Изменник - Владимир Герлах

После войны нужно будет обратить на этот район особое внимание. Виноват во всем, конечно, товарищ Медведев, во первых, не разоблачил во время врагов народа, во вторых, недостаточно следил за политическим воспитанием трудовых масс… и вот вам результаты: сам погиб и нам осложнил задание. Впрочем и мне с моими веселыми тоже трудно, ведь и они политически отстали. Разве я не вижу, что ими руководит жажда мести, а не большевитская беспощадность! и получается, что веселые мстят за свой колхоз, а евреи за свой кагал. Мстят с излишней жестокостью. А эти зверства, бессмысленные и беспощадные только отталкивают от нас и ожесточают народ. Нельзя нам походить на немцев, нужно оставить им роль мучителей. Мы же должны уничтожать их и их слуг без излишней театральной жестокости и пыток… пуля в затылок по большевитски! А вот остановить их не могу, слишком уж стервенеют, как доберутся, приходится смотреть сквозь пальцы Ну ладно, а что у вас нового, Исаев?»

Исаев не торопясь свернул из газетной бумаги козью ножку, прикурил от огня печки искусно вмазанной в стенку, подумал: «К сожалению мало утешительного. Колхозники начали весенний сев по плану, стараются сволочи! Этот Галанин их подхлестывает обещаниями и поблажками, и нужно ему отдать справедливость, ведет он свою линию с удивительной ловкостью. С ними миндальничает, самогонку пьет и все время агитирует. Напирает главным образом на единоличное хозяйство. Обещает еще этим летом колхозы уничтожить и поделить всю землю между колхозниками, а те дураки уши развесили и радуются. Я с ними иногда говорю, стараюсь им доказать преимущества коллективного хозяйства, осторожно, конечно. Куда там! Слушать не хотят, кричат: «Хотим как раньше, до коллективизации, сами на себя работать!» В городе та же картина. До приезда этой сволочи все было прекрасно. Ведь во время зимнего штурма города почти все готовы были поддержать. За исключением нескольких немецких шлюх и двух-трех агрономов, попа, Столетова и семьи Павлова, все хватались за топоры и дубины, а теперь… Стоило ему вернуться, возвратить этих проклятых коров, увеличить паек, открыть дешевые столовые, прижать Иванова, и все пошло ко всем чертям! Все послушны как овцы. А наши коммунисты! Этот гад Столетов ездил вместе с ним в район и стрелял по партизанам. Котлярова служит у него домоработницей и чистит ему сапоги, наверное недалек тот день, когда ляжет с ним спать. Оба поют в церкви. Кстати о церкви, ведь после этой комедии с панихидой все тоже переменилось. Поп потирает себе руки, каждое воскресение церковь полна… я видел там даже ваших партизанов, которые тоже свечки там лепят. Образовался церковный комитет и Галанин вместе с этим ослом Шубером помогает ему продуктами и вещами.

Осенью обещают открыть школу с обязательными уроками Закона Божьего и объединяют русских с немцами. Дошло до того, что устроили русско немецкий вечер! Вы себе представляете этих Фрицев, танцующих с русскими девушками? Выступление по-очереди немецких и русских артистов. Немецкое «Лили Марлен» и русское «Вдоль по улице метелица метет!» А потом гомерическое совместное пьянство. В то время когда на фронте снова напряженное положение и наши бойцы, мужья и братья этих шлюх умирают за родину и за Сталина. И эта сволочь Галанин! Всегда пользуется случаем, чтобы вести пропаганду против советской власти, всегда старается доказать, что Россия и народ одно, а советская власть и коммунисты другое. Будет советская власть уничтожена, немцы уйдут и будет рай на русской земле, вернутся красноармейцы домой, не будет ни помещиков, ни коммунистов, все люди братья и т. д. мир тишина и благорастворение умов.

Ведь вот гад, на что бьет! И удивительней всего, что ему верят эти дураки! ура кричат, ладони себе отбивают, даже те кто до войны коммунистами были. А с тех пор как над полицией снова царское знамя повесили, ведь добился же своего у Шу-бера! совсем все с ума сошли. Великая Россия, видите ли, возвращается! Правда, говорить он — мастер, откуда то язык, понятный для нашего района нашел и видно сам в свою брехню поверил».

Исаев бросил окурок в печку, грубо выругался: «Ведь вы знаете, товарищ Соболев, эта сволочь самая опасная здесь! Хуже всех немцев с их Шубером и Шульце. Он совершенно разложил народ и в городе и колхозах». Соболев внимательно, не перебивая слушал, долго молчал, потом встал: «Да это верно! Он самый опасный здесь и я сам об этом часто думаю. Его нужно убрать, во что бы то ни стало, пока я еще здесь. Но как? В городе его шлепнуть — нечего и думать, слишком его охраняют и немцы и русские, в районе его колхозники берегут, до сих пор, несмотря на мои старанья, неудалось его застукать. Всегда во время его предупредят и он уходит… тут нужно иначе. Может быть вы мне поможете».

Исаев хитро улыбнулся: «Есть два человека, которые могут нам помочь: комсомолка Котлярова и… новый переводчик Еременко, тот тоже белогвардеец как и Галанин, но всей душой за нас, настоящий советский патриот. Я с ним недавно опять говорил, только и мечтает как к вам перебежать, ненавидит немцев не меньше чем мы. Он мог бы помочь! Или Вера Котлярова. Она уже помогла вам с медикаментами, не может быть, чтобы отказалась помочь!» Соболев почесал бороду: «Вера Котлярова… но вы сами мне говорили, что она может скоро стать его любовницей. Скажите, а как он к ней относится?» Исаев зло смеялся: «Я один раз подсмотрел как он на нее смотрел… как кот на сало…!» — «Вот как? а она?» — «Не могу понять, иногда мне кажется, что она его ненавидит, а иногда…» — «Тогда оставим ее и обратим внимание на вашего Еременко, помогите ему, если нужно, перейти к нам, перед тем как ему дать это задание, я должен сам на него посмотреть!»

Потом говорили о другом, о снабжении партизанов молоком, мукой и мясом, уже уходя, Исаев спросил: «Да, между прочим… этот Иванов. Он ведь попрежнему для нас старается. Еще больше, с тех пор, как поп по приказу Галанина убрал его с должности церковного старосты. Он все беспокоится, гарантий просит, что не тронем его, когда наши войска вернутся, или партизаны займут город. Просил вас еще раз заверить в своей преданности!» Папаша весело смеялся, провожая гостя до сторожевых постов у моста: «Ага, испугался! Ничего… обещайте ему все что он захочет. Он нам еще будет полезен. Вернемся — тогда будем говорить по другому. Все вспомним и все взвесим, и его хлеб соль, и роль его в предательстве товарища Медведева… и другое. Это ведь ничем не искупишь, а пока что… пусть гад старается».

Было тепло, по весеннему весело чирикали птицы, на подсохшей теплой земле группами сидели партизаны, чинили рваную одежду, истоптанные сапоги, плели лапти, играли в карты. Провожали ласковым взглядом своего начальника и Исаева, весело шутили: «А что, тов. Соболев, не пора ли нам погулять, руки, ноги чешутся?..» Соболев им дружески улыбался, но молча проводил Исаева до моста, где его ждала оседланная лошадь, торопился вернуться в землянку, чтобы слушать последнее сообщение по рации. А Исаев ехал шагом по знакомой дороге, три километра конь шел проваливаясь по зыбкой почве пока не стал на твердый песчанник у заброшенного лесничества. Дальше ехал рысью лесом и к вечеру вернулся домой в Озерное. Жил он с товарищем Таисией в большом доме колхозника Егорова, которого вместе с внуком и дочкой казнили недавно партизаны. Перевез сюда всю свою мебель из города, кресло и письменный стол раввина, расстреленного немцами и полицией. Жил неплохо.