Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Иногда писательница чувствовала, что ее преследуют или подозревают. «Меня временами ужасно раздражает человеческая глупость и подлость, ведь, даже живя в полной изоляции, прекрасно понимаешь, что все эти глупые люди говорят за спиной»[488]. Она помнила, каково быть подозреваемой без причины, когда несколькими годами раньше, во время поездки в Селью, хотела приобрести участок земли, чтобы построить там летний домик. Земля, которую она присмотрела, принадлежала церкви; ей отказали, испугавшись, что место станет центром католической пропаганды. Эйлиф Му и Йоста аф Гейерстам пытались переубедить владельцев, но тщетно.

Нелестные слухи достигали ее и дома, в Хамаре муссировали очередные сплетни. Дело приняло настолько скверный оборот, что Унсет вынуждена была передать дело Эйлифу Му, который озвучил следующую информацию из Хамара: «Слух заключается в том, что фру Унсет такая чувственная, что влюбляется в одного за другим, даже в молодых мужчин, и пытается во что бы то ни стало заполучить их. Последним был архитектор Фишер». И раньше ей приходилось терпеть слухи о предстоящей свадьбе с Фредриком Поске, но те глупые слухи испарились после его женитьбы. Слухи о Фишере распространяла женщина, связанная с католической общиной Хамара. Фишер и Унсет живо интересовались историей собора в Хамаре и изучали руины. Там их можно было встретить довольно часто. Фишер занимался архитектурой Средневековья, а его жена была подругой Сигне — сестры Унсет. Чета Фишеров стала близкими друзьями семьи. Унсет хотела добиться извинений от сплетницы из Хамара; когда она передавала дело Эйлифу Му, она была в ярости:

— Я прекрасно понимаю, что люди неизбежно будут обсуждать мою личную жизнь и придумывать слухи тем активнее, чем сильнее я буду избегать их общества[489].

Самое неприятное было то, что слухи зарождались в ее ближайшем окружении. От другого католика, Ларса Эскеланна, она получила предупреждение о «предательнице» из Хамара. «Берегитесь! — писал он Сигрид Унсет. — Она — гадюка»[490]. Многим сплетникам не давал покоя вопрос: как могло получиться так, что такая великолепная женщина не нашла себе нового мужа после развода со Сварстадом? Это было загадкой для тех, кто хорошо знал ее интерес к чувственной стороне жизни как в творчестве, так и в действительности.

Той же осенью с Унсет произошла и другая неприятность. Она отправила пьесу, написанную по мотивам народной сказки «К востоку от Солнца, к западу от Луны» для постановки в Новом театре Осло. Сама она расценивала это как милую дружескую услугу кукольному театру семьи Му. Она любила сказки и умела их рассказывать, поэтому кукольный театр был ее радостью и слабостью.

Если для театра Му она сама изготовила вручную весь театр в спичечном коробке, то теперь ее друзья-художники создали яркие декорации и кукол. У нее не было театральных амбиций, во всяком случае с тех пор, как еще в юности она отправила пьесу «Перед рассветом» в Национальный театр, но ту не приняли. Унсет знала, что не была драматургом. Однако со специально написанной музыкой постановка сказки имела большой успех в Лиллехаммере, но как отнесется к ней столичная публика? Даже имя не спасло ее от фиаско. Критика писала: «За пределами дружеского круга драматургические поделки Унсет не представляют ни малейшего интереса».

Сигрид Унсет все чаще приходилось ездить в Осло на официальные встречи и заседания. Несмотря на неоднозначное отношение к ней со стороны общества, она оставалась королевой среди писателей. Унсет снова вошла в состав Экспертного комитета, переименованного теперь в Литературный совет. Там ее ценили и уважали. И так было не только потому, что она щедро раздавала коллегам Нобелевскую премию. Она уже давно расплатилась за те стипендии, которые вывели ее из душного мирка конторы в большой мир. Но не противоречило ли идеалам Нобеля то, что деньги из его фонда тратятся на «подрывные работы папистов», то есть на подрыв позиций государственной церкви и в Швеции, и в Норвегии? Вопрос был поднят Фредриком Стангом Конради в газете «Моргенбладет»[491], и эта дискуссия продолжалась в Швеции. Правильно ли то, что Сигрид Унсет отдала часть денег на католические нужды — вот в чем вопрос.

Ее близкие коллеги по Союзу писателей знали, что Сигрид Унсет соединяет в себе две совершенно разные личности. Она могла быть отстраненной, холодной и строгой, или, как говорили некоторые, высокомерной и надменной. Но в кругу друзей Сигрид Унсет оттаивала, и тогда она блистала остроумием и могла обогнать любого мужчину по количеству выпитого за ночь виски с содовой. Во время официальной церемонии на юбилее Ибсена весной 1928 года она сначала показала себя со своей первой стороны, а потом на вечеринке присутствующим открылась совершенно другая Унсет. Иностранные гости были весьма удивлены, когда на следующий день увидели, как «снежная королева» от души веселится в окружении коллег за завтраком. Как позже рассказывала Эли Крог, Рональд Фанген сидел, прижавшись к ее груди, а Хельге Крог отдыхал у ее ног, положив голову ей на колени[492]. Про нее сочиняли анекдоты, и с годами их не становилось меньше. Среди коллег ходила история о том, как подвыпивший Матти Айкио признался, что давно мечтает о любовной интрижке с великой писательницей. Со свойственной ей невозмутимостью Сигрид Унсет ответила: «Ну что, начнем прямо здесь и сейчас?» А одно из писательских застолий она покинула под утро со вздохом:

— Ну ладно, я пошла к своему любовнику[493].

Коллеги обожали ее за изысканный сарказм и, наверное, еще сильнее за то, что она всегда держала дистанцию. Что же поделаешь, если ее «любовником» была утренняя молитва в часовне Святого Доминика? Но вопрос оставался вопросом: что же случилось с ней — женщиной, которая почти все свое творчество посвятила описанию страсти и неудержимого зова плоти? Она что же, раз и навсегда закрыла для себя путь к этому животворящему источнику? Как она могла жить с этим? Когда Унсет порвала со Сварстадом, ей было немногим за сорок, она была в самом расцвете сил. Ничто не указывает на то, что после развода эти двое устраивали свидания, равно как и на то, что она вступала в любовные отношения с другими мужчинами. В ее насыщенной событиями жизни мужчины играли роль друзей и единомышленников. Даже в самых доверительных письмах она ни словом не упоминает, чего ей стоил такой выбор. Но в последовательности ей не откажешь. Очевидно, что решение полностью совпадало с ее взглядами на целибат у католических священников. Если Унсет хотела получить прощение за отношения со Сварстадом, она должна была закрыть для себя тему незаконной любви. Но только не в своих книгах. Писательница постоянно дополняет галерею персонажей людьми, ставшими жертвой «темных сил инстинктов».