Семья волшебников. Том 2 - Александр Валентинович Рудазов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лахджа залюбовалась очаровательной кухонной плитой. Просто прелесть, идеально сочетается с их кухонным островом и всего два орбиса и двадцать шесть дайкисов. Она обязана ее приобрести… а это что за хулиганство?..
На страницы каталога упала гнилая картофелина. Лахджа недовольно скинула ее на пол и крикнула:
— Астрид, не кидайся в маму картошкой!
Нет, какая все-таки отличная плита…
…Вероника отчаянно топнула ногой. Да что происходит?! Уже в третий раз противная Астрид подкидывает ей гнилую картошку! Сначала она просто валялась на полу, потом свалилась откуда-то сверху, а теперь вот Вероника проснулась утром — а картошка лежит у изголовья! Это уже не смешно, хотя это и не было смешно!
— …Освободи меня, или я не оставлю тебя в покое! — сказали из картошки.
А, вот в чем дело. Это не Астрид. Это вернулась та преступница, которую Вероника посадила в картошкину тюрьму… картюрьмошку. Хорошее слово, и Вероника сама его изобрела.
— Неть, — сказала она картошке.
— Девочка, милая, хорошая, зачем же так? — раздался голос, который пытался быть ласковым. — Разве я тебя чем-то обидела?
— Дя.
— Но ты же сама меня призвала.
— Я вызывала закон, а ты не закон, ты хотела меня съесть.
— Я не хотела, ты все неправильно поняла.
Но Вероника уже разочаровалась в общении с картошкой. Все она правильно поняла. К тому же верхний ободок часов передвинулся довольно далеко, а она еще не позавтракала и даже не умылась.
И Вероника бросила картошку в шкаф… нет, картошке не место в шкафу. Она грязная. Вероника достала ее и задумалась, куда ее положить. Из мусорного ведра она все время убегает, надо найти ей правильное место.
— Мама, а куда лозить кайтоску? — спросила она, спустившись к завтраку.
— В рот, ежевичка, — рассеянно ответила мама, накладывая Веронике картофельные оладьи из вчерашнего пюре.
— Не-е-ет, такую не буду…
— В чем дело? — не поняла мама. — Я думала, тебе нравятся оладьи.
— Ньявятся, — кивнула Вероника.
— Ну и не капризничай тогда.
Вероника напряженно задумалась, как объяснить маме все так, чтобы она не ругалась. По всему выходило, что никак.
Вероника рассердилась на енота, приготовившего на завтрак картошку, потому что теперь все еще сильнее запуталось.
— Не такую кайтоску, а такую, — сделала она еще одну попытку.
— Фу, — уставилась на картофелину мама. — Она же гнилая, выкинь ее.
— Лядна, но она вейнется.
Мама последнего слова уже не услышала, она очень торопилась. Вероника грустно доела оладьи, выкинула картошку в ведро и пошла ждать, пока та снова начнет ее преследовать. Получался какой-то замкнутый круг, но она пока не придумала, как из него выйти.
К ее счастью, сразу после завтрака енот выставил ведро к черному ходу. Он давно не трудился оттаскивать мусор на помойку, этим вместо него занимались гоблины. Возвращаясь из школы, Зубрила и Клецка спокойно шли через усадьбу Дегатти, по дороге забирая мусор и иногда еще что-нибудь, если были уверены, что никто не заметит.
Сегодня ничего прихватить не получилось. Госпожа Дегатти, которую Зубрила и Клецка безмерно уважали, потому что гоблины вообще уважают всех, кто может разорвать их пополам легким движением руки, волокла через столовую новенькую, свежесотворенную кухонную плиту. Та еще слегка искрилась, от нее пахло озоном — чувствовалось, что еще несколько минут назад ее не существовало.
— Детишки, не путайтесь под ногами, а то раздавлю! — прикрикнула Лахджа, и гоблинята торопливо шмыгнули за дверь, забрав только мешок с объедками.
Отличные объедки. Все-таки люди и другие чимча — крайне расточительные существа. Выкидывают то, в чем еще полно калорий, витаминов и полезных веществ. Гоблины употребляют все, что могут переварить — а переварить они могут почти все.
Так что рыбьи кости, головы и требуха, картофельные и морковные очистки, луковая шелуха, высохший хлеб и прочие остатки вчерашних обеда и ужина разом полетели в котел, в вечную похлебку матушки Грымзы. Из того, что всякие привереды называют помоями, она стряпала такое вкуснейшее кассуле, что за ушами трещало.
В числе прочего в котел попала и гнилая картофелина.
Дайн Лемвилл помыслила ужас. Ее вместилище не стали разрезать, его кинули вариться целиком, даже не почистив.
Нет. Нет-нет-нет-нет. Все не может закончиться вот так. Она чувствовала, что таким образом не освободится. Это уничтожит ее саму, не дав выйти на свободу. Превратит в… ларитрин!
Обычно он производится сложнее. Но данная ситуация слишком специфична. Вместилище… органическое вместилище, которое можно подвергнуть высоким температурам. Вероятно, никто даже не узнает, каким образом Дайн Лемвилл закончила свой жизненный путь, а полученный ларитрин испарится почти сразу после ее гибели… но ей самой от того легче не станет.
Ее дым навсегда исчезнет из колена!
— Не ешьте меня! — вскричала Дайн Лемвилл, впервые за тысячи лет своей жизни испытав что-то вроде истинного страха. — Все что угодно! Любые сокровища мира!
Ее страх перед прекращением существования пронизал пространство. Достиг маленькой чародейки. Та ощутила боль погибающей демоницы, и в ее сердечке всколыхнулась жалость. Девочка произнесла слова… благословенные, милостивые слова!..
Дайн Лемвилл унесло из гоблинского котла. Протащило сквозь глубинные измерения, и она вновь оказалась на столе Вероники. Та уставилась на картофелину — и картофелина уставилась в ответ.
— Позиви пока тут, кайтоска, — открыла нижний ящик стола Вероника. — Тут каяндасики и пластилин.
Дайн Лемвилл покорно водрузилась в темном углу и впала в тягучее сонное оцепенение. Нужно выждать. Набраться терпения. Она была слишком близка к гибели, и теперь девочка знает, как просто уничтожить ее в таком состоянии.
Теперь ежедневно, каждый раз в одно и то же время, в узилище ларитры проникал свет. Ящик открывался, девочка брала карандаши и задвигала ящик. Ровно через двадцать шесть минут свет вновь проникал в узилище, карандаши возвращались на свое место, и девочка прощалась с ларитрой еще на сутки. Она очень строго следовала режиму дня, и Дайн Лемвилл не могла этого не одобрять.
— Что ты рисуешь? — спросила она на третий день.
— Кайтинки, — ответила девочка. — Я думаю о законе.
— Это… очень похвально.
Странная девочка. В самом деле похожа на ларитру. А вдруг…
— Ты… может быть, я знаю тебя? — спросила она на четвертый день. — Некоторые ларитры притворяются детьми…
— Пьявда? — заинтересовалась Вероника. — Затем?
Нет, она либо настоящий ребенок, либо хорошо притворяется и не видит
