Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

Он встал, собираясь уходить.

— Я, пожалуй, пойду поищу ту дешевую гостиницу.

Он положил на стол немного денег. Девушка прошептала:

— У меня есть своя комната. В новой квартире, за Фриденсплатц. В доме, где живут рабочие. Мне там никто не мешает. Я сделаю все, что вы хотите.

Лейзер покачал головой. Он взял свой багаж и пошел к двери. Она все еще смотрела на него, я он понял, что она о чем-то догадывалась.

— До свидания, — сказал он.

— Я ничего не скажу. Возьмите меня с собой.

— Я выпил, — пробормотал Лейзер. — Мы ни о чем не говорили. Вы все время слушали свою пластинку.

Им обоим стало страшно. Девушка сказала:

— Да, все время играла пластинка.

— Вы уверены, что город не закрывали вообще? Лангдорн, Волькен и Калькштадт — полтора месяца назад?

— Кому надо закрывать наш город и зачем?

— Даже станцию не закрывали?

Она быстро проговорила:

— Насчет станции не знаю. Район был закрыт на три дня в ноябре. Никто не знает — почему. Здесь стояли русские, военные, человек пятьдесят. Их разместили в городе. В середине ноября.

— Пятьдесят? Какое снаряжение?

— Грузовики. По слухам, севернее проходили учения. Оставайтесь у меня на ночь. Оставайтесь! Давайте я пойду с вами. Куда угодно.

— Какого цвета погоны?.

— Не помню.

— Откуда приехали военные?

— Они были новенькие. Двое из Ленинграда, два брата.

— Куда отправились?

— На север. Послушайте, никто никогда не узнает. Я не болтлива, я не из таких. Я все для вас сделаю, что угодно.

— В сторону Ростока?

— Они сказали, в Росток. Сказали — никому не говорить. Потом партийные товарищи обошли все дома.

Лейзер кивнул. Он вспотел.

— До свидания, — сказал он.

— А завтра, а завтрашняя ночь? Я все для вас сделаю.

— Может быть. Никому не говорите, вы поняли?

Она кивнула.

— Я никому ничего не скажу, — проговорила она, — потому что мне все равно. Спрашивайте многоквартирный дом за Фриденсплатц. Квартира девятнадцать. Приходите в любое время. Я открою дверь. Два звонка, чтобы соседи знали, что ко мне. Платить не нужно. Будьте осторожны, — сказала она. — Везде люди. В Вильмсдорфе убили одного парня.

Он дошел до рыночной площади — пока все сходилось. — дальше ему предстояло найти колокольню и ту дешевую гостиницу. В темноте вокруг сновали сутулые фигуры; на некоторых были обноски военной формы; шинели и пилотки времен войны. То и дело в бледном свете уличных фонарей мелькали хмурые лица, и он пытался разглядеть в них те качества, которые ненавидел. Он говорил себе: «Вот этого надо ненавидеть, у него как раз тот возраст», но ничего не получалось. Они для него были пустотой. Может быть, в каком-нибудь другом городе, другом месте он найдет тех, что нужно, и будет ненавидеть, но не здесь. Эти были просто пожилые люди, ничего больше; такие же несчастные, как он, и одинокие. Колокольня была черной и пустой. Вдруг ему вспомнилась сторожевая вышка на границе и его автомастерская в двенадцатом часу, вспомнился тот миг, в который он убил часового: просто мальчишку, каким Лейзер сам был во время войны, даже моложе Эйвери.

— Сейчас он уже должен быть там, — сказал Эйвери.

— Верно, Джон. Уже должен, а как же иначе? Час ходьбы. Да реку пересечь.

Он запел. Никто не подхватил. Они молча поглядывали друг на друга.

— Вы вообще знаете клуб «Алиби»? — вдруг спросил Джонсон. — Рядом с улицей Вилье? Многие из старой команды приходят туда посидеть. Надо, чтобы вы тоже пришли как-нибудь вечерком, когда мы вернемся домой.

— Спасибо, — ответил Эйвери. — С удовольствием.

— Особенно хорошо на Рождество, — сказал он. — В это время я там бываю. Хорошие ребята собираются. Кто-нибудь один или двое даже надевают форму.

— Наверно, очень приятно.

— На Новый год все приходят с женами. Вы могли бы взять свою.

— Отлично.

Джонсон подмигнул:

— Или девушку.

— У меня нет другой девушки, кроме Сары, — сказал Эйвери.

Зазвонил телефон. Леклерк встал, чтобы взять трубку.

Глава 20

Он опустил на пол рюкзак и чемодан и оглядел стены. У окна была розетка. Дверь не запиралась, поэтому он придвинул к ней кресло. Потом снял ботинки и лег на кровать. Вспомнилось, как девушка поглаживала его руки кончиками пальцев, вспомнились нервные движения ее губ и обманчивый блеск ее глаз в сумраке. Сколько пройдет времени, прежде чем она его предаст?

Вспомнился Эйвери: теплота и английская сдержанность их зарождавшейся дружбы, его юное лицо, блестящее от дождя, и смущенный, застенчивый взгляд, когда он протирал очки. Конечно же, Эйвери сразу сказал, что ему тридцать два, просто Лейзер не расслышал.

Он посмотрел на потолок. Через час надо будет развернуть антенну.

Комната была большая и пустая, с мраморной раковиной в углу. От раковины в пол уходила труба, очень хотелось надеяться, что она заземлена. Он включил воду: слава Богу, пошла холодная. Джек говорил, что теплые трубы — рискованное дело. Он вытащил нож и тщательно зачистил трубу с одной стороны. Заземление очень важно, говорил Джек. Если ничего другого не получится, говорил он, положите провод заземления под ковер, зигзагообразно, на длину антенны. Но ковра не было, пришлось воспользоваться трубой. Ни ковра, ни занавесок.

Перед ним стоял тяжелый платяной шкаф с выгнутыми дверцами. Когда-то, наверное, это была лучшая гостиница в городе. Остался запах турецкого табака, дорогих духов и какого-то дезинфекционного средства. По серым оштукатуренным стенам мрачными тенями расползалась сырость, но распространяться ей мешали какие-то таинственные свойства дома, оставившие сухую дорожку на потолке. Кое-где от сырости штукатурка выкрошилась, образовались рваные островки белой плесени, из замазанных трещин белыми реками сбегали потеки. Лейзер разглядывал их, прислушиваясь к малейшим звукам, доносившимся с улицы.

На стене висела картина, изображавшая рабочих в поле с запруженной в плуг лошадью. На горизонте был виден трактор. Лейзер снова услышал мягкий голос Джонсона, говорившего об антенне: «Устанавливать антенну в комнате чертовски сложно, но вам придется это делать. Теперь слушайте: зигзагообразно через комнату, на один фут и четверть длины вашей волны ниже потолка. Располагайте провода как можно дальше друг от друга, Фред, и чтобы они не шли параллельно электропроводке и каким-нибудь железным планкам. Да смотрите, не замкните ее на себя, Фред, а то она вас затрахает». Джонсон всегда прибавлял что-нибудь шутливое с намеком на половой акт. чтобы простым людям было легче запомнить.

Лейзер подумал: зацеплю ее за картину, потом протяну в дальний конец комнаты. В эту штукатурку можно вбить гвоздь; он огляделся в поисках гвоздя или булавки и заметил бронзовый крюк для карниза над окном. Он встал, вывинтил ручку бритвы. Кусок провода закрепил справа от двери и намотал на дверную ручку — если кто-нибудь что-то заподозрит и попытается открыть дверь, провод должен помешать повернуть ручку. Из тайника в держателе бритвы извлек скомканный клочок шелковой ткани и крупными пальцами тщательно разгладил на колене. В кармане нашел карандаш и стал затачивать, не сдвигаясь с края кровати, где сидел, чтобы не смялся шелк. Дважды грифель ломался, стружки собирались на полу между ног. Он начал писать в блокноте заглавными буквами — так заключенный пишет жене — и каждый раз, когда ставил точку, обводил ее кружком, как его учили много лет назад.

Когда донесение было составлено, после каждой второй буквы он прочертил вертикальную линию в асе пары букв обозначил снизу цифровым эквивалентом в соответствии с таблицей, которую держал в голове: иногда ему приходилось прибегать к мнемонической рифме, чтобы вспомнить числа; порой память подводила, тогда он стирал цифры и начинал сначала. Когда он закончил, он разделил цифровую строку на группы по четыре и каждую из них вывел из групп на шелковой ткани; наконец превратил цифры снова в буквы и выписал результат, разделив их на группы по четыре знака.

Страх, как застарелая боль, опять охватил его. Любой звук заставлял настороженно вглядываться в дверь, рука переставала писать. Но он не слышал ничего, внушающего опасения: только поскрипывание стареющего дома, как шум ветра в корабельных снастях.

Он посмотрел на законченное донесение, понимая, что оно слишком длинное, что, если бы он составил его иначе, если бы голова лучше работала, он мог бы сделать его короче, но именно сейчас у него не было сил думать, как это сделать, и в то же время он знал, его учили, что лучше добавить два-три слова, если донесение может прозвучать двусмысленно для адресата. В шифровке было сорок две группы.