В тисках Джугдыра - Григорий Федосеев

Второй медведь тоже поднялся. Шатаясь и волоча правую заднюю ногу, он направился в чащу. Его голова была свернута набок и не выпрямлялась, а передняя лопатка разорвана до кости. Не успел он добраться до первого куста, как на него насел вернувшийся медведь. Рев, лай и возня снова потрясли распадок. Какое страшное зрелище – борьба медведей! Сколько в ней злобы, непримиримой ненависти друг к другу, и какая дьявольская сила заключена в пасти и лапах этого с виду неуклюжего зверя!

Прогремели выстрелы. Далеко в горах смолкло необычное эхо. На затухающий закат давило иссиня-темное небо. Кучум, нахватав полный рот шерсти, тянул убитого зверя за ухо. Глаза медведя округлились, как бы выкатились из орбит и со страхом смотрели на нас. Бойка тешилась над другим зверем, но все еще с опаской поглядывала по сторонам.

Оба медведя оказались черной масти, с белыми галстуками на груди. Меньший по размеру был в очень хорошем «одеянии» и, вероятно, находился в том возрасте, когда зверь обладает максимальной силой. Второй медведь был заметно крупнее. На его окровавленной шубе лежали латки и рубцы заживших ран от прежних схваток. Клыки на нижней челюсти оказались сломанными, когти затуплены, правый глаз давно вытек. Это был очень старый медведь. Противник до нашего прихода успел нанести ему несколько смертельных ран, тогда как он, отбиваясь своим плохим «вооружением», смог только исцарапать живот и разорвать грудь врага.

Ни один зверь в тайге не доживает до такой глубокой старости, как медведь; тогда-то и его не минует участь слабого. В этом мы лишний раз убедились сегодня. Обладая поистине геркулесовой силой, Топтыгин не имеет в лесу равного себе конкурента, кроме своего же собрата. В яростной схватке, которую только что мы наблюдали, сказывается независимая натура медведя.

Шкуру и череп меньшего зверя мы решили взять для коллекции. Измерили его, затем я описал внешние приметы, а Василий Николаевич собрал пустые гильзы, разбросал их возле убитых зверей, а рядом подвесил на ветке стланика свою нательную рубаху.

– Не каждый зверь рискнет подойти к запаху пороха и человеческого пота, – сказал он, вздрагивая от холода и застегивая на груди телогрейку.

Темная ночь убаюкала звуки. Уснул в весенних грезах помолодевший лес. Решаем зверей сегодня не свежевать: нужно торопиться, ведь итти до табора далеко. Бедные собаки, они так намаялись, что даже не подходят к кишкам, их не соблазняет белый как снег жир на них.

Теперь стало ясно, что следы медведей, которые встречались нам, шли именно сюда, в вершину Уюма.

Такое же явление мы наблюдали и в 1937 году недалеко от восточного побережья Байкала, в верховье реки Голонда [49]. В такое же время, то-есть в первой половине мая, находясь там, на гольце, мы обнаружили скопление кедровок и медведей на сравнительно небольшой площади. Причина оказалась совершенно очевидной. В предыдущий год на Баргузинских хребтах не было урожая стланиковой шишки, кроме того места, где мы вели геодезические работы. Можно представить, сколько птиц, грызунов, различных зверей стеклось там осенью, поджидая, когда поспеют орехи. Этих шишек им хватило бы не больше, как на два-три дня. Ведь известно, что гнус [50] за несколько дней может уничтожить обильный урожай кедровых орехов на огромных площадях, но нам тогда было непонятно, почему же шишки на гольцах оказались не тронутыми гнусом осенью.

Выяснилось, что в тот неурожайный год на Голонде зима легла необычайно рано и стланик с еще недозревшими шишками оказался под снегом. Весною же, с наступлением тепла, мы наблюдали, как ветки стланика, вырываясь из-под послабевшего снега, роняли на «пол» дозревшие за зиму шишки. Этого-то и ждали птицы, грызуны, медведи, собравшиеся полакомиться орехами. Мы оказались свидетелями такого явления и здесь.

Медведь вообще не любит собирать шишки, а тем более шелушить их, считая, что эту черную работу должны за него делать кедровки, бурундуки и другая мелочь. Он же предпочитает разыскивать их запасы. Это легче, да и орех кедровка и бурундук собирают всегда крупный, ядреный. Но в период жаркой страды, как сейчас, медведь охотно орешничает и сам. Помню, тогда же на Голонде стланики начали вскрываться в нижнем ярусе склонов гор, и, по мере того как все больше и больше пригревало солнце, граница таяния снега поднималась к вершине гольца. У этой границы и держались все время медведи. Здесь же, в пади, судя по следам, звери скапливаются в местах более интенсивного таяния снега, да и весь гнус держится там. Улукиткан правильно заметил, что медведи идут на корм, оставшийся с осени. Площадь же урожайного стланика, однако, не ограничивается падью, где мы находимся, она, вероятно, распространяется и на соседние лощины. Следы медведей идут и вверх и вниз по-над боковыми отрогами.

Меня и Василия Николаевича не удивила драка медведей, ничего неожиданного в ней не было. Нас поразила злоба и ненависть, какая живет в них друг к другу.

Когда наблюдаешь медведя в неволе, всегда кажется, что в его характере есть и добродушные черты. Он не прочь поиграть, охотно попрошайничает, наивничает и как будто бы привязывается к людям. Однако человеку никогда не удавалось окончательно приручить медведя. В натуре этого замкнутого животного в действительности живет неукротимый зверь. Добродушным он бывает в раннем детстве, но как только покинет мать и уйдет от братьев и сестер, становится непримиримым их врагом. С этого момента не существует в их отношениях добрых начал, все подчиняется хищническому инстинкту. Попадись медведю медвежата, он не упустит случая полакомиться сосунком, а то и годовалым, даже если ему придется испытать на себе страшную силу пасти и лап медведицы. Повстречайся два медведя у добычи, на ягодной поляне, а то и на тропе, и не разойтись им подобру-поздорову, в грозной схватке каждый из них будет защищать свою врожденную независимость. Часто эти встречи заканчиваются смертельным исходом для одного из дерущихся, а то и для обоих. Под маской добродушия у этого зверя живет лютая злоба ко всему живому, и он больше, чем волк, откровенен в своих хищнических стремлениях.

За тридцать лет работы в экспедиции я не расставался с ружьем и всегда отдавал предпочтение охоте на медведя. Но никогда мне не приходилось видеть двух взрослых самцов или самок вместе [51], за исключением короткого периода гона [52]. Да и в это время они попадались нам только парами. И время и многочисленные встречи убедили меня в том, что медведь – Животное строго одиночное.

Конечно, было бы ошибочным считать, что медведи не встречаются друг с другом. В 1937 году, работая на Тункинских Альпах, в долине Китоя, мы наткнулись на только что загрызенного медведя. Это был крупный самец. Сломанные кусты, валежник, клочья шерсти, выбитые ямы в земле свидетельствовали о продолжительной и жестокой борьбе, предшествовавшей развязке. Стали разбираться в следах и обнаружили, что на этом же самом месте предыдущей осенью был задавлен другой медведь, а весною возле его останков сошлись эти два лесных великана. К нашему удивлению, победитель и кусочка мяса не съел поверженного им врага. Он был тяжело ранен, смог уйти от места схватки километра два, и там его, уже околевшего, нашли собаки.