Солдат удачи - Дина Лампитт

— Там люди каждый день танцуют, поют и играют в веселые игры. И еще они носят прекрасные одежды, — продолжал Джон Джозеф.

— Но кто они такие?

— Это люди, которые всегда были добры и тяжело трудились, и в награду они попадают в Форт Фролик и живут там, наслаждаясь счастьем.

— Это очень нравоучительная сказка, — сказала Горация. — Ты уверен, что им там не скучно?

— Нет, им не скучно. Они любят Форт Фролик. Так же, как я люблю быть вместе с тобой.

— А разве ты не скучаешь по армии?

— Ни чуточки. Для меня армия — это просто способ достичь своей цели. Она спасла меня от нищеты. Если бы я как следует постарался, в один прекрасный день я смог бы уйти в отставку, и мы бы с тобой вернулись в Саттон.

— А ты бы этого хотел?

— На самом деле нет, — лицо Джона Джозефа помрачнело. — Это место никогда не приносило добра нашей семье, ты ведь знаешь. Но в последнее время мне почему-то кажется, что проклятие замка уже меня не настигнет, — он снова улыбнулся.

— Из-за меня?

Он поцеловал Горацию в кончик носа и ответил:

— Да, из-за тебя, любовь моя. И еще по одной причине.

— Какой?

— Мне кажется, что сон, в котором я умирал на поле битвы, никогда не сбудется. Видишь ли… я не хотел бы, чтобы ты сочла меня трусом за такие слова, поскольку я не боюсь никого на свете… но ведь на самом деле мы просидим здесь взаперти до конца войны. Мы с тобой в безопасности, Горация. Она обвила руками шею Джона Джозефа.

— Слава Богу. Если бы я потеряла тебя, любимый, я потеряла бы целый мир, — прошептала Горри.

Джон Джозеф осторожно поставил ее на ноги и подошел к окну; Лули путалась у него под ногами. Сквозь прутья решетки были видны стены гарнизона, а за ними в лучах ноябрьского солнца светился городок Карлсбург. Листва на деревьях окрасилась в тона восточных пряностей — корицы, мускатного ореха, шафрана и паприки. Казалось, будто природа решила разжечь прощальный костер перед тем, как зимняя стужа скует землю холодом и льдом.

— Мир так прекрасен, — произнес Джон Джозеф, стоя спиной к Горации, так что она не могла увидеть выражения его лица. — Ни за что на свете я не согласился бы покинуть его до срока. Но если это все же случится, Горация… — он повернулся и взглянул на жену. — Нет, молчи, не надо ничего говорить. Если это все же случится, пообещай, что выполнишь одну мою просьбу.

— Какую же? — спросила Горри, отчаянно желая прикоснуться к нему, но не решаясь пошевелиться.

— Ты не должна оставаться одна. Мне так бы не хотелось, чтобы твоя красота погибла без любви и радости. Роль одинокой старухи совсем не для тебя.

— Но как же я смогу полюбить кого-то другого?

— Если захочешь, сможешь. А теперь хватит хмуриться. Иди ко мне, я расскажу тебе историю Карлсбургского Самодержца, который жил вон в той башне.

Джон Джозеф показал на башню, видневшуюся в отдалении, Горация подошла к нему, и они еще долго стояли вместе у окна, наслаждаясь холодной красотой ноябрьского дня.

В Саттон вновь пришло Рождество. Но все его обитатели, кроме самых маленьких, чувствовали себя совершенно несчастными. Европа пережила чуть ли не самый тяжелый год за всю свою историю: монархи падали с тронов, правительства низвергались, и казалось, никогда уже не вернутся старые добрые времена. Лишь Британия оставалась по-прежнему в тишине и спокойствии — если, конечно, не обращать внимания на политических агитаторов (как думал о них мистер Хикс), называвшихся чартистами. Их деятельность основывалась на Лондонской ассоциации рабочих, и они продолжали традиции британского радикализма. Они требовали справедливости для рабочего класса и говорили о правах свободнорожденных англичан.

Но никто не вспоминал о них в праздничный вечер 1848 года, когда дети толпились вокруг рождественской елки (это нововведение принц-консорт привез из Германии), которую вдовствующая графиня установила в Большом Зале. Три сына и две дочки Кэролайн радостно набросились на подарки. А старший сын Аннетты, юный Арчибальд, даже оттолкнул своего брата Джорджа, так ему хотелось пробраться к подаркам раньше всех. Но никакие дети, даже целых девять малышей, собравшиеся здесь, не могли утешить Энн. Она думала только о Горации и Джоне Джозефе, которые томились в холодной тюрьме, почти без еды и, уж конечно, без подарков.

Она так грустила, что даже тайком от всех завернула несколько подарков и положила их в ящик стола — дожидаться того дня, когда кончится эта ужасная война и ее дети вернутся домой, в Саттон.

— Сейчас дела пойдут лучше: сумасшедшего императора Фердинанда отстранили от власти, и Вена снова сдалась имперской армии, — стараясь утешить жену, сказал Элджи, сражаясь с рождественской индейкой.

— Мне всегда почему-то было его жаль, — ответила Кэролайн. — Джон Джозеф писал, что он очень добрый и в действительности не сумасшедший, а просто глупенький. Он никому не причинял вреда.

— Глупый император — это и есть ужасный вред для страны, — изрек Фрэнсис Хикс. Он стал очень хорошим хирургом и никогда не сомневался в собственной правоте.

— Должно быть, ты прав, — вздохнула Кэролайн. — Интересно, чего сможет добиться новый император? Ведь ему всего восемнадцать лет, и он взошел на престол в такое тяжелое время.

— Он положит конец этой войне, вот увидите, — сказал Элджи, улыбнувшись своей супруге. — Я верю в молодого Франца-Иосифа.

— Молюсь, чтобы ты оказался прав, — ответила Энн. — Молюсь, чтобы на следующее Рождество наша милая Горация и, само собой, Джон Джозеф, уже были здесь, вместе с нами. Ах, почему только она не вышла замуж за военного британской армии!

Графиня почувствовала на себе удивленный взгляд Кэролайн и поспешно добавила:

— Естественно, Джон Джозеф — великолепный муж и зять. Просто мне страшно думать о том, что моя дочь томится в тюрьме.

Кэролайн хотела было возразить, что Уолдгрейвам не впервой сидеть за решеткой, но она прикусила язычок. Не стоило ворошить прошлое и не стоило отзываться дурно о бедном Джордже, который, как и его брат, умер таким молодым.

Так что Кэролайн сказала только:

— Я слыхала, что Фрэнсис собирается реставрировать Строберри Хилл.

— Да, — ответила ей мать, — и я поддерживаю эту идею. Ведь это именно она и Джордж разорили наш замок. Впрочем, только Бог знает, что выйдет из всех этих планов. Возможно, это просто прожекты. — С годами ее неприязнь к бывшей невестке лишь окрепла, и Энн мстительно добавила: — Говорят, что старого мистера Харкорта очень раздражают бесконечные вечеринки, которые Фрэнсис устраивает в его доме. Я уверена, что она воображает себя душой общества.