Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

ПОДРАЗДЕЛ II

О пораженном органе. О самом недуге. О других подверженных ему органах

Среди пишущих об этом предмете я обнаружил некоторые разногласия относительно того, какой именно орган поражает преимущественно этот недуг — то ли это мозг, или сердце, или какая-нибудь другая часть организма. Большинство сходится на том, что это мозг, ибо, будучи своего рода умственным расстройством, недуг не может проявить себя иначе, как поразив мозг, поскольку это соответствующий ему орган или по существующей между ними общности, или по самой их сущности[1030], но проявляет себя этот недуг не в его желудочках и не в виде каких-либо препятствий в них, ибо в таком случае это привело бы к апоплексии или эпилепсии, как справедливо замечает Лауренций[1031]{931}, а проявляется он в холодном сухом расстройстве самой субстанции мозга, которая, будучи поражена, становится либо слишком холодной, либо слишком сухой, или же слишком горячей, как, например, у сумасшедших или тех, кто к этому предрасположен, что подтверждают Гиппократ[1032], Гален, арабы и большинство наших современных авторов. Марко дельи Одди{932} (ссылающийся в своих рекомендациях на Гильдесгейма[1033]), как и пять других цитируемых там авторов, придерживаются противоположного мнения, поскольку страх и печаль, относящиеся к страстям, располагаются в сердце. Однако на это возражение исчерпывающе ответил Монтальт[1034], который не отрицает, что сердце (как доказывает, основываясь на Галене[1035], Меланелий) бывает поражено по причине своего расположения по соседству, как, впрочем, и грудобрюшная преграда и многие другие органы. Они действительно compati [сочувственны друг другу] и в соответствии с законами природы испытывают взаимное расположение, однако поскольку болезнь эта вызвана предваряющим ее воображением вкупе с желанием, коим повинуются жизненные силы, являющиеся подданными этих главных органов, то мозг неизбежно должен быть поражен ею в первую очередь, ведь он — местонахождение рассудка, а уж потом, вслед за ним, и сердце как местонахождение чувства. Этот вопрос подвергли тщательному обсуждению Капиваччи[1036] и Меркуриалис, и оба они умозаключили, что прежде других этой болезни подвержена внутренняя часть мозга, а уж оттуда она передается сердцу и низшим органам, которые сочувственны и приходят поэтому в чрезвычайное расстройство, особенно если это наступает по согласию и побуждающие причины исходят от желудка или из брюшной полости — myrach, как называют ее арабы, — а тогда уж затронуто все тело, печень, и селезенка, которая редко от этого избавлена[1037], и выходное отверстие желудка, и вены брыжейки, и пр. Ведь наше тело подобно часам: стоит только одному колесику нарушить свой ход, как все приходит в расстройство и страдает весь механизм; с таким же восхитительным искусством и гармонией, с такими же совершенными пропорциями создан и человек, как это изящно объяснил в своей «Басне о человеке» Луи Вив{933}.

Почти столько же сомнений возникает и относительно того, что именно поражает этот недуг[1038] — лишь одно воображение или же разум, а может, и то, и другое. Геркулес Саксонский доказывает, основываясь на Галене, Аэцие и Альтомари, что повреждено при этом одно лишь воображение[1039]. Такого же мнения придерживается и Брюэль. А вот Монтальт во второй главе, посвященной Меланхолии, оспаривает это утверждение и приводит множество примеров в доказательство обратного, как, например, в случае с человеком, считавшим себя моллюском, или с одной монахиней, или еще с одним впавшим в отчаяние монахом, который считал, будто он осужден на вечные муки, и которого невозможно было переубедить{934}; следовательно, изъян, считает Монтальт, заключается в разуме в такой же мере, как и в воображении, коль скоро он не исправляет это заблуждение; разум и воображение довольно часто самоустраняются и допускают множество нелепых и смехотворных вещей. Почему бы разуму в таком случае не изобличить ложное мнение, не переубедить, коль скоро наша воля свободна? А посему Авиценна считает, что поражено и то, и другое[1040], под чем подписывается большинство арабов. Той же точки зрения придерживаются Аретей[1041], Гордоний[1042], Гвианери и другие. В завершение этого спора скажем, что никто не сомневается насчет воображения, полагая, что в данном случае оно повреждено и подвержено вредному воздействию; что же до рассудка, то я решаю согласно с врачом из Падуи Альберто Боттони[1043]{935}, что болезнь коренится «сначала в воображении, а уж потом в разуме, в случае если болезнь застарелая или более или менее продолжительная», однако лишь в качестве побочного следствия, как добавляет Геркулес Саксонский: «Вера, способность выражать свое мнение, рассуждать, умозаключать — все они время от времени приходят в расстройство по вине воображения»[1044].

В добавление к поврежденному органу я могу здесь присовокупить еще и другие моменты, о коих будет более уместно говорить в другом месте, лишь обозначив их здесь. Я имею в виду тех, в чьем гороскопе отмечено неблагоприятное расположение Луны, Сатурна и Меркурия, или живущих в чересчур холодном или чересчур жарком климате, или же имеющих меланхолических родителей, тех, кого мучает одна из таких шести противных природе вещей, как мрачность или чрезмерно сангвинический темперамент, у кого слишком маленькая голова[1045], у кого горячее сердце, влажный мозг, горячая печень и холодный желудок, кто долго болел, кто по природе своей склонен к одиночеству, великих ученых, чрезмерно предающихся размышлениям, ведущих созерцательную жизнь, — вот те, кто более всего подвержен меланхолии. Ей подвластны оба пола, однако мужчины чаще женщин, хотя у последних она принимает куда более неистовые формы и причиняет им больше страданий[1046]. Из времен года наиболее меланхолична осень. Из периодов жизни — старость, для которой меланхолия — естественное и почти неотъемлемое свойство, но этот искусственный недуг чаще всего присущ людям среднего возраста[1047]. Некоторые относят ее к сорока, Гариопонт{936} — к тридцати, Юбер{937} считает, что от этой случайности не избавлены ни молодые, ни старые. Дениел Зеннерт{938}, основываясь на обычном опыте, включает в это число людей любого сорта, in omnibus omnimo corporibus cujuscunque constitutionis dominatur[1048] [она набрасывается на любого человека, какого бы он ни был темперамента]. Аэций и Аретей[1049] присовокупляют к их числу «не только неудовлетворенных, страстных и несчастных, смуглолицых и чернокожих, но и самых что ни на есть жизнерадостных и веселых, насмешников и в высшей степени румяных»[1050]. «Обычно, — говорит Разис, — этому чаще других подвержены