Александр I - Анри Труайя

Чтобы окончательно покончить с «истерией пиэтизма», Аракчеев решается на очень хитроумный ход: объединиться с двумя представителями высшего русского духовенства – Серафимом, новым митрополитом Петербурга, и, главное, с архимандритом Фотием, тридцатилетним монахом, невежественным, экзальтированным фанатиком. Высокий, худой, с изможденным лицом и рыжеватой бородкой, Фотий завораживает свою паству магнетическим сверканием серых глаз, порывистыми жестами, вдохновенными речами. Этот аскет предается умерщвлению плоти, носит под рясой железные вериги и власяницу. Он сближается с графиней Анной Орловой, становится ее духовником и убеждается, что она «есть раба Господа смиренная и сосуд благодати Христовой». Девица в тридцать пять лет, наследница колоссального состояния, эта странная особа ездит верхом, как казак, управляет тройкой лошадей, танцует, как баядерка, но сторонится мужчин, питается кореньями и ревностно исполняет церковные обряды. Все свои миллионы, все великосветские связи она предоставила в распоряжение Фотия. Быть может, она поддается искушению, которое представляет этот святой человек, наделенный огненным темпераментом? Кое-кто поговаривает об этом, но она с негодованием отвергает подозрения. Ее союз с Фотием, уверяет она, чисто духовный. Их объединяет общая навязчивая идея – извечные козни сатаны против рода человеческого. Фотия и во сне преследуют бесы, и он храбро отбивается от них. Но всего этого ему недостаточно. С тех пор как он встретил Анну Орлову, он чувствует в себе призвание сражаться с мировым Злом: обличать и карать вольтерьянцев, мартинистов, франкмасонов, обезглавить «семиглавую гидру иллюминизма». Этот русский Торквемада,[70] рупор гласа небесного, предает словесным анафемам безбожников и нечестивцев. Для духовенства, обеспокоенного еретическим безумием, угрожающим прочности трона и алтаря, этот неистовый проповедник – лучший союзник. Голицын, по простоте сердца, не догадывается, что Фотий, изрыгая хулу на современное общество, увлеченное спиритизмом, на самом деле метит в него и его приверженцев.

Аракчеев умело ведет интригу, цель которой – свалить главного мистика Его Величества, и добивается согласия царя принять архимандрита 5 июня 1822 года. Представ перед Александром, Фотий не приветствует его, а ищет взглядом икону, которая, по обычаю, освящает помещение. Заметив икону в одном из углов, он простирается перед ней, читает молитву и, почтив Царя Небесного, медленно поднимается и склоняется перед царем земным. Этот последний, до глубины души взволнованный его божественной чистотой, благоговейно целует руку своего посетителя, часто крестится и произносит: «Я давно желал тебя видеть, отец Фотий, и принять твое благословение». Фотий отвечает: «Мир тебе, царю, спасися, радуйся, Господь с тобою буди!» И когда царь сажает его рядом с собой, Фотий важно возвещает ему об опасности, грозящей церкви от тайных врагов святой веры, которым покровительствуют приближенные к царю люди. Его апокалипсическое красноречие приводит в расстройство нервы Александра. Сам Бог наставляет его. Следуя за Голицыным и Кошелевым, он избрал ложный путь, сбился на путь протестантизма, иллюминизма. После двух часов беседы он падает на колени перед монахом, смиренно поднимает глаза на восковое, окаймленное рыжеватой бородой лицо и молит Фотия благословить его. «Когда же видел князя Голицына, – рассказывал Фотий, – не поведал ему ничто же, что с царем тайное было говорено». В благодарность за душеспасительные речи архимандрит получает от Александра алмазный крест, а от вдовствующей императрицы золотые часы. Но эти подарки не кружат ему голову. Он презирает роскошь, питается горстью овсянки и пьет только укропную воду. Его слава как чудотворца распространяется во всех слоях общества. Графиня Орлова боготворит своего кумира. Он обращается с ней сурово. Встречая его после богослужения, она вытирает с его лба пот и стаскивает с него сапоги. Царь посещает его в монастыре. В главной церкви, на верхней балюстраде, отделяющей хоры от нефа, начертано: «Здесь император Александр вместе с графом Аракчеевым и другими придворными молился, простершись рядом с Фотием».

Встреча Фотия с Александром не замедлила принести плоды. Императорский рескрипт от 1 августа 1822 года предписывает Кочубею, министру внутренних дел: «Все тайные общества, под какими бы наименованиями они ни существовали, как-то, масонские ложи или другие, закрыть и учреждение их впредь не дозволять». Этот неожиданный приговор поражает ужасом круги «братьев», среди которых немало высших сановников империи. Никто не понимает причин внезапной немилости царя к организациям, гуманные цели которых он недавно поддерживал. Прошел слух, что причина – в раскрытии тайного «заговора» польских и английских масонов. Но русские ложи к этому не причастны. Зачем же их уничтожать? «Масонство не имело в России другой цели, кроме благотворения и приятного препровождения времени, – пишет Михайловский-Данилевский. – С закрытием лож мы лишаемся единственных мест, где собирались не для карточной игры». Лабзин, издатель мистического журнала «Сионский вестник», не скрывает своего огорчения: «Что тут хорошего? Сегодня запретили ложи, а завтра принудят в оныя ходить. Ложи вреда не делали, а тайные общества и без лож есть. Вот у Кошелева тайные съезды, и князь Голицын туда ездит. Черт их знает, что они там делают». За эти дерзкие речи Лабзин уволен от должности вице-президента Академии художеств и выслан в удаленный от столицы провинциальный город.[71]

Издание «Сионского вестника» запрещено. Мистические общества и различные секты разогнаны. Но как уследить за небольшими дружескими кружками? Сердца, поклоняющиеся одному идеалу, ищут случая незаметно собраться вместе. Приходится таиться, чтобы свободно поговорить о Боге или о политике. Однако простодушный Голицын, влияние которого сильно подорвано императорским рескриптом, пока остается на своем посту и все еще не догадывается о кознях, направленных против него. Он по-прежнему с доверием относится к своему сотруднику и другу Магницкому, тогда как тот, предвидя близкое падение министра духовных дел и народного просвещения, тайно плетет против него интриги. А за всем этим стоит, держа все нити в своих руках, терпеливый, бдительный и злобный Аракчеев.

В начале 1824 года сотрудник Голицына, проповедник и протестантский пастор Иоганн Госнер, публикует в переводе на русский язык, сделанном Поповым, свое богословское сочинение «Der Geist des Lebens».[72] Фотий, набросившись на книгу, обличает ее как безбожную, богохульную, исполненную сатанинского духа. Обеспокоенные Шишков и новый министр внутренних дел Ланской также находят в ней ниспровержение христианской веры. Комитет министров рассматривает дело. Госнеру предложено покинуть Россию. Его труд сожжен. Цензоры, пропустившие столь нечестивый текст, преданы суду. Распаленного всеми этими событиями Фотия посещают видения, предписывающие ему не останавливаться на избранном пути. В доме «чистейшей девственницы» Анны Орловой собирается военный совет в составе архимандрита Фотия, митрополита Серафима, Аракчеева, Магницкого и шефа полиции Гладкова. Договорено между ними, что Серафим от имени осмеянной церкви потребует у государя отставки министра духовных дел князя Голицына. Но, представ перед императором, митрополит, оробев, лишается дара убеждения, и встреча оказывается безрезультатной. Аракчеев, держась в тени, добивается новой аудиенции для Фотия. Архимандрита проводят по тайной лестнице, служившей некогда любовникам Екатерины Великой. И снова Александр потрясен зловещими предсказаниями Фотия. «Ты мне как прямо с небес послал ангела своего святого, – восклицает он, возведя очи к потолку, – возвестить всякую правду и истину!» В течение трех часов Фотий мечет громы и молнии против нечестивцев. Его возбуждение так велико, что он весь, с головы до ног, покрывается потом. Позже он скажет, что на его теле выступил кровавый пот. Но и после этого яростного выпада Александр не спешит сместить министра. Аракчееву приказано отправиться к митрополиту и переговорить с ним в присутствии Фотия. Серафим загорается священным гневом и, стянув с головы белый клобук и бросив его на стол, заявляет, что скорее сложит с себя сан, чем будет служить с князем Голицыным, «явным врагом клятвенным церкви и государства». Тогда Фотий испрашивает позволения изложить императору письменно все обвинения в вольнодумстве и меры борьбы с ним. В четырех записках архимандрит требует удалить Голицына, восстановить надзор Священного Синода и духовенства над просвещением и распустить Библейское общество. «Повеление Божие я возвестил, – пишет он царю, – исполнить же в тебе состоит… Бог победил видимого Наполеона, вторгшегося в Россию; да победит он и духовного Наполеона лицем твоим, коего можешь, Господу содействующу, победить в три минуты чертою пера».