Случайный рыцарь (Сборник) - Леонид Панасенко

— Ненавижу. И не прощу, — прошептала Саша по-русски.

— Что ты бормочешь? — откинул голову мистер Бассет.

— Глупая карикатура, — Саша положила руки на плечи хозяину. — Нет никакой медведицы. Сдохла. А труп разлагается. Зажимайте носы, господа!

— Говорят, где-то там у вас на севере есть племена, которые закапывают мясо в землю, ждут пока оно протухнет, а потом его жрут. Деликатес! — воскликнул мистер Бассет. — Куда ты спешишь, крошка? На пиршество? Боишься, что всю эту вкуснятину слопают без тебя? Успеешь. Как найдем, кем тебя заменить, так и — валяй. А пока ступай, я намерен просмотреть кой-какие бумаги.

Саша направилась к двери.

— Впрочем, стой! — задержал ее мистер Бассет. — Мне интересна твоя психология. Ответь-ка искренне, ты здорово обижена на меня?

— «Обижена» — не то слово, — Саша постучала кончиком языка по нёбу.

— Если бы не ты была в моей власти, а я — в твоей, чтобы ты со мной сделала? Отвечай честно, не бойся. Саша поглядела на часы, затем в окно.

— У вас дети есть? — спросила она.

— Да, — улыбнулся мистер Бассет.

— А внуки?

— Есть.

— Ничего бы не сделала, — сказала Саша. — Бога бы молила, чтобы дал вам долгую-долгую жизнь, и чтоб вы дожили до той самой поры, когда сыновья моего сына станут взрослыми.

— Они вырастут, и что?

— Вы не знаете, где зимуют раки? — спросила Саша. Мистер Бассет прищурился.

— Где-нибудь в иле, у берега, наверное.

— Славное будет поколение, — заверила хозяина Саша. — Думаю, всем тут поддаст жару. Я пока пойду, хозяин?

9

Солнце давно перевалило Аю-Даг и теперь дымилось над серым, с металлическим отливом, морем, то исчезая в облаках, то роняя сквозь просветы в тучах бледно-желтые отблески на Адолары, волны и скалистый берег. В горах постепенно рассеивался туман, западая в балки и пади. В холодный осиновый лес были вкраплены сочные островки темной хвои, вокруг деревень и поселков на склонах угадывались под снегом виноградники и лавандовые поля. Над фурой глиной откосов висели на колючем кустарнике и нескошенных травах сугробы, обещая, при первом же потеплении, пролиться па обочину мутными водопадами. В стылых овражках, в затишке все еще держались на ветках смерзшиеся, чем-то напоминающие пергамент, листья. На скользких труднодоступных обрывах тускло тлели ягоды кизила. Потерянные самосвалами и намытые на трассу осенними дождями, постреливали из-под шин автомобилей мелкие камешки.

Андрей полагал, что его либо убьют на трассе, либо доставят в аэропорт.

Его привезли на железнодорожный вокзал.

Санек убедился, что кровь больше не заливает лицо Григория, и Григорий погнал «Таврию» назад в Ялту, через Перевал, а Растопчин оказался в купе скорого поезда № 68. В двенадцать десять поезд отправился в Москву. Андрея сопровождали двое — Санек и его приятель Калан, человек из бара.

Поезд тронулся, Андрей лег на нижнюю полку, подсунув под щеку сумку. Притворился, что спит.

— Башмаки сними, эстет долбаный, — сказал Растопчину Калан.

Растопчин не шелохнулся. Конвоиры сидели напротив, попивали коньяк, закусывали копченой курицей, изредка перебрасывались словами. По очереди ходили в тамбур на перекур. Так они просторожили Андрея часа полтора. И снова Калан покинул свое место возле окна, вылез из-за стола, обматерил проводницу, заставляющую пассажиров курить «в морозильнике», и вышел из купе, оставив дверь приоткрытой. Растопчин решил использовать предоставившийся ему шанс. Он, кряхтя, перевернулся на спину, протер глаза, посмотрел на часы, а потом, приподнявшись на правом локте, в мутное окно. Санек насторожился.

— Что пьем, сторожа? — зевнул Андрей и принюхался. — Не накапаешь?

— Двадцать капель, — сказал Санек и перевел взгляд на опустевшую бутылку.

Андрей ударил Санька из положения лежа носком левой ноги под висок, мгновенно вскочил и нанес еще один удар, кулаком в скулу. Санек влип затылком в стену, сполз по куртке, упал на полку, навзничь, под вешалку рядом с дверью, и Растопчин разбил ему, полумертвому, лицо тяжелым каблуком.

Андрей закинул ноги Санька на полку, нащупал пульс (парень был жив), похлопал его по карманам и животу и вытащил из-за пояса, из-под свитера браунинг. Сорвал с вешалки шапку, надел пальто, спрятал оружие под правую руку, сумку перебросил через левое плечо и осторожно выглянул в коридор. Две уродины пялились на телеграфные столбы, за которыми стелился пасмурный степной пейзаж, лейтенант болтал с пенсионером, кто-то нес кефир из ресторана. Калана Растопчин не увидел. Если Каланчик вынудит меня его прикончить, пожалел себя Андрей, придется уматывать в штаты на годы. Там вряд ли найдут, мастера. Андрей захлопнул дверь купе и быстро зашагал по коридору в сторону противоположную той, куда ушел Калан.

Когда Растопчин удалился достаточно далеко от своего купе, он остановился, распахнул межвагонную дверь, дабы в пустом тамбуре был погромче грохот колес и прочего железа, и снял затвор браунинга с предохранителя. Зажег сигарету и стал ждать Калана. Сердце Андрея колотилось по-сумасшедшему, во рту пересохло. Студеный ветер лился за воротник, а по спине текли капли горячего пота. Андрей вытащил из рукава шарф, о котором в спешке позабыл, и обмотал им горло. Гремели колеса, и в такт им звучала в ушах Растопчина какая-то дьявольская оратория. Уже мелькали за стеклами пригороды Джанкоя, когда Калан вылетел на Андрея — хромированное дуло едва не выплюнуло пулю Калану под ребро. Мгновение Растопчин помедлил, позволяя парню отшатнуться, опрокинуться на спину, в падении ногой захлопывая перед собой дверь. Андрей был рад тому, что не выстрелил.

Он убрал оружие в правый карман пальто, дождался проводника и первым из пассажиров поезда выпрыгнул на платформу станции Джанкой.

Он постарался тотчас затеряться в толпе, немного понаблюдал из-за угла кафетерия за растерянным, мечущимся по декабрьскому перрону Каланом и подался на привокзальную площадь.

Две минуты спустя он уже прикуривал очередную сигарету в салоне «Волги», которая уносила Растопчина на Южный Берег. Водитель не торговался — частнику из Джанкоя еще никто в жизни не предлагал за «ходку» тридцать долларов.

В пять часов вечера джанкойская «Волга» затормозила в тихом ялтинском переулке у ворот того самого дворика, откуда утром Санек и его подельники выводили Растопчина.

Дерюга по-прежнему висела на проволоке, голый пластмассовый пупс, игрушка без головы, валялся в луже, подернутой ледком, а ветер сбрасывал дым с печной трубы на белый сад.

Морщась от боли в висках, Растопчин по-старомодному принес еврейке извинения за свой странный утренний визит и печальным голосом поведал женщине истерию о том, как на честного человека неожиданно напали хулиганы, намереваясь завладеть магнитофоном, и в результате… Старуха поверила, вернула Андрею магнитофон, и Андрей отблагодарил ее за понятливость сотней рублей.

Затем он поспешил к Баскакову.

— Понимаешь, старик, — наслаждаясь покоем, рассказывал о своих злоключениях Андрей, — когда эти подонки втащили меня с мороза в гостиничный номер, они, дабы не дать мне окончательно околеть (я ведь живым им нужен был), влили в меня коньяк и заставили одеться. А в кармане пиджака у меня случайно завалялся чужой магнитофон, лейлин магнитофон — как-то раз она затыкала мне им зубы, чтоб я не ныл. И вся сложность заключалась в том, чтобы, не вынимая игрушку, сообразить, как «врубить» ее в режим записи. Благо, Лейла пользовалась карманным «Сони», а сии вещицы мне знакомы. Дальнейший ход моих действий, надеюсь, ясен.

— Везет же некоторым, — хмыкнул в усы Баскаков.

— Мерзавец Григорий, думаю, просто-напросто свихнется от такого контршантажа, — сказал Растопчин, — а его свора будет вспоминать сегодняшний свой прокол до конца жизни.

— Тебе надо переписать кассету, — посоветовал Баскаков.

— Да, — согласился Растопчин. — Пусть будет две, три копии. И в разных местах, мало ли что…

— Подлинник и пару экземпляров плюс, хватит? — спросил архитектор.

— Пожалуй. Один я немедленно вручу Вячеславу. Хочется верить, он уже сегодня выколотит из ребят не только законные наши денежки, но и куш отступных, — сказал Растопчин.

— Если только пойдет на выколачивание отступных.

— Его дело, — махнул рукой Андрей. — А теперь смотри, — он поплелся в прихожую и возвратился в кабинет к Баскакову, держа на ладони браунинг. — Как тебе сувенирчик?

— Трофей? — вскинул брови Баскаков. — Займись кассеткой, а я позвоню Вячеславу, — зевнул Растопчин. — И двум дамам в Москву. Позволишь тебя разорить на два междугородных звонка.

— Позволю, — разрешил Баскаков. — Правда они давно уже международные.

Растопчин прожил у Баскакова два дня, а на третий архитектор отвез Андрея в Симферополь. Они выбрали окружной путь, «береженого Бог бережет», через Севастополь. Они простились в аэропорту «Заводском». Воспользовавшись местной авиалинией, Андрей сначала добрался до Днепропетровска и лишь оттуда направился в Москву.