Солдат удачи - Дина Лампитт

Тогда он прошептал ей что-то на ухо. Что-то вроде: «Я любил тебя всю жизнь», но, конечно, это ей показалось. Впрочем, что бы он ни сказал, коменданта очень развлекло поведение «генерала», и он вовсю улыбался, глядя на это представление.

— Как насчет мужа? — спросил он, кивнув в сторону Джона Джозефа.

— О, я уверен, что мы подыщем для него работу, — многозначительно рассмеялся Джекдо.

Так они спаслись из плена благодаря отважному другу детства австрийского капитана.

Джекдо расстался с ними на границе, направившись к русским отрядам. Они смотрели, как растворяется в ночной тьме его вороной жеребец, и понимали, что теперь им самостоятельно предстоит добираться до австрийских частей. Но свобода их продолжалась всего несколько часов. На рассвете следующего дня их поймал венгерский отряд, и через несколько дней они снова оказались в Карлсбурге.

Впрочем, теперь уже открылись дипломатические каналы с Англией, и всего через неделю в крепость прибыл мистер Колкьюхоун — консул в Бухаресте, чтобы вызволить Горацию.

— Но как же мой муж, мистер Колкьюхоун? Я не хочу расставаться с ним.

Консул прижал к глазу монокль и прокашлялся:

— Леди Горация, я ничего не могу поделать. С одной стороны, он британский подданный, но с другой — еще и офицер австрийской армии. Иностранная служба уполномочила меня забрать отсюда только вас. Джон Джозеф поднялся со словами:

— Горация, ты должна ехать. Мистер Колкьюхоун выполняет приказ. Забирай Лули и жди меня в Вене. Австрийские отряды уже близко — так ведь, мистер Колкьюхоун? Так что Карлсбург со дня на день сдастся. Я буду в Вене через месяц. А теперь — пожалуйста, никаких споров!

Мистер Колкьюхоун поклонился. Это был типичнейший английский дипломат: сорокалетний, слегка седеющий, с отличными манерами. Он произнес:

— Капитан Уэбб Уэстон прав, миледи. Карлсбург находится прямо на линии наступления австрийских войск. Ваша разлука с мужем не продлится долго. А теперь я покину вас на минуту, чтобы вы могли попрощаться.

Когда он вышел, Джон Джозеф и Горация не сказали друг другу ни слова: единственный поцелуй, в котором слились их губы, значил больше, чем они смогли бы вложить в любые слова. Потом Горри повернулась, взяла Лули под мышку и пошла к дверям, не оглядываясь. Идиллии пришел конец. Никогда больше они не будут так близки.

Восемь недель спустя Джон Джозеф уже стучался В двери комнаты, которую они с Горацией занимали в Вене в казармах для женатых. Он выглядел усталым и очень худым, но на лице его сияла улыбка. Прежде чем они должны были отправиться в полк (Джон Джозеф — по приказу, а Горация — по доброй воле), у них оставалась впереди всего одна ночь. Венгры уже были почти разбиты, и, чтобы довести войну до победного конца, нужно было как следует собраться и нанести решающий удар. Через несколько часов Джон Джозеф и Горация уже направлялись к крепости Коморн; Лули на сей раз осталась в Вене, в хороших руках.

И вот перед ними раскинулась огромная цитадель, угрюмо нависшая над берегом Дуная. Джону Джозефу показалось, что он ее уже где-то видел. Неужели это то самое место, которое являлось ему в тех странных, кошмарных сновидениях?

— Что с тобой? — перебил его мысли голос Горации.

— Ничего, а что?

— Ты слегка дрожишь. Тебя что, угнетают размеры этой крепости?

— Честно говоря, да. Я не ожидал увидеть ничего подобного.

Они молча смотрели на постройки, составлявшие цитадель. Это было поистине грандиозное сооружение. На правом берегу стоял Зандберг — форт поменьше, защищенный десятью блокгаузами, расположенными таким образом, что при штурме их приходилось бы брать только последовательно. За Зандбергом находились дунайские укрепления и укрытие, рассчитанное на две тысячи человек. Прежде чем можно будет приблизиться к основной цитадели, стоявшей на левом берегу, эти две твердыни, построенные пфальцграфом и раскинувшиеся на 18 000 футов, должны были пасть под натиском императорских войск.

— Это невозможно, — сказала Горация и тут же прикусила язык в страхе, что ее услышит проезжавший мимо австрийский майор: офицерских жен старались не пускать в здешний гарнизон, поскольку намечалось решающее сражение.

— Молю Бога, чтобы нам не пришлось слишком долго осаждать эту крепость, — ответил Джон Джозеф. — Взгляни вон на тот островок: там целые тучи комаров! Если мы пробудем здесь слишком долго, то все начнут болеть, а женщин отправят обратно в Вену.

— А если будет сражение?

— Сейчас это не имеет смысла. Чтобы штурмовать такую твердыню, понадобится семьдесят пять тысяч человек.

— Тогда я останусь здесь столько, сколько ты мне позволишь.

Джон Джозеф взял ее руку и прижал к губам. Он так любил ее, что слезы навернулись у него на глаза.

— Горация, — произнес он, — если Коморн меня доконает, я хочу, чтобы ты не забывала о Джекдо. Он — наш друг и прекрасный человек, и он сможет помочь тебе лучше, чем кто бы то ни было.

Горация молчала, думая о словах мужа, но эти слова лишь вертелись у нее в голове как пустые звуки, и смысл их до нее не доходил.

— Я не хочу об этом говорить, — произнесла она наконец. — С тобой ничего не случится. Я этого не допущу.

Джон Джозеф печально улыбнулся:

— Я слышал поговорку: «Чему быть — того не миновать». Ты — жена солдата и должна смотреть правде в глаза. Если я умру, Горация, Саттон останется тебе, пока ты не выйдешь замуж снова. Когда это произойдет, замок перейдет к дяде Томасу Монингтону, но для тебя я оставляю тысячу фунтов годового дохода. Я не хочу, чтобы ты терпела нужду, пока не найдешь себе нового мужа.

— Прекрати! — закричала Горация. — Прекрати это! — По ее щекам заструились горячие слезы. — Никогда больше не смей говорить об этом! Я не могу этого слышать!

— Хорошо, — ответил Джон Джозеф. — Но что бы ни произошло, помни, что я буду любить тебя до самой смерти.

— Молю Господа, чтобы я умерла раньше, — ответила Горация и повернула свою лошадь к большому лагерю, раскинувшемуся по берегам Дуная настолько, насколько простирался взор.

В свете полной августовской луны Кловерелла и Джей плясали в волшебном круге, двигаясь по спирали к центру, а потом обратно, от центра. Танец назывался «Город Троя». Он был очень древний: фигуры танца должны были представлять лабиринт, напоминавший стены Трои. Кловерелла и Джей пели громкими и чистыми голосами: так они поклонялись природе и древнему волшебству.

Но на сей раз их по обыкновению бодрое настроение им изменило, и Кловерелла наконец села, протянув двенадцатилетнему сыну каменную бутыль с вином и глиняную трубку.