Маска Цирцеи (сборник) - Генри Каттнер

И среди них сверкало Золотое Руно.

Тут в окне позади меня началась суматоха. Я услышал крик Панира, дикий смех кентавра и глухие удары его копыт по человеческому телу. Через широкое окно хлынула волна воинов в золотых кольчугах — и битва разгорелась вновь.

Я уклонился бы от нее, если бы мог. Ведь я уже знал тайну Пифона, знал о том, что могло погрузить его в сон, о том, что для другого Язона в далеком прошлом сделала Медея.

Я начал отступать к дереву, топча бледно светящиеся цветы и размахивая своим окровавленным мечом. За спинами солдат я видел кентавра, он перебирался через подоконник. Обеими руками он сжимал оружие, а на его полузверином лице читалась дикая радость битвы.

Он напал на моих преследователей сзади в тот самый момент, когда я ударил на них спереди, и потом долгие минуты для меня существовал лишь лязг оружия, враги в золотых кольчугах, да еще отчаянная необходимость не допустить их золотые мечи к себе и при этом убить столько людей, сколько смогу.

Присутствие дерева отчасти помогло мне. Я отступал к змеиным головкам, которые поднимались и жадно вытягивались каждый раз, как я оказывался в пределах досягаемости. Солдаты тоже боялись их, и именно этот страх не менее дюжины раз спас мне жизнь. Ведь я был уже не героем из Древней Греции, а всего лишь Джеем Сивардом, сражавшимся в призрачном свете дремлющих цветов и молившимся, чтобы богиня смогла растянуть время до тех пор, пока я буду готов.

Однако у меня не было щита, который мог бы меня защитить, и, пока мы дрались среди горящих цветов, моя кровь мешалась с кровью стражников. Не было слышно ничего, кроме ударов и тяжелого сопения. Мы рубили, падали и снова рубили… а цветы Аполлиона пили нашу кровь.

Повалилось тело стражника с отрубленной головой, поливая все вокруг кровью, и цветы жадно вытянули к нему свои чашечки. Лепестки их дрожали, когда они утоляли жажду.

Кровь лилась и впитывалась в землю между корнями, и постепенно, очень медленно, змеиные головы тоже опускались, становились все более вялыми, покачивались и обвисали по мере ожесточения схватки.

Три тысячи лет назад Язон убедил Медею сварить колдовской отвар, который должен был отправить Пифона в царство сна. Я смотрел глазами Язона и знал, что это был за напиток. Кровь.

Кроме того, только в Час Затмения человек мог пройти сквозь пылающий сад и оказаться так близко к дереву.

Казалось, само время сражается сейчас за нас и за Гекату. Пифон-Дерево пило и пило, постепенно впадая в сонное вампирическое оцепенение, а его полузмеиные корни всасывали сок, пролитый из наших живых тел.

Я смотрел и ждал своей минуты. Наконец, когда по общему согласию мои противники и я остановились, чтобы отдышаться, я метнулся к дереву. Стражники подняли мечи и двинулись за мной, а потом вдруг остановились, меряя взглядами вялых змей. Я же не колебался, зная, что времени осталось совсем мало.

Я схватил рукой самые нижние ветви дерева и почувствовал их чешуйчатую кору. Подтянувшись, я перекинул ногу через толстый золотой сук и вскарабкался вверх, судорожно сжимая пальцы на чешуйчатых ветвях, медленно извивавшихся в моих руках.

Змеиные головы поворачивались в мою сторону, отяжелевшие после кровавого пира. Будь у меня время задуматься, страх заморозил бы кровь в моих жилах и, я не смог бы даже пошевелиться. Однако взгляд мой был устремлен лишь на одну сверкающую вещь, которая сияла тысячами звезд даже в огненном саду.

Я протянул дрожащую руку и коснулся Золотого Руна.

Сидя на извивающемся дереве, я снял Руно с его ветви. Пульсирующие волны сияния поплыли по Руну, когда я взял его в руки: пульсирующие, живые, невероятные. Я накинул его на плечи, как плащ, и оно прильнуло ко мне, не требуя застежек.

Оно жило.

А я не жил до этой минуты!

Спустившись с дерева, я нашел уже лишь мертвых стражников — все живые разбежались. Кентавр осторожно поглядывал на меня, глаза его блестели, как у испуганной лошади. Даже Панир держался поодаль. А цветы, когда я шел между ними, увядали и съеживались, превращаясь в горячий пепел.

Я так никогда и не узнал принцип действия Руна. Эти локоны из тонкой золотой проволоки могли быть антеннами, принимающими энергию из какого-то неизвестного источника, энергию, протекавшую сквозь мое тело и разум и переполнявшую меня нечеловеческой силой. Гефест, великий мастер великой расы, создал Руно, которое, будучи машиной, прибором, не ограничивалось простым органическим коллоидом, что был основным элементом его структуры. Какая форма психофизиологического симбиоза осуществлялась здесь, я так и не понял.

Я спрашивал себя, долго ли смогут мое тело и разум выносить такую перегрузку. Опасно было надевать на себя Руно, но еще опаснее — не надевать его в эту минуту. Руно погрузило меня в экстаз, который даже опасность превращал в наслаждение. "Вообще не жил тот, — сказал я себе, кто никогда не носил Руна!"

Через окно я вернулся в коридор храма. Панир вел себя со мной сдержанно; кентавр еще раз перебрался через подоконник и шел за мной на почтительном расстоянии, словно пугливый конь. Я почти забыл о них. Зеркальные стены отражали сияние Золотого Руна и робко пели эхом его мощи.

Выйдя из коридора, мы оказались в огромном зале, где царил оглушительный грохот сражения. Армия кентавров зашла в своем вторжении так далеко, что весь храм стал полем битвы. Однако сражавшиеся расступились передо мной и умолкли, когда я ступил в зал, завернувшись в Золотое Руно. Испуганные крики прокатились по толпе, едва меня заметили, но я почти не услышал их. В моих ушах звучало мягкое, высокое пение локонов Руна, наполнявших силой мое тело и мозг.

Я шел и шел за Паниром — через большие залы, превратившиеся в одну большую бойню, но затихавшие, когда мы проходили. Думаю, что повсюду за нами оставались мир и покой, ибо воюющие толпы, едва увидев Руно, понимали, что время человеческих конфликтов кончилось. Теперь предстояло биться богам.

Наконец мы оказались на пороге той комнаты, которую я видел глазами Гекаты.

Здесь царила темнота. Комната была переполнена гомоном и непрерывными раскачивающимися движениями молящихся. Золотые одежды жрецов матово поблескивали на фоне черных стен. Я увидел маски, которые они носили: диски в форме солнца, совершенно плоские, скрывающие все лица за таинственным символом Аполлиона. И эти диски тоже светились, бросая на толпу странно приглушенные блики.

Солнечный круг Аполлиона на стене уже не был таким, каким явился мне в моем видении. Теперь он стал мерцающим кольцом, похожим на корону, повисшую в темном небе над Гелиополисом. Затмение стало полным.