Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

И только один Сталин выразил опасение, что оппозиционеры, узнай они об этом собрании, обвинят самого Ленина во фракционности. «Что я слышу от заядлого фракционера?! — добродушно и в то же время недоуменно усмехнулся Ленин. — Даже он сомневается в необходимости созыва совещания делегатов, стоящих на «платформе десяти»!

Вы должны знать, — уже без улыбки продолжал он, — что Троцкий давно собирает сторонников своей платформы, да и сейчас, пока мы с вами разговариваем здесь, наверное, собрал свою фракцию. То же самое делают Шляпников и Сапронов. Зачем закрывать глаза на хотя и неприятный, но явный факт существования фракций в партии? Именно созыв такого совещания сторонников «платформы десяти» обеспечит условия, которые исключили бы всякую фракционность в нашей партии в дальнейшем».

Предложение Ленина было принято, и он вступил в тайные переговоры с различными более мелкими группировками, в том числе и с представителями оппозиции. И, как показал съезд, они оказались весьма результативными.

Какой из всего этого следовал вывод? Да только тот, что как раньше все дозволялось для свершения революции, так и теперь все было разрешено для удержания власти. И ради этого Ильич шел на все. Ну а Сталину оставалось только наматывать на ус «мудрость» вождя.

В ЦК Ленин организовал группу своих ближайших помощников из наиболее ярых противников Троцкого — Зиновьева и Сталина. Первый стал противником Льва Давидовича еще осенью 1919 года, когда Юденич двинулся на Петроград. Вялый и безвольный Зиновьев пребывал в панике, и Троцкий всячески третировал его самым непотребным образом. Чего тот, конечно, не забыл...

Сделав Зиновьева влиятельным членом ЦК и поставив его во главе Коминтерна, Ленин привлек на свою сторону и Каменева, который стал вторым человеком в Совнаркоме. Он не без оснований опасался чрезмерного влияния Троцкого, а потому всячески пытался ослабить его и отдалить от власти. Конечно же, Троцкий не мог не почувствовать всю искусственность ленинских маневров, и, к великой радости Сталина, отношения между Троцким и Лениным заметно охладились на целых два года.

Еще бы ему не радоваться! Ведь теперь он получил в свои руки мощный инструмент формирования партийных рядов, из которых он с его хитростью и изворотливостью мог изгонять неугодных и привлекать нужных ему людей! Зная позицию вождя о главенствующей роли партии в управлении страной, он прекрасно понимал, что, в конечном счете, ею будет править тот, кому эта партия будет подчиняться. Не на словах, а на деле!

И первыми жертвами Сталина стали такие признанные партийцы, как Крестинский, Преображенский и Серебряков, еще на IX съезде партии вместе со Сталиным и Рыковым избранные в Секретариат ЦК. Это были люди Троцкого, и, конечно, они очень мешали Сталину обрести верховенство в центральном партийном аппарате. До поры до времени они были неприкасаемыми, но теперь, когда все эти люди превратились в «колеблющиеся» элементы, он сумел в результате очень тонкой и на первый взгляд совершенно незаметной работы лишить их мест в ЦК и вывести из Секретариата. И, таким образом, в его новом составе оказался лишь один человек, который находился в нем с первого дня, — Сталин...

Вместо «троцкистов» в Секретариат были введены Молотов, который стал кандидатом в члены Политбюро, Ярославский и Михайлов, которых уже тогда можно было назвать твердыми сталинцами. Стараниями Сталина в ЦК были введены Ворошилов, выступивший с критикой военных взглядов Троцкого, Фрунзе и Серго Орджоникидзе, в котором Сталин видел своего наместника на Кавказе. Помог он и еще двум молодым и подававшим большие надежды людям: Валериану Куйбышеву и Сергею Кирову, которые принимали активное участие в туркестанских и кавказских событиях и стали одними из ключевых фигур в его фракции.

Что же касается Политбюро, то в него целиком вошла прежняя «пятерка»: Каменев, Ленин, Сталин, Троцкий и Зиновьев.

Да, в Политбюро Сталин еще не имел такой власти, и тем не менее после X съезда партии равновесие сил значительно изменилось в его пользу. Его подъем на самую вершину начался при Ленине и с его помощью. Да, самому Ленину был куда ближе Троцкий, но в дискуссии о профсоюзах он нарушил дисциплину и едва не привел партию к расколу, в то время как сам Сталин встал на защиту партийного единства. А партийная дисциплина была для Ленина выше и личных соображений, и даже интересов рабочего класса.

Конечно, это был большой успех Сталина, и как это ни парадоксально, но его звезда взошла именно на том самом съезде, который с молчаливой враждебностью выслушивал его оправдания в связи с польскими событиями... Вся эта нервотрепка не могла пройти даром, и после съезда Сталин попал в больницу. И, говоря откровенно, странно, что он не угодил туда намного раньше, потому что та жизнь, которую он вел на протяжении последних двадцати с лишним лет, могла свести в могилу кого угодно.

Профессор Розанов сделал ему операцию, и в конце мая Сталин уехал в Нальчик. Правда, выдержал он там всего месяц, после чего отправился в Тифлис, о чем потом очень жалел. В столице Грузии его встретили совсем не так, как принимали в Баку Орджоникидзе, который уже тогда заговорил о нем так, как будут говорить о Сталине в 1930-е годы.

«К нам в Баку, — вещал он на встрече бывшего узника Баиловской тюрьмы, — прибыл тов. Сталин, рабочий вождь исключительной самоотверженности, энергии и стойкости, единственный испытанный и всеми признанный знаток революционной тактики и вождь пролетарской революции на Кавказе и на Востоке.

ЦК АКП(б), зная скромность и нелюбовь т. Сталина к официальным торжественным встречам, должен был отказаться от специальных собраний, связанных с его приездом. ЦК АКП(б) считает, что наилучшим приветствием, лучшей встречей, которую могут оказать наши партия, пролетарии Баку и трудящиеся Азербайджана нашему дорогому вождю и учителю, будет новое и новое напряжение всех сил для всемерного укрепления партийной и советской работы. Все за дружную, боевую работу, достойную закаленного пролетарского бойца т. Сталина — первого организатора и вождя бакинского пролетариата».

«Дорогой вождь и учитель» воспринял проявление такого уважения как должное и выступил с большой речью, посвященной трехлетней годовщине Октября.

В начале июля состоялся пленум Кавказского бюро ЦК РКП(б), и Сталин принял в нем самое активное участие. В своем докладе он говорил не только о тех заметных успехах, с которыми Закавказье вступило в новую жизнь, но и о том, что неприятно поразило его:

«...по приезде в Тифлис, — с грустью говорил он, — я был поражен отсутствием былой солидарности между рабочими разных национальностей Закавказья. Среди рабочих и крестьян развился национализм, усилилось чувство недоверия к своим и национальным товарищам: антиармянского, антитатарского, антигрузинского, антирусского и всякого другого национализма хоть отбавляй... Очевидно, три года существования националистических правительств в Грузии (меньшевики), в Азербайджане (мусаватисты), в Армении (дашнаки) не прошли даром...»

7 июля начался пленум ЦК КП(б) Грузии. Он проходил за закрытыми дверями, и в дни его работы Сталин согласился выступить на митинге железнодорожных рабочих, о чем потом долго сожалел. И все основания у него для этого были. Несмотря на громкие декларации о праве наций на самоопределение, большевики не горели желанием иметь на своих южных границах самостоятельные да еще к тому же буржуазные республики, ни тем более отдавать их западным странам, которые, словно хищные птицы, кружились над этим регионом мира. Да и кемалистская Турция тоже была не прочь отведать от пышного закавказского пирога с его бокситами и нефтью.

Но если заполучить и советизировать с помощью 11-й армии часть Армении и Азербайджана большевикам удалось без особого труда, то с Грузией дело обстояло сложнее. Орджоникидзе, которого не без оснований считали большевистским проконсулом в Закавказье и который возглавлял Кавказское бюро ЦК, предложил испробовать в Грузии «азербайджанский вариант».

Что это значило? Да все то же самое! Местные большевики должны были организовать в Грузии якобы народное восстание против ее меньшевистского правительства, а Красная Армия поддержала бы это восстание штыками. Однако занятый польским походом Ленин запретил «самоопределять» Грузию. Москва признала грузинское правительство во главе с лидером меньшевиков Ноем Жорданией, и единственное, что выторговал Ленин, так это легальный статус грузинской коммунистической партии. На самом же деле большевики и не собирались оставить Грузию в покое.

И уж кто-кто, а Сталин не собирался отдавать ее никаким жорданиям. Как всегда, в таких случаях нужен был только удобный повод, и уже очень скоро он нашелся, когда в своем докладе Ленину от 20 января 1921 года народный комиссар иностранных дел Г.В. Чичерин обвинил правительство Грузии в нарушениях советско-грузинского договора и сообщал о назревании в ней кризиса. Узнав об этом послании вождю, Сталин воспользовался удобным случаем и направил членам ЦК свое собственное письмо, в котором подтвердил наличие в Грузии революционной ситуации и предложил дать директиву Орджоникидзе и коммунистическим организациям Грузии о подготовке вооруженного восстания. После недолгих разбирательств ЦК санкционировал военный захват Грузии и, словно в насмешку, посоветовал... «непременно соблюдать международные нормы!»