Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

Девы же, будто не замечая произведенного фурора, жадно утоляли голод физический и духовный. Со второй проблемой им охотно помогала мадам Мумеза, в ярких красках изобразившая события последних дней, начиная с эпического сражения между Думгаром и Доттом и заканчивая нашествием Тотомагоса. Ее подробный рассказ то и дело перемежался сетованиями на то, что она лично не участвовала в поимке демона безумия, отчего демон, безусловно, многое потерял.

Повесть мадам Мумезы весьма впечатлила амазонок, убедившихся в том, что ни Кассарию, ни Такангора нельзя оставлять без присмотра буквально ни на минуту. Даже их, видавших виды воительниц, поразило, сколько леденящих душу событий успело случиться за такой короткий срок. Они приходили в ужас, понимая, что, сложись обстоятельства не в пользу минотавра, их несбыточная мечта могла бы вообще никогда не сбыться. Они не сдерживали себя в проявлениях справедливого негодования, заклеймив гухурунду нехорошим словом и так припечатав Тотомагоса, что Думгар послал к таксидермистам гнома с приказом не показывать взбешенным девам чучело каноррского убийцы во избежание эксцессов и порчи ценного имущества. Что до дамы Цицы, то она хранила фирменное ледяное спокойствие и с аппетитом кушала двойную порцию фусикряки, заставляя Мумезу усомниться в своем таланте рассказчика. Огорченная Мумеза в третий раз намекнула, как ужасен был вид разгромленной Кассарии, как жутко выглядели толпы мирных граждан, охваченных кровавым безумием, как кошмарно смотрелся монстр Ламахолота, преследующий беззащитных троллей-фольклористов. Амазонки прижали руки к груди в волнующем жесте, который по достоинству оценил бы Гописса. Дама Цица скушала третий пончик.

— Пупсик! — воззвала Мумеза.

— Да, лютик! — откликнулся пупсик.

— Покажи даме Цице этого страшного гухурунду.

— Мумочка, — воскликнул Намора, — я же на него ни капельки не похож.

— А ты постарайся!

Намора честно скорчил рожу. Зелг выронил вилку. Амазонки сгрудились за блюдом с папулыгой. Дама Цица вдумчиво изучала четвертый пончик.

— Да, — сказала она.

— Что — да? — взревела Мумеза.

— Тоже нет.

«Теперь вы меня понимаете?» — вздохнул бы злосчастный журналист «Королевского паникера», кабы оказался здесь в эту минуту. Но его здесь не было. Зато…

— Ба! — воскликнет наш опытный читатель, — Ну, конечно. Как же иначе? Обед в Кассарии, все в сборе, настроение благостное, ничто не предвещает грозы. Самое время чему-нибудь случиться.

Читатель ждет уж рифмы «розы» —

На, вот, возьми ее скорей!

А. С. Пушкин

Здоровое чувство противоречия велит нам сказать — а вот ничего не случилось! Обед продлился еще примерно с час и закончился совершенно спокойно, после чего все тихо-мирно разошлись и занялись своими повседневными делами: вязанием, чтением, уборкой, обличением человечества, алхимией, тараканьими бегами и военной подготовкой. Но один мудрец когда-то заметил, что правда необычнее вымысла, потому что вымысел обязан походить на правду, а правда — нет. Так что, как бы ни хотелось летописцу не выглядеть таким предсказуемым, как бы он ни мечтал соригинальничать хотя бы раз, но — увы. Приверженность истине не дает ему этой возможности. Прав, прав наш опытный читатель. Чересчур долго играет замковый оркестр, не прерываемый грохотом и звоном; никаких тебе всплесков адского пламени вокруг тумбочки или черного дыма из-под стола, или синего сияния в шкафу; как-то слишком долго не происходит ничего чрезвычайного — да Кассария ли это?

Вот и Зелг подумал, что накопленная статистика показывает, что именно в эти блаженные минуты разверзается земля и содрогаются небеса, имущество начинает скакать и прыгать, а затем появляется какой-нибудь незваный посетитель с феерическим пунктиком и сногсшибательным предложением. Как владелец замка и существо с расшатанными нервами он бы предпочел ошибиться в своих прогнозах; как ученый, горой стоял за статистику. И наука не подвела, хотя нервы от этого, конечно, крепче не стали.

Узандаф как раз перешел к описанию вкусовых нюансов повидла в рассыпчатых гробиках, Карлюза с Левалесой зажали Мардамона с обоих боков, радуя тем самым Юлейна, который усматривал в этом справедливую месть богов, а Галармон хотел попросить еще кусочек папулыги, когда, переваливаясь с лапы на лапу, в зал вошел… вошло… вошла… трудно сказать. В общем, оно было такое… Голос у него был, что ни говори, запоминающийся — как у дракона с сильной простудой

Когда Эдна и Моубрай обозвали Балахульду старой курицей, они дали не вполне точное описание — возможно, они давно не встречали куриц. К тому же, мы помним, что им вообще было не до описаний, точных или не точных, значения не имеет. Но добросовестный летописец — не вельможная адская дама с солидным жалованьем и завидным наследством, у него нет права на небрежный слог. Он этим слогом на хлеб зарабатывает. Так что, обложившись орфографическими и толковыми словарями, собрав волю в кулак, а мозги в кучку, приступим.

Во-первых, это была она. Во-вторых, она была гарпия. В-третьих, она была очень древняя гарпия. В-четвертых и главных, она была царицей. Не то чтобы этим о ней сказано все, но очень, очень многое. Вот вы представляете себе примерную разницу между гномом-секретарем Холгаром и Агапием Лилипупсом? Так и тут — царица гарпий Балахульда отличалась от всех своих подданных размерами, статью и впечатляющей внешностью. Один поэт, вдохновившись, написал, что она останавливает взглядом время; нестойкие духом существа, навсегда покидали Турутухли, унося ее образ в своем сердце. Кто-то обронил в разговоре, что вот уже лет пятьсот лицо Балахульды вырезано в его памяти, как резцом скульптора в камне. Один из репортеров «Королевского паникера» выразился еще короче — «Я, конечно, всякого повидал…». А когда в «Усыпальнице» напечатали ее портрет, сделанный в далекой молодости, тираж скупали пачками, чтобы дети случайно не наткнулись.

Что еще можно сказать о ней? Когда-то Балахульда вела в Академии Правильных Поставок курс «Неправильные поставки». Глядя на манеру ее передвижения, никто не усомнился бы в том, что она настоящий специалист в этом деле.

Огромная туша, покрытая сизыми перьями, протопала по пиршественному залу, зловеще скребя кривыми когтями по мозаичному полу, остановилась напротив Узандафа и произнесла тем самым драконопростуженным голосом:

— Славен буди победитель гухурунды…

— Кто? Я? — изумилась мумия.

— Конечно, нет, с чего вы взяли? — отрезала гарпия и поковыляла вдоль стола.