Салка Валка - Халлдор Лакснесс

— Весною все живет, а как будет осенью, Арнальдур? Я ничего не могу поделать, я боюсь осени.

— Почему, дорогая? — спросил он и ласково обнял ее.

Но утешение и успокоение, которое должно было принести его объятие, не коснулось ее души. После непродолжительного молчания она сказала:

— Когда ты уедешь, Арнальдур, я умру.

— Я никуда не собираюсь уезжать.

— Но если ты изменишься, мне будет конец.

— Если я изменюсь, ты изменишься вместе со мной и мы будем продолжать жить, новые друг для друга.

— Пока ты не появился здесь, Арнальдур, я спала, как все здесь в местечке. Но пришел ты и разбудил меня. С тех пор как я пробудилась, я стала частью тебя и не принадлежу больше себе. Ты моя жизнь. Когда ты уедешь, это значит, что я буду стоять у твоей могилы. Ты будешь продолжать жить где-то в далеком мире, но моей жизни придет конец. Когда ты мне скажешь последнее прощальное слово, для меня не будет больше существовать ни этот мир и никакой иной.

— Но если я умру и меня похоронят, — сказал он осторожно, — разве ты не будешь жить и продолжать трудиться во имя меня, во имя того, чему я тебя научил, во имя высоких идеалов?

— А что такое идеал, Арнальдур?

— Идеал — это стремление человека к лучшему.

— Но что стоят идеалы, если человек умирает, не успев их осуществить?

— Идеалы выше человека, — произнес он философски. — Люди могут подвести, когда меньше всего этого ждешь, точно так же, как и боги. Люди — индивидуумы, они меняются. Одни умирают, другие сдаются, но идеалы, Салка, имеют более глубокие корни, чем боги или люди. Они подобны естественной природной силе, они покоряют себе целые народы с землей и небесами, в то время как бог и человек — индивидуальные личности — исчезают. Идеалы не страдают от того, что отдельные люди умирают или сдаются. Идеалы руководят человечеством, а не наоборот.

— Помнишь, как однажды, ранней весной, ты говорил о национальном характере? Скажи мне, что сильнее: идеалы или национальный характер?

— Стремление к лучшему наталкивается на большие трудности, приходится вести тяжелую борьбу; труднее всего, если люди положительно относятся к смерти.

Неизвестно, в какой степени она поняла его замечание, но тем не менее она с волнением спросила, сильнее ли идеалы, чем любовь?

— Я хочу знать, — сказала она, — продолжают ли жить идеалы после того, как умерла любовь.

— Сомневаюсь, можно ли так ставить вопрос. Но любовь часто заставляет человека забыть идеалы.

На следующий день Арнальдур получил телеграмму из Силисфьорда с подписью: Кристофер Турфдаль.

Кристофер Турфдаль вместе с группой других политических деятелей совершал предвыборное турне. В телеграмме он просил Арнальдура как можно скорее встретиться с ним. В этот же самый день Арнальдур на моторной лодке выехал в Силисфьорд.

Салке Валке казалось, что еще не кончилась весна, но вечером этого дня она заметила, что лето уже на исходе. Пошел дождь, и девушка чувствовала себя одинокой и заброшенной.

Она считала дни до начала выборов в Осейри, так как знала, что к этому времени Арнальдур вернется. Она старалась утешить себя и с радостью думала о том, что Арнальдур сейчас занят полезным для народа делом. Она гордилась, что его так высоко ценят в руководящих кругах и что Кристофер Турфдаль не смог обойтись без него, когда дело приняло серьезный оборот. Она старалась представить себе митинги на фьордах, на которых выступал Арнальдур. Вот он подымается перед затихшей аудиторией, в его глазах пылает возвышенная мысль, когда он начинает говорить о жизни на фьордах, безработице, тяжелых условиях, в которых живет рабочий класс, и враги всего русского и датского начинают дрожать. Это они клевещут и поносят другие народы, стараясь отвлечь мысли рабочих от их собственной жизни. Рядом с Арнальдуром стоит Кристофер Турфдаль — настоящий великан, лысый, но с бородой, точь-в-точь Эгиль Скаллагримссон на почтовой открытке.

Днями и ночами она не только мечтала о победах Арнальдура на избирательных митингах, но и сама не хотела сидеть сложа руки в то время, как Арнальдур находился на передовой линии. Она принялась ходить по домам, стараясь склонить сердца к его учению.

Теперь уже раньше темнело, в особенности в те дни, когда небо было покрыто серыми облаками. Она сидела в сумерках у окна и думала о красоте прошедшей весны, о самых прекрасных ночах ее жизни. Мечты девушки о возлюбленном всегда прекраснее, чем действительность. Нет на свете ничего чудеснее мечты о возлюбленном, которого нет поблизости.

Вскоре прибыли политические деятели. Их привез сюда один из сторожевых катеров рыболовецкой инспекции. Если бы этот корабль вез отца, сына и святого духа, вряд ли их прибытия ожидали бы с таким нетерпением, как приезда этих важных гостей. Они были полны непреклонного желания решить проблемы народной жизни — каждый на свой лад. На пристань сошли шесть здоровых, крепких мужчин в макинтошах, шляпах, с палками в руках. Они весело и громко разговаривали, шутили между собой, словно компания молодых людей, собравшихся на пикник. Салка Валка стояла у края пристани, готовая при появлении Арнальдура броситься ему на шею в присутствии всех людей. Но его не оказалось в этой компании. И представьте, никто, кроме нее, не заметил его отсутствия, никто даже не спросил, где он. Йохан Богесен пригласил к себе домой на кофе всех кандидатов, как противников, так и друзей, а народ тем временем устремился к школе.

Салка Валка не вошла в здание школы. Она осталась У дверей, решив узнать, кто из гостей Кристофер Турфдаль, чтобы расспросить его об Арнальдуре. За кофе и сигарами дорогие гости провели в доме Богесена не менее часа. Участники предстоящего митинга терпеливо ждали в школе. Салка стояла на лестнице. Она ни с кем не разговаривала. Пошел дождь. Наконец появились кандидаты. Они были веселы, смеялись. Один из них дружелюбно взял Йохана Богесена под руку и рассказывал ему, по-видимому, какой-то забавный анекдот. Старик так и сиял от удовольствия. Этот приезжий был мужчина среднего роста, худой и очень бледный. Он был необыкновенно любезен, зубы у него блестели, как отполированная слоновая кость. На носу сидело золотое пелене. Одет он был точно заграничный купец. Оказалось, это-то и был Кристофер Турфдаль, самый опасный большевик в Исландии. Собравшиеся предупредительно уступали дорогу знатным гостям. Те любезно снимали шляпы и улыбались. Смеет ли она, простая, необразованная рыбачка, остановить такого важного человека, который, возможно, через несколько лет будет управлять всей страной? Как рискнет она спросить его о своем возлюбленном? Когда Кристофер Турфдаль проходил мимо Салки, храбрость покинула ее. Сердце ее остановилось, она побледнела. Вот Кристофер Турфдаль уже занес одну ногу за порог — он был в новых коричневых туфлях, брюки отлично заглажены, прямо острие ножа! — вот уже и вторая нога присоединяется к первой — какие дорогие и элегантные туфли! — еще мгновение, и он ускользнет. Нет, я должна! В отчаянии, Салка приняла решение: она ринулась к двери и схватила мужчину за руку.

— Кристофер!

Он быстро обернулся, окинул взглядом крепкую, хорошо сложенную девушку, улыбнулся и приподнял шляпу.

— Вы меня?

— Могу я поговорить с тобой, Кристофер? Всего лишь несколько слов, — сказала она, забыв в смущении, что надо было обратиться к нему на «вы».

Он отпустил руку Йохана Богесена, повернулся к ней и спросил:

— С глазу на глаз?

— Да, только одно слово.

Он дружески взял ее под руку, и они вышли из школы.

— О, я знаю вас, — сказал он. — Мне кто-то на пристани указал на вас. Вы та девушка, которая активно и с успехом выступала против местных тузов. Мы, конечно, все союзники, и мы надеемся, что нам удастся после выборов заставить их за все расплатиться. Сейчас у вас ко мне какое-нибудь особое дело?

— Нет, — ответила девушка. — Но вы знаете Арнальдура Бьернссона. Мы с Арнальдуром знакомы немного… Вы недавно вызвали его к себе в Силисфьорд, с тех пор я ничего не слышала о нем. Где он?

— Ах, Арнальдур, — любезно улыбнулся Кристофер Турфдаль и поглядел на девушку из-под тяжелых век. — Я рад, что вы с Арнальдуром стали хорошими друзьями. Я всегда чувствовал ответственность за этого юношу. Поэтому я очень рад, что он нашел в вас друга. Вас-то, как я уже сказал, я хорошо знаю. Я следил за вами не один год, с того самого дня, как вы возглавили здесь союз рыбаков. Это был первый серьезный шаг в поселке. Ах да, мы говорили об Арнальдуре. Несколько лет назад нам удалось выколотить для него в альтинге небольшую стипендию. Редко найдешь такого способного юношу. У него необыкновенные дарования. Кроме того, он всегда полон всевозможных новых идей. Я почему-то всегда считал его поэтически одаренной натурой, хотя он никогда серьезно не занимался ни литературой, ни искусством. Есть что-то очень привлекательное в этом молодом человеке, а лучшего характера и не сыскать. Я только сомневаюсь, по плечу ли политика таким чувствительным душам. Мне кажется, это поприще для них неподходящее. Что касается меня, то надо признать, что я давным-давно стал одной их тех водовозных кляч, которые бредут, не разбирая дороги, ровная она или нет. И если такая лошадка изо дня в день таскает тяжелый груз по плохим дорогам, это уже не рысак. От такой судьбы я всячески стараюсь избавить тонкие натуры, если только это в моих силах. Сейчас я вам расскажу, что произошло с Арнальдуром. Он находится в горах… Я думаю, что он вполне заслужил небольшой отдых за свою самоотверженную работу в Осейри. А если мы выиграем компанию, во что я твердо верю, мы подыщем для него подходящее место, соответствующее его наклонностям. В Силисфьорде остановилась группа американцев, они до того беспомощны! Собирались в горы без лошадей и проводника. А поскольку я почти наверняка обещал им помочь, вот я и подумал, что, может быть, это подойдет для Арнальдура. Он всегда легко сходится с образованными людьми. К тому же он недурно владеет английским языком. Правда, заработок это дает не такой уж большой. Но и тридцать пять крон в день — немалые карманные деньги для студента без диплома. Думаю, что его путешествие продлится не менее четырех-шести недель. Во всяком случае, я могу гарантировать — ему будет совсем неплохо. Примерно в середине сентября он вернется в Силисфьорд вместе с лошадьми. Американцы же отправятся в обратный путь через Акурейри, они сядут там на пароход.