Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

— Поверь мне, Лиина. Это принесет облегчение. Прежняя боль забудется, уйдет в небытие, и ты сможешь обладать огромной силой и огромной властью и наслаждаться этим, получать удовлетворение от самой жизни, не обремененной болью и страданием. Подумай над моими словами, прими меня и тебе будет принадлежать целый мир, Лиина! Я буду принадлежать тебе… — Милорд замолчал, сделал несколько шагов к камину и подкинул поленьев в огонь.

Затем он вернулся ко мне и встал возле моего кресла, и продолжил, перейдя вдруг на «вы», глядя мне прямо в глаза:

— Это не искушение, миледи. Но в чем же тогда ваша суть? Совсем недавно я понял, что значит быть искушаемым. Знание чужого мира овладело мною, как болезнь. Вы назвали безумием то, что я пытался убить своего брата. В вашем мире легко убивают тысячи людей и подобные сомнения должны быть вам чужды. Вы же не можете убить меня, несмотря на все, что я сделал с Алексом. Это ли не безумие для человека, родившегося в вашем мире? Оружие способно прельстить вас больше, чем драгоценности, миледи. Так в чем же дело? Искушение довело меня до того, что я готов был обрушить на Эльдарию всю мощь своей армии, пока не осознал, что сам стану безумцем. А я не безумен. Почему же вы до сих пор пытаетесь бороться со мною, Лиина? С тем, кто все еще не решается убить вас не потому, что не может, а потому, что не желает потерять окончательно. Тем не менее, вы отталкиваете меня, упрямо направляясь к своей гибели, и я не в силах контролировать собственные эмоции, заглушая их крепкими напитками. Даже вы пьете их, чтобы заглушить внутренний голос и свои желания. Мне было бы легче, если бы вы попытались убить меня, Лиина! — С этими словами милорд развернулся и ушел, ни разу не оглянувшись, и Анжей последовал за ним, готовый подхватить его в любой момент. Но вряд ли милорд нуждался в его помощи.

Я осталась трезветь в кресле у камина с ощущением, что милорд был прав во всем. Вот только возникал вопрос — последние слова были риторическими или означали призыв к действию?

Я с трудом дотянула до вечера, но потом дошла до монитора и коснулась клавиатуры. Сейчас мне было так же плохо, как и несколько лет назад…

Тогда я проснулась утром с ощущением начала не нового дня, но нового этапа своей жизни и почему-то радости это не принесло. Дурные предчувствия — вот, что меня посетило в первую очередь, а затем о себе напомнила боль во всех мышцах моего тела.

В то утро я вспомнила о своем коне и вдруг поняла, что скучала по нему. Огонек был здесь — в конюшнях милорда, и судя по всему, о нем хорошо заботились. По крайней мере, он выглядел сытым и ухоженным, и вполне счастливым. И он очень обрадовался мне, что не помешало ему легко расправиться с лакомством, предварительно прихваченным мною с кухни дядюшки Кэнта. Мое настроение немного улучшилось после встречи с Огоньком, и я окончательно перестала беспокоиться, справедливо решив, что еще одна небольшая разлука с ним не повредит ни мне, ни ему.

Я хорошо помню тот день и долгую беседу с милордом о потерянных трех годах его и моей жизни. Хотя с его стороны сожалений было значительно больше, чем с моей. И все же, подробностей его встречи с леди Суари я так и не дождалась, и даже не знаю, хотела ли я их услышать или пыталась сделать вид, что мне безразлично?

Тем не менее, несмотря на состоявшуюся помолвку, он закончил наш разговор вполне официально и дал понять, что вся Элидия уже знает о наших отношениях, и напоследок категорически запретил покидать замок без него или соответствующей охраны.

Это было похоже на домашний арест, но я только слушала и кивала, кивала и слушала. В конце концов, три года назад именно я предложила милорду отсрочить военные действия и статус домашнего арестанта, о котором он говорил, нравился мне больше, чем заложника в его доме. Так что приходилось слушать внимательно и молча, и даже не пытаться что-либо возражать.

Еще несколько фраз на тему, что запрещено, а что разрешено, и милорд перешел к теме: «расписание боевых занятий». Он пытался вернуться к роли учителя и предлагал мне начать все с начала, так что статус его ученика понравился мне еще больше. К тому же в меня уже вбивали когда-то такие простые истины, как: «Учитель всегда прав и никогда не ошибается. Если учитель не прав — смотри пункт первый». Вот только «боевые занятия» меня в данный момент не волновали. Я хотела увидеть принца Дэниэля и своих друзей, и обратилась к милорду с просьбой:

— Вы дали понять мне, что вправе решать, какой свободой я обладаю. Позволено ли мне покидать ваш замок на длительное время?

Милорд так пронзительно взглянул на меня, что заставил опустить глаза, а затем произнес слишком мягким голосом:

— Полагаешь, мой брат захочет говорить с тобой после того, как узнает, что состоялась наша помолвка?

Я продолжала смотреть на свои ботинки, словно они знали ответ на почти такой же вопрос, который и я задавала себе. И все же я повторила:

— Мне бы не хотелось сообщать о последних новостях принцу Дэниэлю в письме.

Надо отдать должное милорду, он не раздумывал слишком долго и ответил мне положительно:

— Думаю, что мой брат обладает не меньшим правом увидеть тебя, чем я или кто-то другой. У меня нет серьезных оснований препятствовать вашей встрече или ограничивать время твоего визита к нему. Анжей и мои люди проводят тебя.

— Благодарю вас, милорд, — я поклонилась ему с искренней благодарностью, ибо понимала, что во власти милорда было запереть меня в этом замке на всю оставшуюся жизнь.

Он тоже встал и также поклонился в ответ, перейдя вдруг на «вы»:

— Я буду ждать вашего возвращения. Не заставляйте меня ожидать встречи с вами слишком долго, миледи. И передайте моему брату, что я сожалею… — С этими словами милорд покинул свой кабинет, оставив меня, и я услышала его голос из коридора, отдающий соответствующие распоряжения.

Через несколько часов Анжей сообщил, что корабль готов к отплытию, и я покинула Элидию с легким сердцем, оставляя милорда без малейшего сожаления, но сожалея, что снова оставляю Огонька. Лишь одна недобрая мысль отравляла меня, и я не понимала,