Театральные очерки. Том 2 Театральные премьеры и дискуссии - Борис Владимирович Алперс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна за другой извлекаются из забвения пьесы Горького. Они отмечены особым театральным стилем, в них присутствует свой принцип композиции действия. Театр Горького вырастает в самостоятельное явление и в истории театра займет такое же отдельное место, какое занимает театр Чехова, Островского, Гоголя.
2
«Последние» принадлежат к числу малоизвестных произведений Горького. До революции пьеса была запрещена цензурой к постановке на сцене. В революционное время она ставилась очень редко и то в небольших провинциальных театрах. Между тем эта пьеса превосходно написана Горький, с той же беспощадной правдивостью, которая отличает лучшие произведения этого великого реалиста. Даже в слабом исполнении Ленинградского Красного театра она смотрится с напряженным вниманием.
Время действия «Последних» — первые годы после революции 1905 года. Драматург выводит в пьесе семью полицмейстера и на ее судьбе раскрывает смысл событий, происходивших тогда в стране. Зритель попадает в атмосферу обостренной борьбы. Воздух накален до предела. Моральное разложение, продажность, умственное убожество, дикий страх перед революцией и бессмысленная жестокость характеризуют персонажей в полицейских мундирах. Здесь все гнило и мерзко. Самая жестокость этих людей идет не от силы, но от сознания непрочности своего привилегированного существования. В них живет истерический страх перед будущим. С глубокой психологической правдой написан Горьким центральный образ полицмейстера Коломийцева. На этом персонаже молодое поколение может изучать несложную и страшную философию той породы людей, которая навсегда исчезла в нашей стране.
Среди персонажей семьи Коломийцевых как будто есть хорошие, честные люди. Они пытаются найти выход из отравленного мира. Таким показал Горький сына полицмейстера, гимназиста Петра, который тянется к революционерам. Но и он тронут разложением. Только судьба несчастной горбатой Любы идет по другим путям и имеет движение в будущее.
В короткой сцене Горький противопоставляет миру Коломийцевых высокую мораль людей другой породы, другого классового лагеря. В сжатых, сильных словах рассказана драматургом встреча матери арестованного революционера с самим Коломийцевым. В этой встрече «победителя» и его жертвы уже чувствуется веяние побеждающей революции. На истерические крики полицмейстера мать арестованного отвечает спокойными репликами человека, знающего правду о жизни и видящего завтрашний день мира.
Ограничивая в «Последних» действие пьесы рамками одной семьи, идя как будто по пути интимной семейной драмы, Горький, как и всегда в своих театральных произведениях, создает ощущение крупных социальных событий, идущих в стране. Стены коломийцевского дома сотрясаются от подземных толчков. Персонажи живут в тревожном ожидании чего-то окончательного, что должно произойти сегодня или завтра в их жизни. Революция стоит у дверей квартиры Коломийцевых.
Театр в своей постановке не поднялся до уровня горьковской пьесы. Спектакль сделан чисто, но по-ученически. Актеры стремятся играть на переживаниях, на психологических деталях, но их техника в подавляющем большинстве еще очень поверхностна и бедна.
Спектакль идет в замедленных темпах, исполнители злоупотребляют чеховскими паузами, которые к тому же остаются не заполненными игрой. Образы горьковской пьесы остались внутренне не освоенными исполнителями. Они взяты в верном направлении, но поверхностно. Исключением в спектакле является только роль Ивана Коломийцева, сыгранная артистом Ю. Толубеевым с достаточной глубиной в убедительном реалистическом рисунке.
1936 год
Через три года. «Интервенция» в Вахтанговском театре{77}
Открывается занавес, и снова появляются сценические пейзажи и люди, которых мы оставили три года назад, после премьеры «Интервенции». Снова возникает перед нами приморский бульвар с трехцветными флажками и с пестрой толпой оккупированного города. Появляется и знакомое нарядное кафе на берегу моря с ночными огнями на заднем фоне, развертываются интерьеры буржуазных домов и конспиративных квартир. Так же смотрит с гигантского портрета Пуанкаре и блестят золотом стулья в служебном кабинете французского полковника. Такой же уверенной походкой, как и три года назад, проходят через события драмы героические подпольщики из «иностранной коллегии». И опять Филька выступает со своими бандитскими куплетами, а четыре белошвейки в конспиративной квартире под аккомпанемент оркестра распевают свои веселые песенки.
Кажется, все осталось на месте в этом спектакле Вахтанговского театра. Три года как будто не изменили его внешности. Он такой же нарядный, каким был в свои первые дни. Вещи и декорации подчищены и закрашены свежей краской, все блестит как лакированное, только что вышедшее из мастерской театра. И самая игровая ткань спектакля как будто осталась не тронутой временем. Спектакль идет стройно, в живом темпе, беспрерывно развертывая перед зрителями свои многочисленные картины и эпизоды.
Затихли споры о путях театра и советской драмы, которые шли вокруг славинской «Интервенции» в год ее появления на сцене. Спектакль продолжает свою жизнь, обращаясь каждый раз к новому зрителю. Он остался таким же легкомысленным, как и раньше, не выдвигая ни больших тем, ни глубоких образов, показывая серию поверхностных картин из быта оккупированной Одессы 1919 года. Он так же чрезмерно пересыпан анекдотами, веселыми песнями, бандитским «жанром» и детективными положениями. Он скользит по поверхности, и даже самые трагические вещи рассказываются в нем между прочим, в легких безоблачных тонах.
Но не все осталось неизменным в этом спектакле. За эти годы в нем появились маленькие трещины, которые видны внимательному глазу. Поверхностность человеческих характеристик сказалась на исполнении актеров, играющих как будто в том же рисунке и с тем же тактом, что и раньше, но во многих случаях уже теряющих живое ощущение образа.
Там, где роль по ее литературному тексту имеет резко характерные, сатирические очертания, — там актерское исполнение осталось на прежнем уровне, как это было на отчетном представлении с ролями Фильки, Иммерцаки и Ксидиас. Здесь внешняя характерность возмещает для актера отсутствие глубины образа и дает ему неизменяемый костяк роли. Но все образы положительных героев «Интервенции» сильно потускнели за эти годы в актерском исполнении и утратили многие свои нюансы и детали, которые на первых представлениях актеры привносили от себя, создавали сами вне материала, данного драматургом.
Поблекли мягкие тона Горюнова в роли Селестена. В нем исчезла та неуклюжая живость, которую критика в свое время почему-то определила как гасконскую. С годами движения Селестена отяжелели, и его голос теперь звучит без лукавых нот, срываясь иногда в крикливую декламацию, как это случилось в его финальном монологе.
Также чересчур много кричат и суетятся Мишель Бродский (Куза) и Жанна (Тумская). Они делают много лишних жестов и движений, как будто исполнители уже не верят в жизненные силы своих персонажей и пытаются оживить их механическим путем. Особенно этим грешит Жанна.
Все эти трещины
