Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова

— Кому или чему помогала? Можете привести примеры?

— Был сохранен Мавзолей Ленина благодаря «Правде». Сохранили мемориал захороненных у Кремлевской стены.

— Как проявлял себя Селезнёв в ту пору?

— Он был искренним, честным, без притворств. Хороший журналист. Журналист от жизни. Геннадий Николаевич знал, что такое жизнь. Поэтому пустословия не допускал.

На фоне ветеранов в серьезном коллективе «Правды» выделился молодой Игорь Мосин, теперь главный редактор известного, востребованного журнала «Женское здоровье». Ему много приходится размышлять о качестве работы журналистов, тогдашних и теперешних, об организации работы СМИ:

— В советское время была четкая и продуманная система воспитания кадров, особенно журналистских — вспоминает Игорь Иванович. — Любой мало-мальски способный журналист, который работал на периферии, мог попасть в Москву, в центральную газету, поездить, мир посмотреть и полностью реализовать свой творческий потенциал, если у него было такое желание.

Сам Мосин начинал карьеру в газете «Труд», в «Известиях» печатался еще студентом, работал и в «Социалистической индустрии»:

— Там везде были гигантские отделы собственных корреспондентов — сети собкоров по стране и в разных странах мира. Это говорит о том, насколько пресса была важным инструментом, даже институтом влияния на общественное сознание, насколько высоко она ценилась государством. И насколько высок был социальный, профессиональный статус журналиста того времени.

Когда Геннадий Николаевич был назначен заместителем главного редактора газеты «Правда», я там работал специальным корреспондентом отдела науки, и мы общались с ним совсем немного, разве что по номеру. Дистанция от спецкора до заместителя главного редактора была очень заметной.

Редактором нашего отдела науки был известный журналист Владимир Степанович Губарев, много лет проработавший в «Комсомолке». У него и в профессиональных кругах, и внутри редакции был авторитет человека творческого. Масса сценариев, книг и несколько пьес, в том числе пьеса о Чернобыле — «Саркофаг». Она ставилась наибольшее количество раз в театрах мира среди советских пьес. Конечно, Губарева благодаря этой работе хорошо знали за рубежом. За рубежом стоило только сказать, что перед вами автор пьесы «Саркофаг», как тут же начинались совершенно другие разговоры, совершенно другое внимание. Как-то на нашей таможне таможенник посмотрел его паспорт и говорит: «А вы тот самый Губарев, который написал „Саркофаг“?»

В советское время перестановки таких больших начальников, как Селезнёв, осуществлялись не спонтанно. Было решение партии. Первый заместитель главного редактора газеты «Правда» — это по некоей внутренней профессиональной, партийной иерархии более высокая должность, чем главный редактор отраслевой газеты. Он был молодым, перспективным, хорошо себя зарекомендовал еще в руководстве «Комсомольской правдой». Видимо, его готовили на более высокие должности…

Я слушаю Игоря с грустной улыбкой. Высокие должности? А не рухнет ли дом, в котором их предлагают? Не рухнет ли вся эта привычная система? В то давнее время, в начале 1991-го, об этом не только речи — даже мысли не было. Партийно-советская власть казалась вечной, хотя и пыталась неумело перестроиться и дергала страну, как неопытный водитель — учебную автомашину.

Василий Семенович Андреев, бывший спецкор, потом редактор отдела новостей «Правды», затем руководитель пресс-службы нижней палаты парламента в период работы Г. Н. Селезнёва председателем Государственной Думы РФ, написал в своих воспоминаниях:

«В марте 1991 года судьба забросила меня в „Правду“, тогда орган ЦК КПСС. В ней еще строго соблюдались все формальности главной газеты страны — новичкам было положено пройти собеседования с членами редколлегии. Редактор отдела информации Владимир Снегирёв (родом из „Комсомольской правды“) терпеливо водил меня по кабинетам, где на меня изучающе и формально строго смотрели мэтры газеты: Д. Валовой, А. Карпычев, А. Черняк и другие… В конце „смотрин“ пришли к первому заму главного редактора Г. Н. Селезнёву, тоже недавно пришедшему в газету. Приветливо, по-дружески встретил Геннадий Николаевич нового спецкора, чем сразу расположил меня к себе и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь…

…Числа 17 августа 1991 года меня срочно позвали к первому заму главного.

— Василий, в Нагорном Карабахе захватили в плен более 40 наших солдатиков из внутренних войск. Надо бы слетать с нашими военными и написать пару репортажей. Всего-то на два дня. Готов?

— Когда вылетать, Геннадий Николаевич?

— Часа через три из Чкаловского…

Собрав бельишко „на пару дней“, взяв рублей десять из домашней копилки, на редакционной „Волге“ успел к спецборту в аэропорт Чкаловский. А в Степанакерте пришлось провести всю неделю (до и после путча), о чем впоследствии не без гордости отвечал на неожиданно вновь ставший актуальным вопрос: „А где вы были 19 августа 1991 года?“

И там вместе с военными, тоже мало что понимавшими в происходящем в Москве, мы переживали взлет и падение „путчистов“. В походных условиях и под определенным прессингом армян и азербайджанцев описывал усилия командования внутренних войск страны по вызволению из плена более чем сорока наших солдат. Да каких там солдат — солдатиков… Не скрывал в репортажах, как местные обходились с нашими военными. Их били время от времени, лейтенанту руку прострелили… Ну, по-братски, видимо… Я писал откровенно, но осторожно, дабы не навредить ребятам. Переданные материалы сразу шли в номер. Наутро не раз получал гневные тирады от армян, что я совсем не прав в оценках армянской позиции. Дескать, пленением советских солдат они пытались „достучаться“ до Горбачёва и повлиять на его политику. Азербайджанцы противодействовали с той же целью. Все они, как и мы, были такие же наивные…»

Глава 2

Испытание зыбким августом

Никто, конечно, и предположить не мог, что в августе 1991-го (всего через несколько месяцев после перехода Селезнёва в «Правду») громадное и древнее колесо русской истории, в последнее время изрядно вилявшее и громко трещавшее, вдруг покачнется, внезапно остановится, едва не упадет и с какого-то перепугу покатится вспять.

Абсолютно внятного, непререкаемого мнения по поводу причин «внезапного» контрреволюционного переворота 1991 года в СССР и развала Советского Союза до сих пор в общероссийской среде нет и, скорее всего, не будет. Хотя продуманных комментариев по поводу тех незабываемо тяжелых событий немало, в том числе и от политиков.

Г. А. Зюганов, доктор философских наук, председатель КПРФ, делает, надо сказать, попытку определить эти причины исторической драмы как навязанные советскому обществу извне: «С начала холодной войны, когда были запущены тайные механизмы разрушения Союза, и до финального акта драмы в 1991 году можно выделить три этапа, три последовательных периода развития геополитической диверсии против СССР.

Первый из них начался сразу после смерти Сталина и проходил под лозунгами „десталинизации“ и хрущевской оттепели…

…„Смена поколений“ в высших кремлевских эшелонах позволила нашим противникам приступить ко второму этапу демонтажа СССР — созданию идеологической базы его развала. В годы горбачёвской „перестройки“