— Что касается Будапешта, — продолжал Леклерк уже громче, воодушевляясь и вместе с тем желая развеять интимную атмосферу, которая с угрожающей внезапностью возникла между ними, — там полная реорганизация. Не меньше. Они продвигают танки к границе. В Министерстве говорят о передней стратегии. У руководства это вызывает острый интерес.

Эйвери спросил:

— Больше, чем задачи Мотыля?

— Нет, нет, — сказал Леклерк как бы между прочим. — Все эти отдельные события — лишь части общего целого. В Министерстве отношение к этому очень серьезное. Черточка здесь, черточка там — все надо связать вместе.

— Конечно. — мягко сказал Эйвери. — Мы сами не можем всего охватить. Всей картины нам не увидеть. — Он старался помочь Леклерку. — Нам не видна перспектива.

— Когда вернемся в Лондон, — предложил Леклерк, — давайте пообедаем, Джон, вместе с вашей женой, приходите вдвоем. Я уже думал об этом. Пойдем в мой клуб. Нас отлично накормят, ваша жена будет довольна.

— Вы говорили об этом. Я спрашивал Сару. Мы с удовольствием пойдем. Сейчас у нас как раз живет теща. Она останется с ребенком.

— Я очень рад. Не забудьте.

— Нам будет очень приятно.

— А меня не приглашают? — застенчиво спросил Холдейн.

— Отчего же, Эйдриан. Значит, нас будет четверо. Отлично. — Его голос изменился. — Кстати, землевладельцы жаловались, что тот дом в Оксфорде мы оставили в плачевном состоянии.

— В плачевном состоянии? — сердито повторил Холдейн.