Дыхание осени - Наталья Ручей

Глава 12

Механическая кукушка, высунувшись из часового домика на кухне, разбавляет затянувшуюся паузу. Свекровь делает шаг к псине, склоняется вовсе не как леди, на всякий случай прикрывая стратегические места широкополой шляпой, и с изумлением вопрошает:

— Подождите, но разве это не кобель?

Возмущенно гавкнув, псина вынуждает ее отшатнуться и убрать от чуткого носа пропахшую цитрусовыми духами шляпу, а сама при этом ложится, не позволяя мне проверить слова свекрови. Я кошусь на Егора, который мне усиленно кивает — ага, значит, спина у нас мужчина, попутно отбиваюсь от пальцев Яра, исследующих мою шею, и на ходу придумываю, как выкрутиться из ловушки.

— Ну да, — сообразив, соглашаюсь, — кобель и что?

— Но ведь Звезда — женского рода! — Свекровь стучит костяшками пальцев себе по лбу, но намекает явно на мои умственные способности.

— И что? — упрямо повторяю я. — А Сириус?

— Что Сириус?

Она не ждет от меня вразумительных пояснений, будто в курсе, что у нас в школе астрономию заменили дополнительными уроками физики. Но вводный-то урок, на котором заставили кое-что вызубрить намертво, у нас по астрономии был! Вот опираясь на него, я и поясняю свекрови:

— Сириус — мужского рода, но ведь звезда. Альдебаран — мужского рода, и звезда. А Бетельгейзе — вообще среднего, и что?

После моих пояснений, псина гордо выпрямляется и гавкает, усаживая свекровь на подвернувшийся в прихожей пуфик. С сегодняшнего дня собачий пуфик, но дама этого не знает, а потому сидит спокойно, даже величаво, выпрямив длинные ноги, и помахивая шляпой, как ручным вентилятором.

— И что же это у вас за порода? — спрашивает, скривившись, — гончая дворовая?

— Болонка, — ляпаю я, как и угрожала на улице.

И нечего так на меня смотреть! Предупреждала ведь? Предупреждала! Не нужно было меня провоцировать и приводить собаку в дом, при этом даже не объяснив, что у нас станет на одного мужчину больше. Я-то подумала, что будет у меня сообщница, защитница, а здесь… А отбиваюсь от свекрови я, как будто это я сегодня день сострадания устроила! Нет, странно все-таки, почему зачинщики молчат? Собака мне нужна или кому? Такое ощущение, что в песике нуждается свекровь, и потому выспрашивает все, выспрашивает, а я как тот торговец, что корову продавал, увиливаю и лгу.

— И давно? — не унимается свекровь.

— Ну… — прикидываю, и снова чисто наугад, — около двух месяцев.

— Около двух месяцев живет у вас или около двух месяцев ОН — болонка?

Такое ощущение, что это член гестапо, удачно переживший Великую Отечественную. Притворяюсь партизаном на допросе и молчу. Свекровь выжидающе смотрит, но я молчу. Отвлекаюсь на тиканье часов на кухне, на шум города за морозными стеклами, на иероглифы, которые Яр вычерчивает пальцем на моей шее.

— А документы у него есть?

— Оформляются, — говорит Яр.

Ну, наконец-то мы заговорили, а то отмалчивается, типа, не отвлекайте, занят творчеством. Я уступаю диалог ему, ну, должен же когда-нибудь и сын пообщаться с мамой, а я — как и Егор, выбираю позицию: я с вами, все вижу, но не говорю.

— Хотела бы я посмотреть, что там нацарапают в паспорте, — прищуривается свекровь. — За деньги они ему и королевскую родословную придумают.

— Титул не был решающим, когда мы выбирали собаку, — говорит Яр, вкладывая в эти слова некий смысл, который я улавливаю, но не понимаю. — Оформление займет несколько дней, но вряд ли ты оставишь отца одного так надолго.

— Конечно! — вскидывается свекровь. — Если бы я оставляла его одного больше чем на день, давно бы уже была в разводе!

— Поэтому…

— Поэтому твой отец тоже приехал, но мотается по делам. Вы увидитесь с ним за ужином. Вы ведь собирались нас пригласить на ужин? Или этот разговор в коридоре — максимум гостеприимства и мне нужно было позвать твоего отца с собой, посидеть у двери на коврике?

Если это был намек на ужин в моей квартире, то нет! Никто не собирался и не собирается приглашать их! Пусть я буду плохой невесткой — я бывшая, мне уже можно, пусть я разорюсь на каком-нибудь новомодном ресторане, но я даже ложкой не пошевелю, чтобы готовить для нее, а мои диетические хлебцы, которых не жаль, уже съедены.

Сделав вид, что ни минуты не могу без прикосновений Яра, ловлю его ладонь и больно — надеюсь на это — впиваюсь ногтями, без слов выражая свой протест.

— Я был уверен, что и с тобой мы увидимся не раньше ужина, но ты не оставила привычку врываться без предупреждения. — Во взгляде, брошенном на меня, мелькает намек на еще одно подтверждение моей склонности к БДСМ, но с матерью говорит невозмутимо.

— Да ладно! — женщина капризно надувает накрашенные губы. — Я за два дня предупредила тебя, чтобы ты успел все уладить, а ты…

Поднявшись с пуфика, она обходит Егора и рычащую псину, и в замешательстве осматривает зал.

— У вас так…

Проходит вглубь, склоняется над разбросанными снимками, нашими снимками, где каждый отличился лицом, и я уже предвижу, с каким удовольствием она пройдется по фотографиям каблуками — как бы случайно, все равно ведь валяются… Но нет. Ни шага дальше. Задерживает взгляд на приоткрытой дверце шкафа, где сложена наша с Яром одежда. На огромном диване. Усмехнувшись, проходит в комнату Егора.

— У вас так…

Отбрасывает шляпу на кресло, долго молчит, вновь осматривая учиненный нами бардак, а мне так не хочется оправдываться, играть роль любящей, терпеливой, сдержанной, а главное, незаметной.

— По-домашнему? — подсказываю я.

— Не привычно.

— По-домашнему, — настаиваю, — поэтому и непривычно.

Свекровь эффектно разворачивается на каблуках, сверкает в гневе глазами, как амазонка, которой приказали немедленно выйти замуж.

— То есть, — чеканит каждое слово практически по слогам, — ты хочешь сказать, что эта конура и есть дом?!

Еще недавно я могла только мечтать о какой-нибудь конуре, пусть гостинке, пусть комнате в коммуналке, но своей, собственной.

— Да, — говорю, — я действительно считаю эту квартиру домом.

— Для моих сыновей?! — Ее пальцы рисуют возмущенные пируэты, а соболиная шуба насмешливо искрится сединой, подчеркивая окружающую простоту. — Ты считаешь, им подходят эти условия?!

Я смотрю поочередно на Егора и на Яра, и я говорю уверенно за всех нас.

— Почему нет? Не слышала от них жалоб.

Егор хихикает в собачью шею, Яр сжимает мою ладонь и целует за ухом, пока моя воинственность направлена на борьбу не с ним.

— Они рождены для другого, — внушает свекровь. — Для другого, но ты, кажется, так и не поняла этого. Ты вообще не поняла, куда залезла в деревенских лаптях! Это высшее общество! Это цвет нации! Это элита! Это политика! Это деньги!