Приключения Родрика Рэндома - Тобайас Смоллет

На следующее утро, как обычно, меня посетила моя милая и заботливая наперсница, сообщившая мне, что она получила разрешение своей госпожи передать ей мое письмо; я незамедлительно взял перо и, подчиняясь велениям моей страсти, написал так:

«Дорогая мадам,

Если бы язык был властен раскрыть нежные чувства моей души, — глубокое волнение, ослепительные надежды, леденящие опасения, по очереди управляющие моим сердцем, — я не нуждался бы в другом свидетеле, кроме сей бумаги, чтобы доказать чистоту и жар пламени, возженного вашими чарами в моем сердце. Но увы! Слова искажают мою любовь! Меня вдохновляют такие мечтания, которых язык не может передать! Ваша красота исполняет меня удивления, ваш ум — восхищения, а ваша доброта — обожания! Я в исступлении от желания, я схожу с ума от страхов, я испытываю муки нетерпения! Разрешите же мне, очаровательная властительница моей судьбы, приблизиться к вам, шептать о моей нежной страсти вам на ушко, принести в жертву сердце, преисполненное самой искренней и бескорыстной любовью, взирать с восторгом на божественный предмет моих желаний, слушать музыку ваших восхитительных речей, и в ваших улыбках ловить одобрение, которое избавит от невыносимых мук неизвестности сердце

Закончив сие излияние, я препоручил письмо попечению моего верного друга с наказом поддержать мою просьбу всем своим красноречием; затем я пошел переодеться с намерением навестить миссис Снэппер и ее дочь, которыми я совсем пренебрег, даже почти забыл о них с той поры, как моя дорогая Нарцисса вновь завладела всей моей душой.

Пожилая леди приняла меня очень любезно, а мисс Снэппер казалась прямодушной и веселой, хотя я мог легко заметить, что она притворялась; между прочим она попыталась подтрунить над моей страстью к Нарциссе, не являвшейся, по ее словам, тайной, и спросила меня, собираюсь ли я танцовать с Нарциссой на ближайшей ассамблее. Я встревожился, узнав, что обо мне, в связи с этим предметом, уже идет по городу молва, так как боялся, как бы сквайр, узнав о моих намерениях, не отнесся к ним плохо и, порвав со мной, не лишил меня возможностей, которыми я ныне располагал. Но я решил извлечь выгоду из хороших с ним отношений, пока они длятся, и в тот же вечер, случайно встретив его, попросил разрешения сопровождать Нарциссу на бал, на что он охотно согласился к моей невыразимой радости.

Большую часть ночи я провел без сна, предаваясь мечтаниям, овладевшим моим воображением, и, встав спозаранку, помчался к месту свидания, где скоро имел удовольствие увидеть приближавшуюся мисс Уильямс, которая улыбалась, что я счел благоприятным предзнаменованием. Предчувствие меня не обмануло. Она протянула мне письмо от кумира моей души, которое я благоговейно поцеловал, открыл стремительно и был вознагражден согласием Нарциссы, выраженным в таких словах:

«Сэр,

Сказать, что я взираю на вас с безразличием, было бы притворством, которое, мне кажется, не требуется приличиями и не может оправдать обычай. Поскольку мое сердце никогда не чувствовало того, о чем я стыдилась бы объявить, я не колеблюсь сознаться, что мне приятна ваша страстная любовь. Доверяя вашей честности и столь же будучи уверена в своем благоразумии, я бы не колебалась подарить вам свидание, к которому вы стремитесь, если бы меня не пугало надоедливое любопытство злонамеренных людей, чья хула может пагубно отразиться на добром имени

Ни один отшельник в исступлении благочестия не поклонялся святыне с большим жаром, чем тот, с каким я целовал сие несравненное доказательство прямоты, благородства и расположения моей очаровательницы! И перечитал его сотни раз, восхищался признанием в начале письма, а ее подпись «ваша Нарцисса» доставляла мне такое наслаждение, которого я никогда не испытывал. Мое счастье еще больше возросло, когда мисс Уильямc повторила нежные и благожелательные слова моей властительницы, сказанные во время чтения моего письма. Коротко говоря, у меня были все основания думать, что сердце этого милого создания объято такой же горячей любовью ко мне, как моя, быть может только не столь бурной.

Я сообщил моей приятельнице о разрешении сквайра танцовать на балу с Нарциссой и попросил ее передать госпоже, что я почту за честь навестить ее днем, как она позволила, и что я надеюсь встретить ее столь же милостивой, сколь был ее брат со мной любезен. Мисс Уильямс выразила большое удовольствие, услышав о расположении

ко мне охотника на лисиц, и уверила, что мое посещение будет очень приятно моей владычице; к тому же сквайр сегодня должен был обедать вне дома. Это обстоятельство, как легко можно догадаться, пришлось мне весьма по душе.

Я тотчас же пошел в Большой зал, где нашел его и, притворившись, будто не знаю о том, что его не будет дома, сообщил о своем намерении навестить его и преподнести Нарциссе билет на бал. Он потряс мне руку, сказал, что сегодня не обедает дома, но, несмотря на это, не возражает, если я приду выпить чаю с Нарциссой, которую он предупредит о моем посещении.

Все споспешествовало моему желанию; с невероятным нетерпением я ждал назначенного часа и, как только он наступил, помчался к месту действия, которое задолго до этого рисовалось моему воображению.

Меня провели к моей обворожительнице, находившейся в обществе мисс Уильямс, которая, под предлогом распорядиться о чае, вышла при моем появлении. Эго благоприятное обстоятельство, потрясшее всю мою душу, привело в замешательство и Нарциссу. Побуждаемый неодолимым порывом, я приблизился к ней стремительно и с благоговением; воспользовавшись овладевшим ею смущением, я заключил ангела в объятия и запечатлел пламенный поцелуй на ее устах, более нежных и благоуханных, чем окропленный росой бутон розы, распускающийся на стебле. Мгновенно ее лицо покрылось румянцем, глаза заблистали от негодования. Я бросился к ее ногам и умолял о прощении.

Ее любовь стала моим заступником; взгляд смягчился, суля прощение. Она подняла меня с колен и побранила с таким милым огорчением, что я готов был снова нанести ей оскорбление, если бы появление слуги с чайным подносом не помешало моему намерению. Пока нам могли помешать, мы говорили о приближающемся бале, на котором она обещала оказать мне честь и быть моей дамой, но когда чай был убран, а мы остались вдвоем, я перешел к более занимательному предмету и так бурно проявил свои чувства, что она, боясь, как бы я не совершил каких-нибудь сумасбродств, позвонила в колокольчик, призвав свою горничную, и задержала ее в комнате, чтобы помешать моей несдержанности. Я не был опечален этой мерой предосторожности, так как мог невозбранно изъясняться в своих чувствах в присутствии мисс Уильямс, наперсницы нас обоих.

Поэтому я дал волю страстной влюбленности, которая возымела такое действие на нежные чувства Нарциссы, что она преодолела прежнюю сдержанность и удостоила меня самого умилительного признания в ответной любви.

Но тут я не мог себя сдержать, получив столь милые заверения. И теперь она уступила моим ласкам, а я, сжимая в объятиях самое для меня дорогое существо, предвкушал райское блаженство, которое надеялся вскоре испытать. Остаток дня мы провели, предаваясь всем восторгам надежды, которую может внушить пламенная любовь, обмениваясь взаимными клятвами; а мисс Уильямс так была растрогана нашими целомудренными ласками, вызвавшими у нее печальное воспоминание о том, кем она была раньше, что глаза ее наполнились слезами.

Было уже довольно поздно, и я, вынужденный оторваться от моей возлюбленной, заключившей меня на прощанье в нежные объятия, поспешил к себе домой и подробно рассказал моему другу Стрэпу о своем счастье, доставив ему этим такое удовольствие, что слезы брызнули у него из глаз; от всего сердца он вознес к небесам молитвы, чтобы никакой завистливый дьявол не отвел благословенный кубок от моих уст, как это бывало раньше.

Когда я стал размышлять о происшедшем и в особенности об открытом признании Нарциссы в любви ко мне, я не мог не удивиться тому, что она не попыталась осведомиться о положении и денежных средствах того, кого почтила любовью; вместе с этим я стал немного беспокоиться о ее средствах, хорошо зная, что нанесу непоправимый вред существу, почитаемому моей душой самым дорогим, ежели, сочетавшись браком с Нарциссой, не смогу обеспечить для нее подобающее ей место в обществе. Правда, я слышал, когда служил у ее тетки, что отец оставил ей значительную сумму, и говорили также, что она должна унаследовать большую часть приданого ее тетки, но я не знал, насколько она была ограничена завещанием отца в праве распорядиться наследством, и слишком хорошо знал о неожиданном поступке ученой леди, чтобы полагать, будто моя властительница может чего-нибудь ждать от нее. Однако я верил в благоразумие и осторожность моей очаровательницы, которая не согласилась бы соединить свою судьбу с моей, прежде чем не обдумала и не предусмотрела последствий.