Сердце меча - Ольга Чигиринская

Дик проглотил то, что держал во рту и уставился в стол, вертя вилку в руках.

— Не могу, сэр. Если меня попросят, я должен буду это сделать.

— У тебя совесть есть? — Нейгал поставил свою чашку на стол со стуком. — Ты мой гость! Я прошу тебя уважить мой обычай. Тебе что, трудно?

— Мастер Нейгал, — Дик отодвинул от себя тарелку. — Вы просите о таком, чего я исполнить не смогу.

— Засранец, — как-то печально сказал вавилонянин. — Морду тебе набить? Или лучше задницу, чтобы оно не так героично выглядело?

— Вы можете делать что хотите, сэр. А я буду делать то, что велит мне долг. Я могу только пообещать вам, что ни к кому не подойду с этим первый. Но если меня попросят… я не откажу никому.

— Полоумные, — прорычал Нейгал, налил и выпил. Дик взял свою чашку в ладонь — золотистая жидкость, похожая на сакэ, была слишком холодной на его вкус, и он попробовал согреть ее так.

— Вы так ненавидите Христа? — спросил он.

— Ненавижу? — Нейгал фыркнул. — Да нет. При чем тут твой Христос. Черт, с какого же конца взяться, чтобы тебе объяснить… Ты же небось считаешь, что оказываешь этим гемам огромную услугу…

— Нет, — покачал головой Дик. — Не думаю. Это слишком мало… Почти ничего…

Его передернуло — вспомнилась темнота и вонь подземелья. Нейгал был так удивлен, что не обратил на это внимания.

— То есть, как ничего? Ведь если бы ты их не крестил, твой Бог отправил бы их в ад, так?

— Нет, — уверенно сказал Дик, продолжая глядеть в дно чашки. — Они достаточно мучились на этом свете, чтобы Господь не дал им страдать и на том.

— Ну так в чем смысл?

Дик напряг память, стараясь восстановить в точности одну из проповедей коммандера Сагары. Она ведь была как раз на эту тему… Вот, поймал!

— Пока человек не крещен, он чувствует себя обнадеженным, но не уверенным. Он как девушка, которой улыбается любимый парень, но ни слова не говорит. А человек, который уже прошел через воду — как обрученная невеста.

— Это все ошень поэтишно, сынок, но суть от меня как-то ускользает.

— С человека смываются грехи. Все.

— Ф-ф! Что такое грех? Я ни разу не видел его в глаза. Боль видел, и видел ложь, зло, недолжное страдание. Ничто из этого не исчезает, если человека или гема полить водичкой. А грех… — Нейгал сделал неопределенный жест рукой. — И если даже говорить о зле — гемы делают его гораздо меньше, чем мы, потому что… Ты давеча обиделся, что я называл их крысами — а между тем знающий человек почел бы такое сравнение за честь. Ни у каких животных нет такой дружбы, как у крыс. Вспомни тех гемов — они всегда ухаживают за самыми слабыми и больными. Если даже их там двое — тот, в ком еще остались силы, помогает другому до конца. Я зову их крысами, потому что крысы в этом смысле лучше людей… Когда я разбирался в вашем учении, я часто задавался вопросом: почему же это всемогущий Бог не мог сделать то, что так просто сделали люди: посадить нам на подкорку это сострадание…

Дик прервал его ударом пустой чашки о стол, а потом по сложной траектории прошел к стене, на которой висел обруч — облегченный вариант наношлема. Дик взял его в руки и понял, что пьян. То, что он сейчас собирался сделать, выходило за рамки всех приличий — а ему было все равно, у него грудь была наполнена не воздухом, а раскаленным паром, и этот пар вот-вот пойдет из ушей…

— Возьмите! — крикнул он, прошатавшись обратно к столу и бросая обруч на стол. — Сделайте себя безгрешным, раз вы можете то, чего не может Бог. Сотрите все, что было и станьте новым человеком. Ешьте то, что приготовили для них.

Он упал в кресло и облокотился о стол, подпирая сжатыми кулаками лоб.

— Простите меня, мастер Нейгал… Я напился… У вас очень крепкое сакэ.

— Обижаешь, — усмехнулся вавилонянин. — Какое там сакэ? Это водка на травах.

Он поднял обруч со стола и повертел в руках.

— Ты меня не понял, сынок. Мне дорога моя свобода. То, что я таков, каков я есть… Временами я собой недоволен — но с этим я сам как-то разбираюсь…

Он вдруг бросил на Дика долгий взгляд — снова тот самый, каким смотрит человек, вынужденный терпеть, скрывая, сильную боль.

— И если я кому-то что-то по-крупному задолжал… То я не побегу к длиннорясому вымаливать прощения. Я постараюсь отдать свой долг тому, кому еще можно его отдать.

— И много вы… задолжали? — спросил Дик, поднимая на сотрапезника глаза. Он не знал, что со стороны его настойчивые попытки удерживать взгляд в фокусе выглядят как колдовская поволока и не понял, почему Нейгал отодвинулся от стола и слегка оскалился.

— Достаточно много, сынок. Одному уже не разгрести. Но твоего Бога я на помощь не позову. Он не может, понимаешь ты, помочь и тихо убраться. Он влезает в душу и занимает ее целиком. А мне моя душа дорога. Самость вот эта, которую вы ругаете на все корки.

— Как смешно, — сказал Дик, снова подперев голову ладонями, — гемы просили крестить их, чтобы получить эту самую самость, а вы — боитесь ее потерять.

— Видать, не очень смешно, раз ты не смеешься.

— А я не умею.

— Как? — изумился Нейгал. Дик пожал плечами.

— Ну, просто не умею и все. Мне сразу делается плохо.

— Это с рождения или с войны?

— С войны.

— Понятно…

Он помолчал, побарабанив пальцами по столу, и промурлыкал себе под нос несколько тактов какой-то песенки.

— А чего я, собственно, боюсь? — сказал он вдруг, как будто бы сам себе. — Что мои гемы перебунтуются, получив имена? Чепуха. А боюсь я, парень, вот чего: оказаться скотиной и нарушить клятву, которая меня обязывает не понижать планку. Что, не понял? Черт, как тебе это растолковать… Помнишь эту притчу, про помещика, который заплатил работникам девятого часа по динарию? Так вот, представь себе, что на следующий день он сказал: лафа кончилась, теперь все будут получать по выработке. Понимаешь, само по себе плохого в этом ничего нет — если бы у него с самого начала было «что потопаешь, то и полопаешь», это было бы правильно и справедливо. Но раз уж ты однажды назначил планку — один динарий в день — то держись ее. Понижение планки — против клятвы. По клятве христиане — чужие для меня. Ничего я против любого из христиан не имею лично, все личные завязки у меня здесь… с единоверцами, хе-хе… но в моем доме мне не нужно римское безумие. А выгонять их из дому нельзя. Купить новых недолго, но я не прогоню и мышь, если она ела с моих рук. И придется мне придумывать какие-то новые основы для отношений… А я уже старый, и такие трюки мне даются нелегко.

Он умолк — наконец заметил, что аудитория его покинула. Дик спал, опустив голову на руки.

Нейгал двинул было руку к звонку — позвать прислугу, чтобы перенесли парня в постель — но на полпути его рука переменила направление и потянулась к кувшинчику с водкой. В конце концов, Ричард Суна будет не первым застольным другом, которого он дотащил до кровати, а прислуга уберет со стола утром. А ему нужно подумать. О многом нужно подумать.

Нейгал встал и подошел к окну. Бронированное стекло, глубоко утопленное в стену дома и закрытое довольно крепким «намордником», все же было слегка залеплено снегом. Снаружи мело со страшной силой. На глайдере в Лагаш ехать нельзя — это сюда можно было перебрасывать гемов в кузове, а до Лагаша два дня пути. Значит, нужно из Ниппура вызвать Шастара с катером. А если Моро уже в поселке? Черт… Если он в поселке, он давно взломал коммерческую сеть и увидел заказ, сделанный Кассандрой. Он знает, кто и где. Значит… Значит, нужно для начала куда-то потихоньку отправить гостей. К Дарси? Дарси не выдаст. У него последние волосы станут дыбом при виде свободных гемов и этого юного «сохэя» — но он не выдаст.

В конце концов, слово есть слово, и к черту все эти генетические проекты и прочие безумства… А то порой так и думается: боги, если вы есть, то сделайте так, чтобы Империя прикончила нас прежде, чем мы окончательно перестанем быть людьми.

На шорох ткани в дверях он повернул голову. Леди Констанс…

— Мастер Нейгал, вы здесь? — она, прищурившись, искала его взглядом в тени.

— Да, — он выступил на свет. — Что случилось, мадам?

— У малыша начался приступ. Я ввела ретровирус, но его может не хватить. Понядобятся препараты крови… и средства поддержания иммунитета.

— Я понял. Завтра из поселка привезут. Конечно, жаль, что нам придется задержаться — я собирался переправить вас в другое место… Но вы не волнуйтесь, мадам, с вашим мальчиком все будет хорошо.

— С которым из?

— Вот, значит, как… Что ж, после всего этого он вам и должен быть как сын. Я бы очень плохо о вас подумал, если бы было иначе. Сударыня, я старый уже человек, и ничего не боюсь, потому что все видел. Я могу вам пообещать только одно: защищать его, пока я жив. У меня есть на то много причин.

— Я, кажется, догадываюсь, какая главная. Вы были там?

Нейгал сверкнул зубами из бороды.

— Был, не был… Какая разница? Замараны все. Все знают, что мы заключили договор не с планетой, а с олигархами-станционниками. И не надо мне объяснять, что Маэда хотел лишь одного: чтобы дети перестали голодать из-за наших солдат. Я это знаю. И я не собираюсь оправдываться. Я просто сделаю, что смогу для тех, для кого смогу.