Автобиография - Марк Твен

Пятница, 16 февраля 1906 года

Упоминание Сюзи о маленьком Лэнгдоне. – Переезд из Буффало в Хартфорд. – Мистер Клеменс рассказывает о продаже своей буффаловской газеты мистеру Кинни. – Говорит о Джее Гулде, Макколле и Рокфеллере

«Когда Лэнгдон был малюткой, он любил держать в руке карандаш, это было его любимой забавой. Я уверена, что его очень редко видели без карандаша в руке. Когда он сидел на руках у тети Сюзи и хотел пойти на руки к маме, то протягивал к ней ручки тыльной стороной, а не ладонями. Примерно через год и пять месяцев после рождения Лэнгдона родилась я, и моим главным занятием тогда было плакать, так что я, вероятно, сильно прибавила маме забот. Вскоре после рождения маленького Лэнгдона (через год) папа и мама переехали жить в Хартфорд. Их дом в Буффало слишком сильно напоминал им о дорогом дедушке, поэтому вскоре после того, как его не стало, они переехали в Хартфорд.

Вскоре после рождения маленького Лэнгдона к маме в гости приехала ее подруга (Эмма Най) и, будучи у нас в гостях, заболела брюшным тифом. Через некоторое время ей стало так плохо, у нее началась такая горячка, что маме стало очень трудно за ней ухаживать и ей пришлось вызвать каких-то своих знакомых из Эльмиры, чтобы те помогли ухаживать за больной. Приехала тетя Клара (мисс Клара Л. Сполдинг). Она нам не родственница, но мы называем ее «тетя Клара», потому что она очень близкая мамина подруга. Она приехала и помогала маме ухаживать за Эммой Най, но, несмотря на все старания, больной стало хуже и она умерла».

Сюзи права. Наши полтора года в Буффало нагнали на нас столько ужаса и горя, что мы потеряли покой и захотели переехать – в такое место, которое было бы связано с более приятными воспоминаниями либо вообще ни с какими. В соответствии с жесткими условиями грозного закона годового траура, который лишает скорбящего общества соплеменников в тот момент, когда он крайне в них нуждается, мы стали затворниками в доме, никого не посещая и не принимая гостей. Единственным исключением был Дэвид Грей – поэт и редактор ведущей газеты и наш близкий друг благодаря его и моей дружбе с Джоном Хэем. У Дэвида была молодая жена и маленький ребенок. Греи и Клеменсы часто навещали друг друга, и это было единственным утешением в нашем заточении.

Когда мы больше не смогли выносить заключение, миссис Клеменс продала дом, а я продал свою долю (свою треть) в газете, и мы уехали жить в Хартфорд. Теперь у меня есть некоторое деловое чутье, приобретенное путем тяжелого опыта и больших издержек, но в те дни я не имел никакого. Я выкупил долю мистера Кинни в той газете (кажется, его звали Кинни) за его цену, которая составляла двадцать пять тысяч долларов. Впоследствии я узнал, что единственное действительно ценное, что я приобрел, это право печатать сообщения Ассошиэйтед Пресс. Думаю, мы извлекли не очень много пользы из этой привилегии. Мне припоминается, что почти каждый вечер агентство Ассошиэйтед Пресс предлагало нам пять тысяч слов по обычной ставке, и мы сходились на пяти сотнях. Тем не менее это право стоило пятнадцать тысяч долларов и легко сбывалось по этой цене. Я продал целиком свою долю в газете – включая этот актив – за пятнадцать тысяч долларов. Кинни (если именно так его звали) был настолько доволен тем, как оборотисто продал мне за двадцать пять тысяч имущество, не стоившее и трех четвертей этой суммы, что не мог удержать свою радость при себе, а щедро высказывал ее повсюду и был от этого очень счастлив. Я мог бы объяснить ему, что качество, ошибочно принимаемое им за оборотистость, на самом деле вещь убогая и недостойная. Если там и был триумф, если и был какой-то яркий пример, то состоял он отнюдь не в его ловкости, а в моей глупости, и вся заслуга принадлежала мне. Будучи парнем бойким, амбициозным, высокого мнения о себе, он отправился прямиком в Нью-Йорк, на Уолл-стрит, с головой, полной алчных и роскошных грез – грез насчет того, чтобы «разбогатеть быстро», грез, которые должны были воплотиться благодаря его ловкости и глупости противоположной стороны.

Заповедь, оставленная после себя Джеем Гулдом, имеет гигантский успех в наше время. Ее основная идея: «Получайте деньги. Получайте их быстро. Получайте их в большом количестве. Получайте их в колоссальном количестве. Получайте их нечестно, если можете, честно – если обязаны».

Эта заповедь и впрямь выглядит универсальной. Ее великие современные поборники – Маккурдисы, Макколлы, Хайды, Александеры и остальные из этой банды грабителей, которых недавно согнали с их попранных постов в громадных страховых компаниях Нью-Йорка. Позавчера сообщалось, что президент Макколл при смерти. Об остальных сообщалось за последние два-три месяца как о стоящих на пороге смерти. Можно было бы вообразить, что причиной этих гибельных приступов стали сожаление и стыд за ограбление двух-трех миллионов держателей полисов и их семей, вдов и сирот, но то и дело с изумлением обнаруживаешь, что не возмущенная совесть производит все эти действия. Эти люди страдают просто-напросто потому, что их деяния выплыли на свет. Вчера – я вижу это по утренней газете – Джон Макколл забыл о своих похоронах, поднялся с подушки, вновь обрел представительный вид и изложил моральные принципы, необходимые для блага нации. Он прекрасно понимал: все, что может сказать непомерно богатый человек – будь то здоровый или умирающий, – разнесется газетами от одного конца континента до другого и будет нетерпеливо читаться каждым грамотным существом. Макколл сидит в постели и наставляет своего сына, якобы своего сына, а в действительности – нацию. Человек этот производит впечатление искреннего, и я думаю, он и впрямь искренен. Я уверен, что его нравственное чувство атрофировалось. Я уверен, что он действительно почитает себя благородным и святым человеком. И я уверен, он думает, что таким же почитает его народ Соединенных Штатов. Его двадцать лет обожествляли из-за богатства и в особенности из-за сомнительных методов его приобретения. Думаю, он так привык к этому преклонению и так заморочен и обманут им, что и впрямь полагает себя прекрасным, великим и благородным существом и достойным примером для подражания подрастающему поколению молодых людей.

Джон Д. Рокфеллер – совершенно очевидно, искренний человек. Сатана, болтающий слащавые глупости в воскресной школе, выглядел бы не так фарсово, как Джон Д. Рокфеллер, выступающий в своей кливлендской воскресной школе. Когда Джон Д. предстает в этом качестве, он побивает все рекорды фарсовости. Его невозможно спародировать – он сам пародия. Я знаю мистера Рокфеллера довольно неплохо, и убежден, что он человек искренний.