Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография - Виктор Конецкий

Литературная газета. 1965. 8 апреля

После Станюковича и Соболева впервые встретил такую тонкую замечательную книгу о море и моряках — имею в виду Ваш «Соленый хлеб». Во всех рассказах есть та самая изюминка, которую может преподнести читателю знаток своего дела и мастер художественного слова. О том, что касается моря, я, наверное, вправе судить: 40 лет в плавсоставе, начинал «дедом» еще в 1945 г. в одном из красивейших городов США — Фриско. Моряки скорбят, что мал тираж. Сколько приятелей погнали свои авто в тот магазин, где Вашу книгу совершенно случайно приобрела моя жена. Но бесполезно!..

Азовское пароходство. 15.12.79

(Подпись неразборчива. — Т. А.)

Первое, что привлекает в Вашей прозе, — профессионализм. С профессионалом высшего класса всегда захватывающе интересно говорить о его работе. Моя специальность — психология труда, так что приходится видеть Мастеров в разных сферах человеческой деятельности.

Второе — мужественность автора. Что-то в наше время ощущается дефицит мужских характеров. А мужественный, без комплексов, литературный герой — я считаю — общественно важное явление. Мужество Вашего «лирического» героя не только в том, что он занят серьезным мужским делом, а в открытости его, смелости говорить о себе перед многочисленной аудиторией.

Наконец — ирония и самоирония. Ваши иронические пассажи, вроде отступления на тему «Почему мужчины живут меньше своих подруг», не просто веселят — они доставляют эстетическое удовольствие и обладают некой «разрежающей способностью», снимают напряжение, созданное предыдущими страницами.

На первых порах я чуть было не попалась на мнимую небрежность, спонтанность записей. Дочитав «Морские сны», например, поняла, что за этим — жесткая выстроенность композиции, продуманное чередование эмоциональных воздействий на читателя. Этакая партитура настроений…

Ваш жанр я бы назвала эпистолярным. Подозреваю, что первые вещи в этом жанре родились прямо из писем к любимой, из которых было выброшено все интимное и которым придана была определенная композиция…

М. Дмитриева.

Ленинград (Без даты, — Т. А.)

Я буду писать непосредственно, надеюсь, что ниточка какая-то логическая и протянется. Прочитала «Вчерашние заботы» и заметила, что когда Вы идете от себя, своего дневника, все чудно, светится душой. Но стоит Вам придумывать людей, получается психологически неузнаваемо. И рядом с Фомой Фомичом, как мне показалось, Вы сами неприятно положительно проступаете. И проступаете избыточно. Я уверена, что это не оттого, что возросло Ваше хорошее отношение к самому себе, а тут какой-то редакторский недогляд.

Долго при чтении ваших «Забот» мне казалось, что вы моторите, моторите, а не заводится. И вдруг — завелось, пошел!

Теперь насчет сюжетных ходов. Где-то у Вас промелькнуло: радуюсь новому освещению привычной вещи, как неожиданному повороту сюжета. Я стараюсь удержаться от монтажа, т. е. я понимаю это так: какой-то писательский отбор есть, но в общем я фиксирую общество как вижу, ничего не изменяя. Так по поводу поворота сюжета — как же тогда?

И наконец, последнее: Вы описываете свой страх, когда нужно было спускаться в темный трюм, где что-то случилось с грузом. И нагнетаете подробностями на читателя страх. Но чем больше подробностей, тем меньше впечатления. Тебя пугают, а тебе не страшно. Не возникает не только сопереживания, а просто скучно. Знаете, как бывает, человек жалуется на свои страдания, рассказывает жуткие вещи, а ты глух. А другой просто скажет что-то страшное о себе — как обыденное, — и оторопь берет…

Ольга Дмитриевна

Ленинград. 1980

По-видимому, это письмо можно будет отнести к разряду весьма необычных, т. к. оно написано по поручению книголюбов, проживающих в пос. Южный Вологодской губернии. Необычность письма объясняется тем, что вышеназванные книголюбы — осужденные, отбывающие наказание в колонии-поселении.

Мы благодарим Вас за искренне написанную книгу «Вчерашние заботы»…

Книга для нас является распахнутым окном в мир прекрасной, полноценной, счастливой, трудовой и свободной жизни, причем это окно — практически единственный источник информации. Конечно, среди книг, так же как и среди людей, можно попасть в бурную компанию. Ваша же книга подкупает героикой трудовых будней, простотой нормальных человеческих отношений.

Если у Вас есть время приехать к нам, то мы просим это сделать… С конца июля до середины сентября у нас можно неплохо отдохнуть. В это время здесь обилие грибов, ягод, рыбы и других удивительных подарков природы…

Среди Ваших читателей в Южном обнаружено много Ваших «коллег» — бывших моряков!

По поручению книголюбов председатель совета коллективов колонии Моряков

Пос. Южный. 14.07.80

Троих писателей в нашей литературе я старательно и долго обходил стороной: Николая Рубцова, Юрия Левитанского и Виктора Конецкого.

Что касается Рубцова — сейчас даже трудно сказать, честно говоря, не знаю сам, почему его не любил. Это имя — Николай, хотя никто с таким именем мне ничего плохого не сделал. В общем, чушь, а потом наткнулся на одну всего лишь фразу, помните: «тихо ответили жители, тихо проехал обоз…» Честное слово, шапку снять захотелось. И взялся я за него. Особенно после выступления Шестинского, где он цитировал: «Но в наше время плакать невозможно, и, каждый раз себя превозмогая, мы говорим — все будет хорошо». Опять, думаю, чушь, редакторские штучки: там должно быть не «невозможно», а «бесполезно». Потому что невозможно — это удобно, а бесполезно — точно. Сейчас у меня весь Рубцов — книг шесть. О Левитанском не буду особенно распространяться. Помню, что, когда наткнулся на его фамилию, первая реакция была: мало двух Левитанов, так тут еще и Левитанский какой-то. Ну а потом вышел его «День такой-то», и раскрыл я вроде бы на самом банальном месте: «Всего и надо, чтобы вглядеться, боже мой… всего и дала, что вчитаться, боже мой, всего и дала, что помедлить над строчкой — не пролистнуть нетерпеливою рукой, а задержаться, прочитать и перечесть». В общем, на нем я тоже основательно застрял.

С Вами как-то долго ничего не получалось — то Вас хвалили люди, которым я не верю, — Дудин с экрана Вас разукрашивал, то «Литературка» как-то поместила Ваш портрет, где Вы больно уж шикарно и интеллектуально выглядели. Вот и обходил Ваши книги, пока одна знакомая ленинградка не заставила чуть ли не под угрозой кары страшной прочитать хотя бы одну Вашу книгу. Вот и прочитал на свою голову — теперь гоняюсь по всем библиотекам, ищу Конецкого…