Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Меня пугает, что новое поколение, которое идет вслед за нами, не знает чувства стыда, сдержанности. Они, наверное, просто не осознают этой своей потери.

Хотя для меня все было новым и необычным, я старалась вести себя так, чтобы никто этого не заметил. Я попробовала предстать перед новой компанией равнодушной и слегка раскованной.

Утром нам надо было умываться прямо во дворе, из-под насоса, — наверное, у Герда и Анны так было принято. Честно говоря, мне было ужасно неудобно раздеваться на глазах у людей, которых я увидела первый раз только вчера вечером. Кроме того, груди у меня небольшие, и по сравнению с пышнотелой Маргой я сама себе кажусь девчонкой. Я бросила вопросительный взгляд на Хеннера, но он сделал вид, как будто мое поведение — самое обычное дело на свете. Неужели Хельге тоже приходится преодолевать такие комплексы? Мне снова вспомнились ее слова перед расставанием: мы должны знать себе настоящую цену!

Переборов стеснение, я голой помчалась по двору. Сначала это было как бег сквозь строй. На я умудрялась еще и улыбаться. И только когда Дитер предложил мне потереть спину, я вдруг почувствовала, как от стыда кровь бросилась мне в лицо.

И все же это в десять раз лучше, чем киснуть в меблированной городской клетке.

После обеда дождь прекратился, и вечером мы смогли собраться у костра во дворе. Когда заявился Хеннер со своей подружкой, мы уже вынесли столы под открытое небо.

Лишь с трудом я узнала Дитера. Выглядел он старше своих лет, хотя и пытался казаться этаким бодрячком. Он расхаживал широкими шагами по двору, осматривая постройки, и театральным голосом восклицал: я тоже пойду работать в газету, это куда лучше, чем жалкая наука!

Герд сник: я больше не работаю в газете, теперь я свободный журналист. Но больше он, видимо, не хотел о себе рассказывать. Весь вечер Герд был каким-то нервным, использовал любой повод, чтобы покинуть компанию: уходил колоть дрова для костра, пополнял запас бутылок, приносил закуски. Я чувствовала в его лихорадочной деятельности желание избежать возможного разговора. Или он приберегал свои откровения до приезда Карины?

Постепенно становилось ясно, что на ее присутствие рассчитывать не приходится. Меня неожиданно охватила свинцовая усталость. Только теперь я ощутила всю степень напряжения, с какой ожидала ее появления. Гости пьянели все сильнее. Внезапно Хеннер спросил в лоб Герда:

— Чем же кончилась твоя история с газетой?

Тот сделал вид, что не расслышал вопроса.

— Что-то не в порядке? — вступил в разговор Дитер.

— На него там завели персональное дело, — объяснил Хеннер.

Дитер удивленно уставился на него, потом оглянулся и махнул рукой: любовная интрижка, ерунда!.. Налил себе рюмку, чокнулся с Гердом и залпом опрокинул ее. Все его внимание было обращено на Рени. Марта с подозрением наблюдала за обоими. Когда Рени направилась в уборную, Дитер, качаясь, последовал за ней. Марга хотела было двинуться следом.

— Предоставь это мне, — сказала я. Мне не хотелось, чтобы она устраивала здесь сцену.

Дитер стоял перед дверью уборной.

— Уходи отсюда, — сказала я и отвела его в сторону. Он подчинился послушно, как ребенок.

— Жена ненавидит меня, — прошептал он. — А я хочу любви, и ничего больше, только немножко любви…

Он начал всхлипывать, положил голову мне на плечо, расстегнул блузку и с чмоканьем прижался губами к моей груди.

Мимо прошла Рени, не обратив на нас ни малейшего внимания. Она негромко стонала.

— Возвращайся к столу, — сказала я Дитеру.

Я отвела его обратно к столу и заметала вопросительный взгляд Герда: ты ему все рассказала?

— Ты пьян, — сказала я, хотя видела, что он почти не пил.

— Я точно знаю, — крикнул Герд, — за кого вы все меня принимаете! За неудачника, да-да! Теперь об этом можно сказать открыто! А то все — за моей спиной!..

Он налил полную рюмку и хотел выпить. Я взяла ее у него из рук и выплеснула водку ему в лицо. Потом повернулась и ушла в дом.

— Жаль, — заметил Хеннер, — что не все собрались.

Он сказал это как бы между прочим, в обычной для него манере, которая всегда вызывала у меня сомнение в его искренности.

— Может, завтра Карина еще приедет, — ответил я. — В ее должности надолго не отлучишься. Во всяком случае, отказа от нее не приходило.

Мы сидели за столом, вглядываясь то в темноту ночи, то в остатки догорающего костра, и по очереди распивали из горлышка одну из бутылок. Дитер упорно порывался открыть их все, хотя мы и без того уже изрядно набрались.

Марга, пристроившаяся на другом конце стола, тихо всхлипывала, положив голову на руки. Неужели и она хватила лишнего? Хеннер внимательно следил за мухой, которая возбужденно кружила над столом. Когда она села на рюмку с ликером, Хеннер раздавил ее большим пальцем, подушечка которого была у него еще в детстве неприятно широкой и плоской. Хруст лопнувшей под пальцами мухи пронзил меня, как удар тока. Хеннер вытер с пальца кровь о край стола.

— А сколько ты отправил приглашений? — поинтересовался он.

Его отвратительная манера изображать дружелюбие, чтобы потом невозмутимо вонзить тебе нож в спину, еще с детских лет действовала мне на нервы. Конечно же, я собирался пригласить и Феликса, но ведь он совершенно исчез из нашего поля зрения. А когда позже мы случайно узнали, что он работает где-то на угольном карьере, я постеснялся написать ему. Разве не воспринял бы он это как издевку — ведь получалось, что я хочу похвастаться перед ним своей усадьбой. Тут даже Анна была согласна со мной. Но это вовсе не значит, что мы питали предубеждение к Феликсу или его работе. А кроме того, я не имел его адреса.

— Придираться я тоже умею, — ответил я Хеннеру. — А что было бы, если бы идея встречи вообще не родилась? Да ничего!

— Ладно, кончим на этом, — сказал Хеннер.

Когда Марга принесла из почтового ящика открытку с приглашением, ее буквально распирало от любопытства. Я же, наоборот, был настроен скептически. Поведение Марги непредсказуемо. Все время приходится быть начеку — она способна выкинуть совершенно неожиданные вещи. Конечно же, я должен был ехать один, но она во что бы то ни стало хотела отправиться со мной.

— Ладно, — сказал я, — как хочешь. Хотя тебя ждет разочарование: это все равно что возвращаться в каменный век. Пресыщенные диабетики будут изображать каннибалов.

— А мне нравятся такие сборища…

— Тебе будет скучно.

— Ну что ж, я могу, конечно, отказаться, если ты непременно хочешь отправиться один.

— Нет, почему же, поедем вместе…

Говоря откровенно, это было не очень благородно с моей стороны. Мои предубеждения как бы заранее запрограммировали отношение Марги к затее Герда.

То, что в усадьбе должно было восприниматься ею как шутка, казалось Марге жалкой попыткой имитации сельской идиллии. Вина тут, конечно, лежала на мне. Но кто может быть настолько уверен в непогрешимости собственного образа жизни, чтобы проявлять терпимость к любым другим формам бытия? В общем, только после того, как я убедился, что Марга будет воспринимать все критически, я дал согласие на совместную поездку.

Правда, если бы мне была известна подлинная подоплека приглашения Герда, скажу твердо: я ни за что бы не поехал. Свою усадьбу он демонстрировал как некую рекламную вывеску — не случайно же он собрал нас вместе не сразу после своего поражения, а спустя время, когда приобрел имение. Это соответствовало его характеру. Он принадлежит к тем людям, которые признаются в собственной слабости лишь после того, как вновь обретут силу.

Помнится, однажды на перемене Герда привели в учительскую с разбитой головой и бинтовали ему раны.

Он сказал, что поскользнулся на каменном полу уборной. На самом деле его там избили двое деревенских мальчишек. Так вот, в этом он признался нам, только когда, по очереди подкараулив своих обидчиков, в одиночку разделался с каждым из них.

Уже в первый вечер я заметил, что в отношениях между Гердом и Анной не все нормально. Они разыгрывали настоящий спектакль. А усадьба служила им декорацией, призванной замаскировать проблемы их личной жизни. И все же это им не удавалось.

Все выпили довольно крепко. Но Герд не вступал в разговоры: менял тему, уклонялся от расспросов, придумывал неотложные дела, чтобы поскорее исчезнуть. Когда Хеннер спросил его напрямик, почему он не хочет говорить с нами, тот потерял самообладание. Анна вообще впала в истерику — выплеснула водку ему прямо в лицо. Было ясно, что жизнь не приносит ей ни малейшего удовлетворения. Ночью во дворе я чуть-чуть прикоснулся к ней — просто так, по старой дружбе. Она с такой силой бросилась мне на шею, что я едва оторвал ее от себя. Было, по-моему, уже довольно поздно.