Сочинения - Леопольд Захер-Мазох

– Отопри дом, – приказал полицейский.

Команда ворвалась в комнаты, но не нашла там ничего подозрительного.

– В доме, вероятно, есть подвалы, – заметил иезуит.

– Знать не знаю, ведать не ведаю! – завопила старуха. – Есть погреб, это правда… Пойдемте, я вам покажу.

Ядевский с одним из агентов спустился вслед за бабой в погреб, а патер Глинский с помощью остальных начал осматривать полы, приподнимая ковры и звериные шкуры. В одной из комнат он обнаружил пол, обтянутый клеенкой. Это его насторожило. Клеенку содрали – под ней оказалась подъемная дверь, но без ручки, так что пришлось поднимать ее ломом.

Обыск погреба не дал никаких результатов, и Ядевский вернулся как раз в ту минуту, когда сыщики с фонарями в руках спускались в подземелье. Железная дверь была взломана. В первой комнате подвала были разбросаны по полу различные орудия пытки, затем шел целый ряд темных конур. В первой из них нашли свежую могилу, во второй – мужчину с выколотыми глазами и вырванным языком, далее – сумасшедшую женщину, почти нагую, все тело которой было покрыто рубцами и ранами. Она пела веселую песню и громко захохотала при появлении неожиданных гостей. В одной из последних конур лежал привязанный к скамье, истекающий кровью молодой человек. Несчастный рассказал, что его заманила в эту западню девушка, в которую он был влюблен, но судя по описаниям, это была не Эмма, – его возлюбленная была брюнеткой маленького роста.

Спасенных страдальцев перенесли в комнаты, затем вскрыли могилу. Патер Глинский боялся увидеть в ней своего воспитанника, но там лежал изуродованный труп женщины. Старший агент арестовал отворявшую ворота крестьянку и забрал ее с собой в Киев, оставив для охраны дома нескольких полицейских, а Глинский и Ядевский в сопровождении остальных агентов отправились в Бояры. Там, в господском доме, не нашли ничего подозрительного. Прислуга и крестьяне единогласно показали при допросе, что господа их уехали в Москву. Обыск, произведенный в Окоцине, также ничего не дал.

– Вероятно, они бежали за границу, – сказал Казимир, обращаясь к патеру.

– И я того же мнения, – отвечал иезуит, – мы сделали все, что могли… Нам остается только ожидать чего-нибудь необыкновенного, неожиданного, что озарило бы лучом света окружающий нас непроницаемый мрак.

Возвратясь в Киев, Глинский поехал к полицмейстеру и упросил его откомандировать в Москву самого опытного из своих агентов, а Казимир вернулся домой и, к величайшему удивлению, обнаружил там Генриетту Монкони. Она сидела на диване бледная, утомленная и, увидев Ядевского, с горькой усмешкой подала ему руку.

– Что привело вас сюда? – спросил он.

– Ужасные происшествия этих последних дней, желание предостеречь вас и Анюту Огинскую, – отвечала Генриетта. – Не знаете ли вы, куда делась эта несчастная девочка? Не попала ли она в руки Эммы?

– Нет, будьте покойны… Я знаю, где она находится.

– Ну, слава Богу! Не имеете ли вы известий об Эмме?

– Она уехала в Москву и собирается бежать за границу.

– Все ложь и обман! – воскликнула Генриетта. – Я была в Комчине, когда она обвенчалась с Солтыком, и тогда же они решили, вместе ехать в Молдавию.

– Так она его еще не убила?

– За это я не ручаюсь… Эмма – просто хищный, кровожадный зверь! О, как я ее любила и как я в ней ошиблась! – Генриетта закрыла лицо руками и горько заплакала. – Я верила ей, не подозревая ничего дурного. Я была ее служанкой, ее рабой, а она беспощадно топтала меня ногами, била, истязала, и я переносила все это с примерной покорностью до тех пор, пока не узнала, что она жрица ужасной секты губителей.

– Нет ли какого-нибудь средства спасти графа?

– Я считаю его безвозвратно погибшим… Нам надо позаботиться о спасении Анюты. Я знаю наверняка, что она обречена на смерть. У Эммы везде свои люди, она найдет ее, и бедная девочка погибнет!

– Вы меня пугаете… Надо сейчас же принять все меры предосторожности.

– Увезите ее куда-нибудь подальше от Киева, лучше всего – за границу.

Не теряйте ни минуты, умоляю вас!

Генриетта простилась с Ядевским и вышла из дома; но, стоя за углом, она увидела, что он уехал на своих лошадях, а не на извозчике.

Когда кучер вернулся домой, к нему подошла хорошо одетая молодая девушка и спросила:

– Куда ты сейчас отвез поручика Ядевского?

– Не смею сказать.

– Даже за двадцать рублей?

– Ну, так и быть! Только ради Бога не выдайте меня, милая барышня! Я отвез моего барина в Малую Казинку.

L. Жертвоприношение

Генриетта съездила в Малую Казинку, разузнала все, что ей требовалось, и с радостной вестью вернулась в Окоцин. Эмма была в восторге.

– Теперь эта девчонка от меня не уйдет! – воскликнула она. – Как я тебе благодарна за эту услугу, моя милочка! – и она крепко поцеловала свою наперсницу.

– Этого еще не все, – сказала Генриетта. – Анюта послужит приманкой для поимки Ядевского. Ты так изобретательна, придумай план и поручи мне его исполнение.

– Прежде всего, мы принесем в жертву Солтыка, а потом уже займемся новым предприятием.

– Это совершенно справедливо, – прибавил неожиданно появившийся на пороге апостол, – нам нельзя медлить, опасность возрастает с каждой минутой. Я пригласил всех членов нашей общины на братскую трапезу, после которой будет совершено жертвоприношение… быть может, последнее… Затем все могут разойтись, куда им будет угодно, я же останусь здесь до конца.

– И я! И я! – в один голос вскричали обе сектантки.

– Солтык должен умереть, – начала Эмма после непродолжительной паузы, – я готова принести его в жертву, но позволь мне еще раз поговорить с ним.

– Приготовь его, если ты считаешь это необходимым, но через час приведи его в храм. Я буду ожидать вас обоих у престола Всевышнего.

Да благословит тебя Господь, дочь моя, – прибавил апостол и вышел из комнаты.

Графиня поспешно надела свой самый роскошный наряд и спустилась в темницу, где томился, лежа на соломе, ее несчастный муж.

– Это ты? – воскликнул Солтык, с изумлением глядя на нежданную гостью. – Ты пришла сюда для того, чтобы издеваться надо мной, быть может, ты изобрела какую-нибудь новую пытку?

– Нет, ты уже много страдал.

– Не обманывай меня, это было бы слишком бесчеловечно… Неужели ты пришла объявить мне, что страдания мои прекратятся и что мне возвратят свободу?

– И то, и другое, но не в том смысле, как ты думаешь. Через час ты должен умереть.

– Умереть?! Так вот она, твоя любовь!

– Я принесу тебя в жертву, потому что люблю тебя и не вижу другого пути для спасения твоей души. Приготовься, милый, я выпросила для тебя еще один час жизни, и этот час принадлежит нам!