Человек семьи - Робин Мур

И Пат заговорщически ей подмигнул.

– Вот, – сказал он и сунул ей полсотни, – купите себе меховую шубу.

Из телефонной будки Пат позвонил Рэю Патриарке в Провиденс.

– Машина, которая была вам нужна, готова, – сказал хриплый голос с Род-Айленда, – если хотите ее забрать, то с продавцом вы можете в ближайшие полчаса связаться по телефону Голчестер 3-4876.

Это был номер будки на магистрали № 127. Пат позвонил туда. Ответил один из людей Тамалео.

– Это покупатель "плимута", – сказал Пат. – Что-нибудь не так?

– Нет! Ваш товар стоит у знака "стоп" у схода с магистрали. Закрыл всю дорогу. Ваш тип серет кирпичами.

– Стрельба была?

– Нет! Мы надели на агентов наручники и оставили их на полу машины у Халибут Пойнт. Завтра их кто-нибудь найдет. Нам позаботиться о доносчике, пока он не обосрал всю машину?

– Нет. Двигайте к аэропорту Логан. Позвоните главному через час и дайте номер, по которому я до вас смогу дозвониться. Я скажу вам, где сбросить пакет.

Через час Пат позвонил человеку Тамалео из будки на конечной станции Саут-Бостон-Маркет. За это время Пат произвел некоторую рекогносцировку.

– Просто оставьте его за кустами у входа в зоопарк во Франклин-парке. Я буду наблюдать. Когда увидите, что я моргнул фарами, оставьте пакет и уезжайте. Моя машина – красная "импала".

Зоопарк был в нескольких минутах езды от аэропорта. Если не будет задержек, то Пат сделает дело и вернется в отель через два с половиной часа. Он достал револьвер и проверил патроны. Потом оружие можно будет бросить в Чарлз-ривер на пути к аэропорту. Ни один свидетель не сможет привязать Пата к этому делу. Даже если Тамалео заговорит, никто не докажет, что Пат с этим связан. Всем было известно, что он спит сейчас в отеле "Коммодор" в Нью-Йорке.

Когда Реган Дойл пришел в свой офис на Шестьдесят девятой улице, его ждало срочное послание. Ему предписывалось отправиться в Главный штаб ФБР в Вашингтоне на встречу с новым директором ФБР Кларенсом Келли, сменившем на этом посту Пата Грея – преемника Эдгара Гувера.

Было 4 ноября, понедельник, – день перед выборами. Довольно улыбаясь, Дойл положил телеграмму в карман. Прыгнув в служебную машину, он понесся в аэропорт Ла Гуардиа и сел в самолет. В штабе он появился до одиннадцати часов. Шеф уже ждал его. Новый директор – бывший полицейский, профессионал – был человеком себе на уме. Он должен был понять все дело так, как Гувер никогда не понял бы.

После короткого ожидания Дойл оказался в огромном кабинете Директора. Там очень мало что изменилось – появилось несколько новых фотографий, обстановка стала менее формальной, но для серьезных изменений было мало времени. Келли усадил Дойла напротив себя перед широким столом из красного дерева, все еще украшенного американскими флагами.

– Я вызвал вас по поводу того рапорта, который вы прислали. Это динамит.

– Я знаю, – ответил Дойл. – Я работаю над этой темой уже более двадцати лет.

– Вы заслуживаете большого доверия, – сказал шеф, – но дело должно быть чертовски хорошо разработано, перед тем как его опубликовать. Это будет национальный скандал. Для правительства все будет выглядеть очень плохо.

В этом аргументе Дойлу послышались знакомые нотки.

– Но у меня есть свидетель, непосредственный свидетель, – сказал Дойл.

Шеф открыл ящик стола и бросил на стол телеграмму.

– Это подтверждение того, что я узнал по телефону рано утром. Терли был найден в птичьей клетке зоопарка в Бостоне. У него пять выстрелов в голову из револьвера 38-го калибра. Ему отрезали член и засунули в рот. Его, покрытого птичьим пометом, нашли сегодня рано утром.

Дойл осел в кресле, но затем сказал:

– Все равно у нас есть основание для дела. Признание Терли записано на пленку. Есть свидетель этой записи. У нас есть портсигар.

– Вы сами знаете, что без Терли у нас нет ничего. Нас засмеют в суде.

– А как насчет портсигара с отпечатками?

– Мы еще его не обработали.

– Но если там все же окажутся отпечатки?

– Вы думаете, вам удастся доказать в суде, что они сделаны на месте убийства, если свидетель мертв? Может, кто-нибудь украл его и продал Терли. Может, Терли угостил Пата сигаретой из него. Есть множество возможностей, не сводящих дело к убийству. Вам известны правила предъявления доказательств. Прокурор со смехом выгонит нас с вами из своего кабинета, не говоря уже о присяжных.

– Ну, мы можем предъявить Конте обвинение в мошенничестве. Можно проверить его доходы. Это точно вышибет его из предвыборной кампании.

Шеф на крутящемся стуле отвернулся от Дойла к стене, к флагам за спиной. Он будто бы обращался к стенке.

– Мне кажется, до вас не доходит, Дойл. Это не только мое мнение. Так мне сказал министр юстиции.

Директор удрученно вздохнул:

– И, между нами говоря, министру на это было указано сверху. Вы понимаете, что нам необходимо оставить это дело в покое по соображениям национальной безопасности?

– Господи, – пробормотал Реган. – Когда же это кончится?

– Продолжайте этим заниматься, Дойл, но не напирайте. Когда-нибудь все сложится вместе. Посты и титулы переходят от одного человека к другому. Посмотрите на меня. Разве кто-нибудь думал, что я окажусь в этом кресле?

Келли протянул Дойлу руку:

– Вы проделали ценнейшую работу. По крайней мере, вы и я это знаем, и я этого не забуду.

Дойл утомленно прошел через двойные двери по мраморному коридору, спустился в лифте с латунными дверями. Стоя на обочине и ожидая такси до аэропорта, он поднял глаза вверх, на тусклое серое небо, и прошептал:

– Господи, на чьей же стороне ты, в конце концов?

Глава 10

Всю неделю ощущалось растущее давление надвигающихся выборов. В штабе Пата Конте было относительно спокойно. Опросы и мнение профессионалов говорили о том, что он идет впереди соперника с большим преимуществом. Это был год демократов, и был шанс, что Пату удастся набрать достаточно делегатов, чтобы перебороть республиканское большинство в законодательных органах штата в первый раз за двадцать лет.

Вечером в понедельник 4 ноября Пат впервые за много дней вернулся домой в Ривердейл. Он хотел хорошенько выспаться, чтобы его не беспокоили ни уличный шум, ни звонки, ни ретивые помощники. Несмотря на прохладную погоду, Пату было жарко. Подбородок у него посинел и кололся, руки огрубели от бумаг и рукопожатий.

В доме было темно, если не считать света в вестибюле.

Пат устало поднялся по лестнице в спальню, бросил одежду кучей на стул, взял тяжелый махровый халат, пошел в ванную и включил горячую воду. Дымящиеся струи воды превратили его кости в мягкое желе. Он вышел из душа, чувствуя себя чистым и отдохнувшим, и решил побриться, чтобы не тратить на это время утром. Пату все равно еще придется бриться завтра вечером. Результаты выборов станут известны к полуночи, когда придут данные из отдаленных районов. Но Пат чувствовал, каким будет исход. Он видел соперника вечером по телевизору, и, несмотря на его наигранный оптимизм и веселость, Пат заметил у него на лице признаки поражения, которые не скрыл даже телевизионный грим.

Перед сном Пат сошел вниз, налил себе виски с содовой, поднялся в спальню, поставил стакан на столик и стал просматривать почту, которую взял на столе в холле. Услышав позади шуршание, он повернулся и увидел Конни, одетую в длинный пеньюар; вокруг нее плавали облака пара из смежной ванной. Лицо было мрачным и серьезным, как будто она разрешила для себя все вопросы. Морщины, возникшие после смерти Себастьяна, казалось, смягчились и утонули в розовой, почти детской коже. Пат подумал, что она вошла в его комнату впервые за прошедшие десять лет. Может быть, ее стимулировала предвыборная кампания, возбудив каким-то странным образом ее сексуальность.

– Что, Констанца? – мягко спросил он. – Входи. Садись.

Он похлопал рядом с собой по кровати. Констанца вошла и стала развешивать одежду, которую он кучей сложил на стул.

– Я хочу с тобой поговорить, Пат.

– Да, я слушаю. У нас не так уж много времени было на общение. Эти шесть месяцев были изнурительными.

Конни аккуратно повесила в шкаф его пиджак и серые брюки, кобуру с пистолетом положила на ночной столик.

– Я хочу поговорить о завтрашнем дне, – сказала она.

– Конечно, давай.

– Я хочу, чтобы ты снял свою кандидатуру.

Пат был озадачен.

– Я что-то не понимаю, – воскликнул он.

– Я хочу, чтобы завтра утром ты снял свою кандидатуру.

Констанца уже многие годы была нервной и истеричной. Пат решил, что произошел какой-то прорыв и она сошла с ума окончательно.

– Мне кажется, я тебя неправильно понял.

– Ты меня правильно понял. Я хочу, чтобы ты завтра отказался от поста губернатора.

– Ясно, – сказал Пат. – Ну, мы поговорим об этом утром.

Он не видел смысла препираться с сумасшедшей.