Приключения Родрика Рэндома - Тобайас Смоллет

Я остановил кровотечение корпией, наложил пластырь, счистил запекшуюся кровь, переменил белье и оделся, пока Стрэп лежал без чувств у моих ног; поэтому, когда он пришел в себя и увидел меня в полном здравии, он не поверил глазам.

Теперь, когда опасность миновала, я был очень рад случившемуся, полагая, что все скоро станет известно и, стало быть, немало прославит меня в этом городе. Я был также горд тем, что некоторым образом оказался достоин любви Нарциссы, которая, полагал я, не осудит меня за содеянное.

Глава LX

Меня посещает Фримен, с которым я появляюсь в обществе и встречаю радушный прием. — За мной посылает лорд Куивервит, которого я покидаю в гневе. — Нарциссу увозит ее брат, — Я хочу пуститься за ним в погоню, но меня отговаривает приятель. — Играю в карты и проигрываю все свои деньги. — Отправляюсь в Лондон. — Испытываю фортуну у карточного стола без всякого успеха. — Получаю письмо от Нарциссы. — Надуваю своего портного

Покуда я предавался этим размышлениям, слухи о дуэли каким-то неведомым путем распространились по всему городу. Ко мне пришел Фримен, выразивший удивление, что застал меня дома, так как ему сообщили, что лорд Куивервит умер от ран, а я скрылся из страха перед законом. Я спросил его, какова, согласно молве, причина нашего столкновения, и Фримен сообщил, будто ее приписывают возмущению лорда Куивервита моим ответом в Большом зале, каковую причину я и подтвердил, очень довольный, что на Нарциссу не падает подозрения. Фримен, узнав от меня о том, что мой противник вне опасности, поздравил меня, ибо, по его словам, такой исход лучше, чем что бы то ни было, мог подкрепить его мнение о моей личности, которое он старательно распространяет среди своих друзей, защищая меня.

Вследствие этой его уверенности я пошел с ним в кофейню, где меня приветствовали многие из тех, кто избегал еще день назад; всех их очень позабавила дошедшая до их сведения история о французском кавалере Мелинды. В то время как я находился в кофейне, мне передали приглашение лорда Куивервита зайти к нему домой, если я свободен.

Я незамедлительно отправился туда, и меня провели к его лордству, который лежал в постели. Когда мы остались одни, он поблагодарил меня в весьма любезных выражениях за то, что я столь умеренно воспользовался преимуществами, дарованными мне фортуной; вместе с этим он просил простить ему поступки, которые могли быть вызваны его досадой.

— Мне очень хотелось бы, чтобы вы стали моим другом, — сказал он. — Но раз для меня невозможно отказаться от моей страсти к Нарциссе, я слишком уверен в ваших чувствах и знаю, что согласия у нас быть не может; поэтому я взял на себя смелость послать за вами, признать со всей искренностью, что я буду противодействовать вашему успеху у сей молодой леди, хотя обещаю подчинить это противодействие велениям чести и справедливости. Я считаю прежде всего необходимым заявить вам, что у нее нет независимого состояния, и, если вы даже добьетесь успеха в ваших искательствах, вас ждет немалое огорчение видеть ее доведенной до нищеты, когда у вас не будет средств ее содержать, а мне из достоверных источников известно об отсутствии у вас средств… Кроме сего, я должен сознаться, что, побуждаемый этими мыслями, я поделился в письме к ее брату моими подозрениями о том, что она питает к вам нежные чувства, и посоветовал ему принять соответственные меры.

Крайне встревоженный и раздраженный этим сообщением, я сказал его лордству, что не понимаю, каким образом он может примирить этот поступок с заявлением о своем чистосердечии, и затем покинул его, охваченный смятением.

На пути домой, где я надеялся, как обычно, получить вести от моей властительницы через мисс Уильямc, я был удивлен, заметив, что кто-то машет мне платком из окна мчавшейся мимо кареты, запряженной шестериком; приглядевшись, я увидел ехавшего верхом вслед за каретой слугу, в котором узнал по ливрее лакея сквайра. Я был как громом поражен при этом открытии и понял мгновенно что сие может означать. Я догадался, что этот сигнал был подан мне драгоценной ручкой Нарциссы, поспешно увозимой из города вследствие письма лорда Куивервита ее братцу и не имевшей иной возможности сообщить о своей беде и воззвать к моей помощи.

Потеряв голову, я побежал домой, схватил пистолеты и в таком замешательстве, заикаясь, приказал Стрэпу достать почтовых лошадей, что мой бедный лакей, опасаясь новой дуэли, не подчинился моему приказанию, но побежал к Фримену, который, узнав о моих намерениях, тотчас же явился и трогательно заклинал меня рассказать ему о причине моей тревоги, вследствие чего я не мог ему отказать и заявил, что мое счастье улетело вместе с Нарциссой и я должен либо воротить ее, либо погибнуть. Он стал доказывать безумие такого шага и пытался отвратить меня от него всеми доводами, подсказанными дружелюбием и рассудительностью. Но все его аргументы не достигли бы цели, если бы он не заставил меня подумать, что я должен положиться на любовь Нарциссы и преданность ее горничной, которые найдут способ оповестить меня о своем положении; вместе с этим он напомнил мне о вреде, какой причинит доброму имени Нарциссы мой внезапный отъезд.

Эти доводы убедили меня и утихомирили. Я появился на людях со спокойным видом и был принят в лучшем обществе; весть о моем несчастье распространилась, и мне выражали сочувствие; в то же время я имел удовольствие наблюдать всеобщее нерасположение к Мелинде, вынужденной поспешить с возвращением в Лондон, чтобы избежать пересудов и насмешек всех леди Бата.

Хотя надежда получить весточку от моей возлюбленной поддерживала мой дух, но через несколько недель я стал очень тревожиться, когда ожидания мои не сбылись. Короче говоря, меланхолия и уныние овладели моей душой; и вот, сетуя на провидение, бывшее для меня злой мачехой и всегда мешавшее исполнению моих желаний, я в припадке отчаяния принял решение бросить все, что у меня было, на карточный стол с целью либо выиграть состояние, достаточное для независимой жизни, либо низвергнуться в нищету, которая заставила бы меня проститься с любыми надеждами, тешащими мое тщеславие и ныне причиняющими мне мучения.

Побуждаемый этим роковым решением, я принял участие в игре и после нескольких поворотов фортуны выиграл к концу третьего дня тысячу фунтов. Но в мои намерения не входило останавливаться на этом, почему я и держал Стрэпа в неведении относительно моей удачи, и, продолжая играть, закончил свою карьеру, оставшись только с пятью гинеями, которые я также поставил бы на карту, если бы не постыдился спуститься от ставки в двести фунтов до такой мизерной суммы.

После выполнения своего плана я пошел домой, удивляясь сам своему спокойствию, и сказал моему другу о несчастье с такой легкостью, что он подумал, будто я шучу, и отнесся к новости весьма хладнокровно. Но вскоре обнаружилось, что мы оба ошиблись. Я неправильно истолковал мою тупость как мудрую покорность, а он понял, что все это не шутка, увидев меня на следующее утро в страшном отчаяньи, которое он пытался хоть как-нибудь облегчить, утешая меня всеми средствами, находившимися в его распоряжении.

Однако в одну из более спокойных минут я послал его заказать место в лондонской почтовой карете и тем временем уплатил свои долги в Бате, которые достигали только тридцати шиллингов.

Не попрощавшись с приятелями, я отбыл в Лондон; Стрэпу повезло найти верховую лошадь, и мы прибыли в столицу, не встретив по пути ничего примечательного. Когда мы пересекали Бегшотхит, у меня возникло желание вернуть назад свои деньги, наложив в каком-нибудь столь же удобном местечке контрибуцию на пассажиров. Таково было в это время расположение моего духа, что я пошел бы на грабеж, настолько старательно я обдумал этот план, и рискнул бы головой, если бы меня не удержала мысль о позоре, сопутствующем поимке.

Помещение, раньше мною занимаемое, было свободно, я снова снял его, и на следующий день пошел разыскивать Бентера, встретившего меня с распростертыми объятиями в чаянии получить свою долю по нашему условию. Но когда он узнал, что произошло, его лицо сразу изменилось, и он заявил с присущей ему язвительностью и досадой, что, будь он на моем месте, он не позволил бы фортуне вторично устраивать с ним такую же проделку и сразу же разделался бы с собой за свою неосторожность.

Когда я попросил его объяснить смысл сего совета, он показал на свою шею, привстал на цыпочки и без дальнейших церемоний собрался удалиться, когда я напомнил ему о моей нужде и попросил вернуть взятые им взаймы пять гиней.

— Пять гиней! — воскликнул он. — Ч-чорт! Если бы вы поступали благоразумно, вы имели бы теперь двадцать тысяч в кармане. Я уповал получить от вас пятьсот фунтов с такой же уверенностью, словно уже имел на них банковский чек, и по всей справедливости вы должны мне эту сумму!