Новгородская альтернатива. Подлинная столица Руси - Андрей Буровский

Логично: ведь русское население Прибалтики происходило от новгородцев. Собственно, они и были новгородцы, пережившие падение своего государства, разгром Новгорода Москвой и оставшиеся жить на своих коренных землях, но уже под шведским королем.

В новгородское время они были гражданами своего государства Великого Новгорода, а не холуями московского то ли князя, то ли хана. Шведское же государство, как ни суди, а не было оно ни деспотическим, ни жестоким. Русские Прибалтики никогда не были подданными Москвы и не собирались ими становиться.

Как относились к Москве новгородцы, говорит хотя бы факт сожжения промышленного города…

Вот только восстановить прерванную культурную традицию уже никто не в состоянии. Новгородцы остались — вольнолюбивые, трудолюбивые, упорные. Но над Господином Великим Новгородом волны сомкнулись за сто лет до начала Ливонской войны. Даже погром 1570 года ударил в основном по переселенцам из Московии в этот великий и трагичный город.

Глава 6

Историческая виртуальность № 5: Новгород в составе Речи Посполитой

В 1470 году просматривалась возможность превращения Господина Великого Новгорода в вассала Великого княжества Литовского и Русского. Не испугайся Казимир затяжной войны с Московией, этот вариант становился совершенно реальным.

В 1470 году в Великом княжестве православные и католики не были равноправны. Православные земли жили по своим старым обычаям. «Мы старин не рухаем, а новин не вводим», — говорили в Великом княжестве. Но привилеи великих князей распространялись только на католиков, православные не стояли у руководства.

Конфронтация католиков и православных не дала Великому княжеству сделаться собирателем русских земель. В 1563 году было поздно, потому что многие земли ушли в Московию, восточный монстр уже разросся, окреп, — и в огромной степени руками и мозгами православных выходцев из Литвы.

В 1569 году Великое княжество Литовское объединилось с Королевством Польшей в Речь Посполитую: не в последнюю очередь объединял страх перд Московией.

Если Западная Русь и не в состоянии собрать все русские земли, Новгород вполне мог бы оставаться специфичной частью Речи Посполитой — до самых разделов Польши в XVIII веке. Государству под названием Господин Великий Новгород и в этом случае не светило бы ничего хорошего — так, одно из периферийных княжеств, не более. Но вот общество…

В поразительной книге Владимира Семеновича Корот-кевича «Дикая охота короля Стаха» [148] перед нами предстает совершенно удивительное общество.

Конечно, художественная литература — только отражение действительности, но была ведь и сама действительность, которую следовало отразить. Первое впечатление — это какое-то причудливое смешение русских и польских элементов. Такова и речь, и многие элементы быта. Здесь «пан» — вежливое обращение к человеку, но общество вовсе не забыло еще, что далеко не все в нем — паны. Здесь девушку можно назвать и Надеждой, и панной Надеей — обе формы имени приемлемы.

В этом романе действуют люди, называющие себя шляхтой и действительно ведущие себя как вольные шляхтичи, а не замордованные московитские дворня-дворяне. Как вольно, откровенно, гордо они себя ведут и говорят! Эти люди живут поразительно «по-европейски», если взять множество деталей быта, поведения, образа жизни, — и существенных, и совсем незначительных. В этом обществе, чтобы нарушить права крестьян, приходится создать своего рода «шляхетскую мафию», вполне похожую на сицилийскую: потому что в этом обществе реально действуют законы и нарушать их как-то и не принято.

Этот европейский тип общества возник ну очень не вчера… В домах шляхты висят портреты предков, живших в XVI, в XVII веках (на Московии в эти века вообще не было светской живописи). Это общество прекрасно помнит магнатов, которые вели себя совершенно как графы и герцоги Европы, «благородных разбойников» XV века — а на Московии, хоть убейте, ну все разбойники просто до отвращения неблагородны… вполне в духе своего общества, увы!

Словом, это общество имеет совершенно европейскую историю, — и недавнюю, и средневековую. Оно несравненно более европейское, чем общество, встающее со страниц Пушкина или Льва Толстого. В Российской империи даже XIX века недавность европеизации очень чувствуется, да и окружены эти «европеизированные)» дворяне, «воспитанные, как французские эмигранты», морем совсем других людей, ну никак не европейцев по поведению и по духу.

В повести же Короткевича и «низы» общества в той же мере европейцы, как «верхи». Как вольно, естественно держатся в нем «низшие» в обществе «высших»! Без раболепия, без въевшейся в кровь, в костный мозг приниженной привычки к холуйству.

Шляхтичи в этом обществе пишут кириллицей, даже если и украшают свою речь польскими и латинскими словечками. Но вообще-то латинскими — вряд ли, потому что шляхта это православная и кириллицей писали в этой стране всегда, со времен Кирилла и Мефодия, и кириллицей написаны и старинные рукописи, и летописи, и полицейские ведомости, и любовные записки.

В этом обществе очень слабо «третье сословие», и главный герой, происходящий из «буржуазных элементов», в семье которого каждое поколение подтверждает права на личное дворянство, оказывается в странном и непростом положении — он и шляхтич, и нешляхтич одновременно.

А главное — в этом обществе существует множество очень русских, очень интеллигентских проблем: и противостояния шляхты и всего остального народа, и оторванности «интеллигенции» от «народа», и самомучение «вечными вопросами», и…

Впрочем, читайте книгу сами. Вы получите от нее огромное удовольствие и, может быть, поймете, почему автор сих строк буквально подпрыгнул, читая «Короля Стаха»: вот же оно, то общество, которое вполне реально могло бы сложиться во всей России!

Ведь Белоруссия — самый прямой потомок Великого княжества Литовского. В ней история Великого княжества продолжалась и в XVII, и в XVIII веках. Это в отторгнутых от Литвы районах будущей Украины шла война православных с католиками. В Великом княжестве Литовском с 1563 года православная шляхта имела те же права, и кто не хотел католицизироваться — тот этого и не делал. Это в коронных землях Польши православным и русским приходилось биться за свои права. Л здесь никто на них не посягал, и поистине Русь ассимилировала Литву.

До 1791 года здесь, в провинции Речи Посполитой, защищенной своими законами, продолжалась история Великого княжества Литовского. Уже не имеющая международного значения, местная история, провинциальная — но продолжалась.

Действие повести «Дикая охота короля Стаха» разворачивается в 1888 году, но статуты Великого княжества Литовского действовали в Белоруссии до 1840-х годов.

К этому можно относиться по-разному (никто ведь не обязан, в конце концов, любить ни белорусов, ни их историю), но, по-видимому, победи Западная Русь Московию — свою жуткую восточную сестрицу, мы сегодня были бы примерно такими же.

Это не значит, что мы этнографически были бы похожи на белорусов. Что во всех концах Руси говорили бы с таким же акцентом, носили бы такие же юбки и кунтуши и отпускали бы такие же усы. Конечно, нет. Победа Западной Руси означала бы совсем другую русскую историю, появление и государства, и народа с совсем иными параметрами.

Даже проиграв московитам борьбу за собирание русских земель но войдя в Великое княжество Литовское, новгородцы вполне могли бы слиться не с москалями, а с белорусами, с Западом Руси.

Северо-Запад внес бы много своего в это новое общее государство, в формирование единого народа. Учитывая многолюдство Северо-Запада, его богатство, долгие исторические традиции, он изменил бы и жителей Великого княжества Литовского и Русского. Современный белорусский народ был бы немного другим, чем в нашей реальности. При жизни в одном государстве Северо-Запад изменял бы и жителей Запада — будущих белорусов. Две части исторической Руси могли бы сливаться, образовывать единое государство — от Гродно до берегов Печоры.

Не самый худший вариант истории.

Глава 7

Судьба русской Азии

Идет гражданская войнаВосьмой десяток лет.

Новгород удивительным образом воплотил в себе русскую Европу, и ненависть к нему русской Азии закономерна и естественна. Еще действия Ивана III как-то можно считать актом собирания земель… Но и в его поступках очень заметна иррациональная злоба, далеко выходящая за пределы поступков политика: хотя бы откровенное злорадство по поводу судьбы переселенных без имущества новгородских бояр и купцов.