Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня, когда космические полеты длятся не часами, а неделями и месяцами, да и загрузка космонавтов работой стала плотна, как, пожалуй, ни в каком ином деле, наши перекидные карточки трансформировались в толстенные гроссбухи, в которых подробно расписан каждый шаг и чуть ли не каждое движение космонавта. И нелегко поверить, что прямыми предками этих гроссбухов являются наши пять-шесть маленьких перекидных карточек с несколькими пунктами – «проверить», «включить», «убедиться» и тому подобное – в каждой.
Еще одно запомнившееся мне с тех дней совещание, в сущности, не очень подходило под это определение. Во всяком случае, насколько я понял, никто его заранее не планировал, повестку дня не намечал и состав участников не определял.
Просто Королев посмотрел на нескольких главных конструкторов и членов Госкомиссии, собравшихся для каких-то очередных согласований и уточнений, и сказал:
– Надо составить «Сообщение ТАСС».
Тут же сел за стол и начал что-то быстро набрасывать на листе бумаги Валентин Петрович Глушко – один из старейших деятелей нашего отечественного ракетостроения, в далеком прошлом организатор разработок электрических двигателей и жидкостных ракет в знаменитой ленинградской Газодинамической лаборатории (ГДЛ), руководитель и главный конструктор коллектива, создавшего беспрецедентно мощные двигатели первых двух ступеней ракеты-носителя «Востока».
Говоря о Глушко, я сейчас употребил слова «один из старейших», но, надо сказать, выглядел он на редкость моложаво, особенно если вспомнить, как много лет провел он в первой шеренге советских ракетостроителей, как много успел в своей жизни сделать, как много трудного и тяжелого порой преподносила ему судьба. Глушко выглядел неожиданно молодо и лицом, и спортивной осанкой, и даже в одежде явно старался не отставать от велений моды. Во всяком случае, Алексей Михайлович Исаев, посмотрев на пестро-твидовый, с разрезом сзади («последний крик» начала шестидесятых годов) пиджак Валентина Петровича, одобрительно и даже как-то почти ласково сказал: «Вот стиляга!»
Итак, В.П. Глушко начал быстро и уверенно писать проект «Сообщения ТАСС». Вводная часть никаких затруднений не вызвала. Некоторая дискуссия возникла только вокруг глагола, характеризующего деятельность космонавта на борту космического корабля.
В самом деле: что он там делает? Просто «находится»? Так что же он – заложник, что ли?.. «Присутствует»? Но это ведь то же самое, что в лоб, что по лбу… И тогда Королев веско и напористо – как он обычно говорил, предвидя возражения, – произнес слово: пилотирует. Араз пилотирует, значит, он – пилот-космонавт… И никто иной!
И тут разгорелась полемика. Посыпались сравнения запланированной деятельности космонавта в корабле «Восток» с деятельностью летчика, пилотирующего – нет, даже не новый опытный самолет и не трансконтинентальный скоростной воздушный лайнер, а, скажем, тихоходный одномоторный Ан-2, совершающий какой-нибудь получасовой рейс из одного районного центра в соседний…
Слов нет, такое сравнение шло отнюдь не в пользу космонавта.
Но, с другой стороны, в его руках уже тогда было сосредоточено никак не меньше функций управления, чем, скажем, в руках воздухоплавателя, летящего на свободном аэростате. У того ведь что есть: балласт, который можно постепенно выбрасывать, чтобы пойти на подъем (или парировать снижение), да веревка от выпускного клапана, действие которого, по существу, обратно действию сброса балласта, – вот и все! Даже поворачивать шар по своему желанию – ориентировать его по странам света – и то воздухоплаватель возможности не имеет. А ведь называется, и справедливо называется, пилотом-воздухоплавателем. Пилотом!..
Наконец, нельзя было забывать и того, что на «Востоке» наряду с основной, автоматической системой управления существовала дублирующая ручная система, в пользовании которой все наши космонавты, начиная с Гагарина, были полностью оттренированы. Да и при безукоризненной работе автоматики за космонавтом во всех случаях оставались функции контроля за работой многочисленных технических устройств «Востока», функции, которые являются бесспорной составной частью понятия «пилотирование»… Исходя из этих соображений, и инструкцию космонавту, в которой были подробно расписаны все его действия, нарекли «Инструкцией по пилотированию космического корабля». По пилотированию!..
А главное, рассуждая о том, как назвать деятельность человека в космическом полете, нельзя было – и это, видимо, отлично понимал Королев – ограничивать себя только первыми полетами «Востоков». Надо было смотреть вперед. Надо было думать о будущем. О том самом будущем, когда космонавт получит в свои руки все необходимые средства управления движением корабля, вплоть до выполнения самых сложных эволюций. Что тогда? Менять успевший утвердиться термин? Сложно, очень сложно это было бы. Сложно не только по причине общеизвестной консервативности натуры человеческой (что проявляется в области терминологии в особенно явном виде), но и потому, что это было бы не очень справедливо по отношению к первым космонавтам, первопроходцам космических путей…
Действительно, когда много лет спустя космонавты научились менять траектории космического полета (так называемые параметры орбиты) и выполнять стыковку космических кораблей, тогда термин «пилотирование космического корабля» стал восприниматься как совершенно естественный, не вызывающий никаких сомнений и выдерживающий любые сравнения. Слово, на котором в конце концов остановились в тот день на космодроме составители проекта «Сообщения ТАСС», оказалось точным.
Насколько я знаю, короткая дискуссия вокруг этого слова была одной из очень немногих, возникших по вопросам космической терминологии. Были еще два года спустя непродолжительные дебаты относительно того, как называть женщину-космонавта, – об этих дебатах я еще расскажу… Были, незадолго до полета Гагарина, внесены некоторые коррективы и в наименование самого старта космического летательного аппарата: издавна бытовавший у ракетостроителей термин «запуск» применительно к полету человека звучал как-то не очень хорошо. Решили называть «пуск». Вот, пожалуй, и все известные мне случаи подобного рода…
А в тот день, когда я присутствовал при составлении проекта «Сообщения ТАСС» о полете первого космического корабля с человеком на борту (сказать «участвовал» не могу, так как того, что принято называть конструктивным вкладом, в создаваемый документ ни в малой степени не внес), – в тот день все это дело заняло, наверное, не более получаса. Проект был написан, прочитан вслух, одобрен всеми присутствующими и отправлен на машинку.
В следующий раз мы вспомнили о нем только двенадцатого апреля, когда Гагарин был уже на орбите.
И вот снова – выезд ракеты из МИКа.
На сей раз это происходит днем. По сравнению с ярким солнечным светом, пронизывающим все вокруг, просторный зал корпуса, который мы видим через расползшиеся в стороны огромные створки ворот, кажется прохладно-сумрачным. Ракета медленно выползает из этого сумрака. Вот ее нижний срез пересекает границу тени и света – и ярко вспыхивает серебром теплоотражающего покрытия, золотом двигательных сопел, красным цветом их
