Тайная игра - Анастасия Юрьевна Воскресенская

– Мы с-спраш-шиваем, за-а-ачем ч-ш-шеловек заш-шел в наш-ши угодья-а, – широкий рот медленно шамкал, с явным трудом выговаривая слова. То ли легкие работают невпопад, то ли что-то нарушено в механизме связок. – Зач-чем он идет в-ф-ф глубину? Мы бес-спокоимс-ся.

– Кто это «Мы»? – вежливо спросил Лео. – С кем я говорю? Я Лео Гавилан, мне не нужны ваши угодья. У меня дело в той стороне. Я ищу одного че…

– Мы ш-шанталь ш-шеро. Мы с-смотрим давно. Ч-ш-шеловек не з-с-снает дороги.

– Я ищу мага, который живет здесь. В каком-то из домов. У него есть собака.

– С-с-сын Мелюз-сины. Мы не х-ходим туда.

Человек снова медленно развернулся, на сей раз влево, неторопливо поднял руку и указал.

– Уходи с-сс. Тут нач-чинаетс-с-ся гнез-с-сдо. Нельз-с-ся ч-чуж-жим.

– Но…

– Ух-ходи.

Создание поволоклось дальше, словно Лео в одну секунду перестал для него существовать. Тяжелые светящиеся насекомые очумело мотались над его головой.

Хорошо, что оно хотя бы не агрессивное.

Лео уходить и не подумал, а упорно двинулся по касательной, пытаясь отыскать проход в самый центр разлома. Инканты приходилось то и дело подновлять – Сырая Любовь размывала формулы, как горячая вода размывает лед. В том мире, откуда она истекает, еще не существует ни формул, ни образов, ни матриц.

Больше суток у воронки не выдержать, но пока терпимо. Спустя сколько-то времени после бесплодных блужданий пришлось признать, что прохода внутрь нет – то, что раньше было широкими ухоженными бульварами, теперь превратилось в непролазные дебри переродившихся деревьев, на высоту третьего-четвертого этажа заваленных серовато-радужной фузой – хрупкой, легкой и непреодолимой. В два счета можно было увязнуть в этих отвалах, как в снегу или в горе затвердевшей пены.

Внутри, в глубине, вокруг стволов, узлами сплетались светящиеся змеи, их очертания еле угадывались в золотистом тумане. Сетка аур опутывала внутренний периметр, словно колючая проволока – внешний. Лео даже не был уверен, что все это ему не мерещится от переизбытка мезлы. Так или иначе – обычным путем к воронке попасть невозможно.

Шанталь Шеро. Знакомая фамилия. Шеро. Лео помотал головой. Сейчас это неважно.

Рой существ, симбионт, именующий себя Шанталь Шеро, занял весь центр, и гнездо у него было повсюду. Сырая Любовь, хлынув в пробоину, увлекла за собой людей, животных, растения, малых насекомых, сплавила их в один невероятный ком. Но не убила до конца – разве любовь способна убить? Только изменила, переродила, перекроила… да и до сих пор перекраивает.

Надеюсь, я не встречу тут маму, братьев или отца… с зашитыми глазами или лишними конечностями.

Нет. Такого не может быть. Они находились в самом эпицентре, а там все, вероятно, расплавилось вплоть до земли.

И вообще, прекрати об этом думать!

Думай лучше, что делать, если какая-нибудь из тварей нападет и придется защищаться. Внутреннее чутье подсказывало, что любые агрессивные действия спровоцируют весь… улей? Гнездо? Колонию? Что бы это ни было. А дальше ему просто несдобровать.

Ладно. Не зря Лео вспоминал сегодня алас аксиптер – крылья ястреба, гавиланский наследный инкант, гордость семейной коллекции. Придется воспользоваться. Но очень осторожно, потому что если мезла размоет формулу где-нибудь на высоте… мда.

Получилось. Главное не устраивать прогулки по воздуху, а двигаться длинными прыжками – тогда крылья три-четыре минуты держат, как положено.

Крыша, на которую Лео попал, оказалась наполовину разрушена, и сквозь проломы виднелась все та же фуза, простеганная сетью золотых нитей. Бесконечная Шанталь Шеро.

Двигаться по крышам с проломами, с осыпающейся под ногами черепицей, с той же фузой, взламывающей стропила и вылезающей из коробки стен, словно тесто из квашни, оказалось гораздо труднее, чем по земле. Но самое сложное – это удерживать внимание.

Вперед. Вперед.

Он все-таки ухнул в очередной разверзшийся под ногами провал и едва успел инкантировать пульвинар – воздушную подушку, иначе бы пролетел несколько этажей и увяз бы, как муха в клее, в фузе, проломившей перекрытия.

Лео пробрался по вздыбленному полу из комнаты, в которой оказался, в другую. Похоже, это анфилады. Может, внутри здания можно пройти?

Дом вибрировал на границе самого низкого слышимого человеку звука, словно кто-то трогал и трогал гигантскую басовую струну. Лопнувшие обои обнажали выщербленную кирпичную кладку, осыпи осколков похоронили мебель. Поверх лежала люстра, сорвавшаяся с потолка, и больше половины ее ламп светились, хоть и тускло. За все эти годы питавший их абсолют не иссяк.

Лео отворил перекошенную дверь в следующую комнату и онемел. Из дверных проемов в длинный арочный тоннель лилось сияние, праздничное, голубое и золотое, будто в каждой из этих заброшенных комнат стояло по новогодней елке.

Он медленно двинулся вперед. Комнаты оказались доверху набиты скомканными тонкими шероховатыми листами, словно кто-то неаккуратно заворачивал подарки с перемигивающимися разноцветными огнями гирлянды в папиросную бумагу, во много-много слоев, в каждой комнате по тысяче подарков. Кое-где бумажные листы раскрывались, показывая драгоценное содержимое – решетчатые многомерные структуры, соты из леденцового стекла, и в каждой ячейке сияла язвящая глаза иссиня-белая капля.

Теперь стало понятно, почему дом вибрировал. Гудение многочисленных пчел Шанталь Шеро слышалось здесь, словно рокот работающего мотора. Насекомые ползали по стенам, по потолку, одна опустилась на руку, тяжелая и горячая, как бронзовая пуля. Лео сжал зубы и медленно пошел вперед, стараясь не делать резких движений. С потолка свисали то ли корни, то ли кружева – переродившиеся остатки дранки или проводов.

Кого же они тут кормят своим медом, эти пчелы? Пожалуй, я не хочу этого знать.

Давай, Цинис, вперед. Последний, мать его, шанс.

Дальше все слилось в единое смазанное движение, в незапоминающийся сон, в котором оставалась одна только мысль – вперед, вперед.

Мезла, разлитая в воздухе, и мезла воплощенная, упорядоченная, собранная в соты, размывала не только магические формулы, она размывала суть, самость, память, личность.

Тысячи голосов пели и шептали в голове, перед глазами раз за разом открывались запутанные пространства, сворачивались и разворачивались бесконечные фракталы. Словно в фасетчатых глазах насекомого повторялись с малейшими изменениями тысячи картин. В один и тот же момент Лео глядел на соты, на ползущую по своей руке пчелу. Он же открывал бесчисленные двери. Он же, задыхаясь, цеплялся за стену, пробирался к разбитому окну. Он же, зажмурясь, твердил формулу пульвинара, и он же одновременно со всем предыдущим лежал навзничь внизу, на земле, глядя в мерцающее и плывущее небо потусторонней реальности. Лео не знал, сколько времени прошло.

Потом его отыскала собака. Или две собаки.