Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

Огромная туша, покрытая сизыми перьями, протопала по пиршественному залу, зловеще скребя кривыми когтями по мозаичному полу, остановилась напротив Узандафа и произнесла тем самым драконопростуженным голосом:

— Славен буди победитель гухурунды…

— Кто? Я? — изумилась мумия.

— Конечно, нет, с чего вы взяли? — отрезала гарпия и поковыляла вдоль стола.

Ее черные глаза внимательно шарили по лицам присутствующих, как рука карманника в кошельке растяпы-прохожего. Затем она сделала что-то похожее на охотничью стойку и рванулась к Лилипупсу.

— Славен буди победитель гухурунды, — завела она снова.

— Гык, — сказал Лилипупс, как сказал бы всякий Зверопус Первой категории, которому приписывают чужие заслуги.

— …и Тотомагоса!

— Гырр-гык.

— А, — догадалась гарпия. — Вы что-то сказали?

Лилипупс побуравил ее крошечными глазками. Будь это особь мужского пола, он бы уже задал этому нахалу добрую трепку, но вдруг это все-таки дама? Дам он сразу отправлял к своему генералу, у которого, как тот сам неоднократно говорил, имелся бесценный опыт конфликтов с победоносной маменькой. К тому же, твердый в эстетических убеждениях тролль не одобрял женщин, у которых вместо фигуры тело.

— Славен… Что вы делаете?

— Я пытаюсь нахмурить мозг и закончить этот дебат.

— То есть это не имеет к вам отношения, — хрюкнула гарпия. — Отлично. Я так и знала.

Ее туша, пересекающая зал в разных направлениях, походила на огромный корабль в бурю, потерявший вдобавок штурмана. Сопровождаемая удивленными взглядами, она задумчиво побродила взад-вперед вдоль столов. Затем ее прибило к доктору Дотту.

— Славен буди победитель гухурунды…

— Уж я бы ему показал, где раки зимуют.

— А почему не показали?

— Не довелось.

Дар прорицания многих сделал сообразительнее. Всего с десяток помаргиваний понадобилось Балахульде, чтобы достать истину со дна колодца. Она кокетливо подмигнула черному халату, вызвав у того очередной приступ панического ужаса, еще немного покружила по залу и остановилась напротив дамы Цицы.

— Славен буди…

— Нет.

— Не скромничайте. Я начну сначала. Славен буди…

— Не я.

Балахульда всмотрелась внимательнее.

— Так бы сразу и сказали.

— Я сказала.

— Ой, кто вас там слушал?

— Кто это? — изумился Юлейн, кладя ложку мимо стола.

— Повелительница Турутухлей, царица гарпий, провидица и потомственная предсказательница Балахульда, — ответил всеведущий Думгар.

— Кто ее сюда вызвал? — в ужасе спросил Зелг. — Какая же она предсказательница, если не может угадать простейших вещей?

— Молодой человек, — строго сказала гарпия. — Я отлично предсказываю. Просто я очень плохо вижу.

— Если учесть, что гарпии отражаются в зеркалах, то она просто счастливица, — мрачно заметил Мадарьяга, чувствительный нос которого многого не одобрял в гарпиях.

— Нельзя так говорить про гарпий, — всполошился Мардамон. — Они могут проклясть.

— Тогда это будет уже в семьдесят третий раз, — ухмыльнулся вампир. — Меня семьдесят два раза проклинали до тринадцатого колена и один раз до четырнадцатого.

— Как так?!

— Это был пятидесятый раз. Юбилейный. С бонусным проклятием как постоянному клиенту.

— Слушайте! — заявила потомственная прорицательница, — Не морочьте мне голову. Мне нужно сделать торжественное приветствие и плавно перейти к пророчеству. Давайте сюда этого вашего непобедимого.

— Мадам, — сказал галантный Такангор, с сожалением отрываясь от мынамыхряка в яблоках, — я к вашим услугам. Прорицайте.

— Ну, надо же! — охнула Балахульда. — Я вас представляла совсем другим.

* * *

«Хорошо иметь собственного Кехертуса», — думал Зелг, глядя, как озадаченный паук несколько раз обошел гарпию по кругу, а затем по-дирижерски взмахнул лапами, словно вдохновился плести паутину для самой крупной амазонки в своей жизни.

Балахульда окинула его произведение недоверчивым взглядом крылатого создания, знающего сети с худшей стороны, немного попрыгала, проверяя его на прочность, а затем надежно угнездилась, вытянув когтистые ноги и сложив руки на животе. Лицом она изобразила слабое удовлетворение с тонким намеком, что могло бы быть и лучше, но как деловая женщина она готова претерпеть некоторые неудобства. Удовлетворение изображалось в основном при помощи губ и щек, за недовольство отвечали нос и кустистые брови.

Дотт шепнул Мадарьяге, что это пернатая версия Наморы Безобразного, и хотя джентльмену не пристало быть настолько точным в описаниях — от него требуется, скорее, поэтичная иносказательность — мы не можем не признать, что он был прав, как права мышь, которая, видя сыр, думает «О, сыр!».

— Итак, ваше величество, — приветливо обратился Зелг к гостье, запоздало вспомнив о своих обязанностях хозяина замка. — Чем могу? И могу ли?

Гарпия призывно помахала Гвалтезию, который лично влек минотавру огромное блюдо хрустиков и предпочел бы не отклоняться от намеченного курса.

— Вот вы говорите, царица, царица, — сказала она, хотя никто ничего подобного не говорил. — А вы представляете себе, сколько стоит содержать приличное царство, чтобы все были довольны и никаких переворотов? — Главный казначей Тиронги издал судорожный вздох. — Это ужас сколько! Я пашу как жрица любви в придорожном храме Попустительства и Наслаждений. Предсказываю будущее, гадаю, вышиваю крестиком батальные полотна и даже пишу в газету под псевдонимом. Веду рубрику «Прорицайка», снимаю порчу со скидкой, навожу порчу по акции — три порчи вдвое дешевле. И все равно не хватает. Позавчера девочки сами чинили трон — у него лапки разъехались и подлокотник встал дыбом.

Юлейн с сочувствием посмотрел на Гизонгу. Его трон никогда не ломался, а вышивки королевы Кукамуны продавали только на благотворительных вечерах впавшим в королевскую немилость, и сейчас он был склонен более высоко оценить заслуги того, кто отвечал за обеспечение его относительно спокойной и безбедной жизни.

Зелг вздохнул с невыразимой грустью — во многая мудрости, говорят, много печали, а мы от себя добавим, что не только теоретическое знание, но и накопленный с течением времени практический опыт существенно умножает скорбь. Он не улавливал прямой связи между финансовыми проблемами крохотного царства гарпий и появлением Балахульды в Кассарии. Зато косвенная связь просматривалась отчетливо. Видимо, даже отчетливее, чем он думал, потому что Карлюза внезапно отвлекся от окучивания Мардамона и спросил:

— Грабункен?